Свои среди чужих

С 24 февраля 2022 года тысячам украинских граждан потребовалась юридическая помощь на территории России. Одни были захвачены в плен на поле боя, другие задержаны за «противодействие “спецоперации”», а третьи ещё до «СВО» отбывали наказание в российских колониях и теперь не могут вернуться домой. «Улица» поговорила с российскими юристами и адвокатами о том, как они пытаются помочь гражданам Украины – и с какими трудностями сталкиваются.

О чём этот текст

Сейчас под контролем российских силовиков находятся тысячи (а, возможно, десятки тысяч) украинских граждан. Это самые разные люди – от пленённых военных до украинцев, много лет проживавших в РФ. Российские юристы и адвокаты пытаются оказать им помощь. Но стратегии работы по таким делам заметно отличаются в зависимости от статуса этих людей. Поэтому для удобства чтения этот текст разделён на пять основных частей. В каждой мы рассказываем о ситуации с отдельной категорией украинских граждан:

• военнопленные;
• гражданские лица без статуса;
• военные и гражданские, в отношении которых выдвинуты уголовные обвинения;
• вывезенные в Россию заключённые украинских колоний;
• украинцы, которые жили в России до 24 февраля 2022 года либо отбывали наказание в российских колониях.

Также мы отдельно рассказываем, как жители Украины ищут российских защитников для своих близких – и какие риски грозят юристам при работе с такими делами.

Как украинцы находят российских юристов

Главный источник информации об украинцах, оказавшихся в плену или в заключении на территории России, – их родственники. Они пытаются найти хоть какую-то информацию о пропавших близких. Для этого часто создаются общественные организации: например, в декабре 2022 года в Украине было зарегистрировано объединение «Гражданские в плену». В мае 2023 года там состояли родственники 350 украинцев, которые не служили в ВСУ, но по тем или иным причинам сейчас удерживаются российскими властями.

Такие люди часто ищут выход на юристов и правозащитников в РФ. Контакты согласившихся помочь россиян передаются по «сарафанному радио» между близкими пропавших украинцев. И количество запросов нередко превышает возможности защитников. «Одновременно может приходить много сообщений. От кого-то приходится отказываться, кого-то приходится перенаправлять другим коллегам, потому что объёмы работы бывают очень большие», – признаёт адвокат Леонид Соловьёв.

Часть удерживаемых украинцев могут даже не получить весточки с Родины. «Бывают случаи, когда у людей нет родственников, – объясняет юрист и правозащитник Роман Киселёв. – Или родственники не знают, куда обратиться. Или люди просто пропали – и инструмента связи с родными у них нет».

Правозащитник Роман Киселёв

Поэтому, к сожалению, довольно много людей не могут дотянуться даже до минимальной помощи.

Иногда о судьбе конкретного человека можно узнать только от его товарищей по несчастью, говорит юрист European Prison Litigation Network Дмитрий Гурин. Украинцы, которым удалось освободиться, рассказывают, с кем ещё они содержались – и эта информация в конечном итоге доходит до украинских и российских юристов.

Военнопленные

Сейчас, вероятно, никому достоверно не известно, сколько российских военнопленных находится в Украине, а пленных солдат ВСУ – на контролируемой РФ территории. Как сообщало** «Настоящее время»*, к декабрю 2022 года в ходе многочисленных обменов Украина получила почти 1400 своих пленных. Тогда же, в декабре 2022 года, украинская сторона говорила** про 3400 военнослужащих, удерживаемых в России. «Улице» не удалось найти в открытых источниках свежих чисел. Скорее всего, их просто нет: украинский омбудсмен Дмитрий Лубинец в конце июня 2023 года написал***, что даже Международный комитет Красного Креста не смог сообщить, сколько военнопленных украинцев посетили представители организации.

Международное право не требует от сторон конфликта выделить юридического представителя каждому военному, захваченному в плен. Например в III Женевской конвенции право на помощь адвоката упоминается лишь в той части, которая посвящена судебному преследованию отдельных солдат (ч. III раздела III).

В теории в отношении большинства военных никаких обвинений и не выдвигается: они просто ждут обмена или окончания боевых действий. Но на практике многим пленным бойцам ВСУ – вернее, их родственникам – потребовалась помощь юристов, говорит Леонид Соловьёв. Дело в том, что Минобороны РФ довольно долго предпочитало не называть захваченных украинских солдат военнопленными. «Сначала мы сталкивались с очень странной формулировкой: что человек задержан “за противодействие специальной военной операции” и в отношении него “проводятся проверочные мероприятия”, – говорит Соловьёв. – То есть отрицался сам факт того, что человек военнопленный. Поэтому сложно было определить его статус». Впрочем, в последнее время ситуация изменилась, отмечает адвокат: теперь Минобороны прямо пишет, что солдат – военнопленный, который имеет права, предусмотренные Конвенцией. И «как только [боевые] действия закончатся» он будет «отпущен домой».

СМИ неоднократно сообщали, что украинские солдаты содержатся в российских исправительных колониях и СИЗО. Там они находятся в полной изоляции, говорят адвокаты: связи с ними нет ни у родных, ни у защитников. «Даже через военную прокуратуру бессмысленно пытаться получить доступ к военнопленным», – говорит Соловьёв. И лишь «по косвенным признакам понятно», где может находиться тот или иной солдат.

Один адвокат, оказывающий помощь украинским военнопленным, согласился говорить с «Улицей» только на условиях анонимности. Он обращает внимание, что Россия не выполняет ряд важных обязательств, которые предусмотрены III Женевской конвенцией. «В соответствии со статьёй 122 Россия обязана учредить официальное Справочное бюро по делам военнопленных, находящихся в её власти, – приводит он пример. – С начала войны прошло больше года, но такого органа в России до сих пор не существует».

Анонимный адвокат

Поэтому ни структуры Красного Креста, ни родственники, ни адвокаты, имеющие все установленные законом основания для работы, не могут в нормальном режиме получать хоть какую-то информацию о судьбе своих близких или подзащитных. Нет и механизма обмена корреспонденцией с ними.

В этой ситуации, говорит Соловьёв, главная задача адвоката – подтвердить, что солдат действительно жив, попал в плен и находится на территории России. Основной инструмент здесь – запросы в государственные ведомства. «Сейчас это Главная военная прокуратура и Прокуратура объединённой группировки войск. Иногда, если есть информация, что человек находится на территории ДНР или ЛНР, направляется запрос в их прокуратуры. Они до сих пор действуют достаточно автономно от федеральной системы, назовём это так, – рассказывает адвокат. – Доходит до того, что приходится обзванивать колонии, в которых может быть военнопленный». Параллельно российские адвокаты и юристы взаимодействуют с Международным комитетом Красного Креста. Это едва ли не единственный канал, через который родственникам пленных иногда удаётся связаться с ними.

Иногда эти попытки найти конкретного человека так и остаются безрезультатными, но «в большинстве» случаев всё же удаётся подтвердить его местонахождение. Эту информацию передают родственникам пленных – чтобы те добивались возвращения своих близких через процедуру обмена. На этом в большинстве случаев возможности юридической помощи военнопленным заканчиваются. «Как только мы получаем возможность направить информацию про человека в список на обмен – дальше здесь уже всё решает Координационный штаб в Украине. Он включает его в список или не включает – это уже абсолютно политическая история. Я не знаю способов, которые могли бы этот процесс обмена ускорить», – говорит Соловьёв.

Впрочем, бывает, что статус военнопленного приходится оспаривать. Так, Соловьёв ведёт дело украинского гражданина Никиты Шкрябина, который, по словам защитника, не участвовал в боевых действиях, но все равно оказался среди пленных военных: «Он жил в Харьковской области. И когда российские войска заняли её часть, он был непонятно почему задержан как военнопленный. Полагаю, [лица, производившие задержание], могли его в общую кучу участников теробороны записать».

Шкрябин находится в российском плену с марта 2022 года – и адвокат уже больше года добивается признания этого статуса ошибочным. Ведь если Никита не военнопленный, а гражданский, то и удерживать его, согласно Женевским конвенциям, нельзя. «В самом начале мы пытались этого добиться через органы прокуратуры, вплоть до Главной военной прокуратуры, – вспоминает Соловьёв. – В дальнейшем мы это обжаловали через военные суды, что также не увенчалось успехом. И сейчас мы действуем через гражданский суд – просто банально оспариваем незаконное задержание. Так продолжается больше года». При этом адвокату так и не удалось увидеться со своим доверителем. Он даже не имеет достоверной информации о его состоянии: «Минобороны нам клянётся и божится, что он в порядке, здоров и так далее».

Напомним, ранее «Улица» рассказывала об аналогичном случае жителя Мариуполя Ивана Гончара. Он был задержан в ходе «фильтрации» на границе с Россией. Родные настаивают, что 24-летний Гончар не принимал участия в боевых действиях, однако Минобороны называет его военнопленным.

Гражданские лица

В марте 2022 года в районе Мариуполя российские военные задержали около 30 украинских волонтёров. Позднее «Медиазона»* писала**, что они оказались в колонии на территории, подконтрольной ДНР. При этом задержанные не имели статуса военнопленных. В июле стало известно**, что донецкие власти согласились освободить задержанных – об этом сообщила руководительница юридической службы проекта «Помогаем уехать» Полина Мурыгина. Позднее она основала проект Every Human Being, который занимается в том числе украинскими гражданскими, задержанными в ходе «спецоперации» без предъявления обвинений и признания военнопленными. Сама Мурыгина использует для таких случаев термин «гражданский заложник».

Этим людям не вменяют в вину совершение преступлений или административных правонарушений, но они всё равно лишены возможности свободно перемещаться, объясняют юристы. Петербургский адвокат Леонид Крикун, недавно эмигрировавший из страны, тоже работает по делам таких украинских граждан. Он называет их «интернированными» – впрочем, с таким определением согласны далеко не все собеседники «Улицы» (термин «интернирование» подробнее разбирается в другой части текста). По словам Крикуна, это либо жители территорий, куда российские войска пришли после 24 февраля, либо люди из ЛДНР, либо беженцы из зоны боевых действий, которые не прошли фильтрацию при попытке въехать в Россию. Чаще всего они попадают в колонии и СИЗО, говорит адвокат. Но бывает и так, что их помещают на объектах Минобороны, в том числе в учебных центрах. Правозащитник Роман Киселёв говорит, что такие гражданские содержатся и на территории России, например во Владимире.

Самая большая проблема здесь – практически полное отсутствие информации об этих людях. «С марта 2022 года мы с коллегами направили сотни запросов, жалоб и обращений о розыске пропавших украинцев, об обжаловании отказов в предоставлении информации, либо непредоставления ответов. Мы писали в МВД, ФСБ, МО, ФСИН, УППЧ и так далее, но получили единичные ответы о нахождении этих лиц в России, – сетует Крикун. – При этом конкретное место содержания лишённого свободы адвокатам не сообщают. Только пишут, что эти лица задержаны “за противодействие СВО”. Все остальные обращения на протяжении месяцев – а по некоторым лицам уже более года – пересылают по инстанциям, нередко заходя на второй и третий круг».

«Многие не имеют даже статуса задержанного “за противодействие специальной военной операции”, – добавляет Роман Киселёв. – Они находятся где-то в заключении, но Российская Федерация по какой-то причине либо не знает, либо притворяется, что не знает об этих людях». Отсутствие какого-то понятного юридического статуса фактически позволяет бессрочно ограничивать свободу таких людей. Ведь процессуальные гарантии, устанавливаемые, скажем, УПК, в данном случае не применяются.

Адвокат Леонид Крикун

Основная часть интернированных из Украины гражданских лиц содержатся в условиях несвободы без законных к тому оснований – некоторые на протяжении уже более года. Без признания их комбатантами, без предъявления уголовных обвинений и избрания меры пресечения в виде заключения под стражу.

Крикун приводит в пример дело украинской учительницы из Старого Быково в Черниговской области, которая была задержана 25 марта. Несколько месяцев она находилась в курском СИЗО. «Не только я, но и другие адвокаты, располагая достоверной информацией о том, что она находится в СИЗО Курска, с апреля по июнь 2022 года неоднократно прибывали к ней на свидание. Но сотрудники СИЗО адвокатам в свидании отказывали, – вспоминает Крикун. – На протяжении четырёх месяцев работало пять адвокатов, мы писали в её защиту обращения, заявления и жалобы. После чего она была включена в список подлежащих обмену военнопленных и возвращена в Украину».

Как предполагает Роман Киселёв, причины задержания многих таких лиц «более или менее какие-то прагматичные» – это, например, участники проукраинских митингов либо гражданские активисты. Некоторые из них подвергаются пыткам и становятся фигурантами уголовных дел. «Назывались и другие прагматичные причины – в основном связанные с каким-то оказанием помощи силам Украины или ведением диверсионной деятельности, – добавляет он. – Так это или не так, я не знаю. Но на основе тех случаев, которые потом превращаются в уголовные дела, мы видим, что это, видимо, является основным принципиальным мотивом охоты на этих людей».

Собирать информацию о людях приходится буквально по крупицам. Предусмотренные законом процедуры поиска практически никогда не работают, констатирует Роман Киселёв: «У нас человека не получается найти, при этом есть свидетельства, что неизвестные лица его где-то удерживают. По-хорошему, это основание завести разыскное дело и возбудить уголовное дело о похищении». Но МВД «всячески уходит от ответственности за заведение официального разыскного дела», говорит правозащитник, а СК вместо возбуждения уголовного дела пересылает сообщения о преступлении в Министерство обороны.

Коллегам Киселёва только два раза удалось добиться какого-то движения по «стратегии розыска». В первом случае российские полицейские на контролируемой РФ территории Херсонской области всё-таки начали розыск двух человек. В результате юристы получили ответ, что эти люди были задержаны контрразведкой и отправлены в Крым.

Правозащитник Роман Киселёв

Не очень было понятно, как это соотносится с требованиями, предъявляемыми к процедуре розыска. Потому что непонятно, что дальше произошло с людьми.

Во втором случае правозащитникам удалось добиться возбуждения уголовного дела о похищении. Однако информации о местонахождении людей они так и не получили. Киселёв не может объяснить, почему именно в этих двух случаях удалось добиться хотя бы формальной реакции правоохранителей. Возможно, дело во времени обращения: на первых порах силовики охотнее общались с представителями пропавших. Но сейчас обращения всё чаще пересылаются в Москву – где центральный аппарат МВД отвечает, что искомых людей среди задержанных нет.

Отдельно Киселёв выделяет крымскую полицию: «МВД Крыма иногда подтверждает, что в СИЗО есть [пропавшие] люди. Но после этого они не находят оснований для проведения розыска. А в [находящиеся в структуре ФСИН] СИЗО нам говорят, что таких людей у них нет».

При этом Киселёв отмечает, что иногда мирным жителям всё же удаётся освобождаться. «Недавно у нас такого человека отпустили, – рассказывает он. – Его в первый раз задержали [в Херсоне] в августе, а в ноябре при отступлении с правобережья перевели в село Чаплынка. Он с ноября там сидел, отпустили его в мае».

Правозащитник Роман Киселёв

И как бы радостно, что отпустили, но тем не менее – больше полугода лишения свободы в подвале без доступа защитника.

Иногда гражданские возвращаются в Украину вместе с военнослужащими. В апреле 2023 года «Настоящее время» сообщало** про обмен 12 человек, включая двух гражданских. Однако эти числа, вероятно, несравнимы с тем количеством мирных жителей Украины, которые сейчас удерживаются российскими властями. Так, украинский омбудсмен Дмитрий Лубинец называл число в 20 тысяч человек. Впрочем, Роман Киселёв со ссылкой на украинский же Центр гражданских свобод говорит про две тысячи человек.

Правозащитник подчёркивает: нет никаких правовых оснований для удержания украинских гражданских лиц российскими властями. «Если мы возьмём самую популярную категорию – задержанных “за противодействие специальной военной операции” – то в данном случае нет ни одного публично доступного нормативного акта, который устанавливал бы данный статус. И, во-вторых, предусматривал бы какую-то процедуру вокруг этого статуса, – поясняет он. – Единственное, что можно было бы сюда притянуть, – это процедуру интернирования, предусмотренную IV Женевской конвенцией. Но, во-первых, сама РФ не считает их интернированными. А во-вторых, интернирование действительно не выглядит таким образом [как в случае с задержанными украинскими гражданскими лицами]».

Интернирование – это временное задержание, произведённое в связи с тем, что лицо представляет угрозу стране, которая его задержала. «Но эта угроза должна быть реальная и осязаемая – а человек должен иметь возможность периодического пересмотра такого статуса, – говорит Роман Киселёв. – Ну и интернирование не предполагает содержания в тюрьме. Это довольно-таки “расслабленный режим” – выделяют какое-то место, из которого тебе просто нельзя уходить. Но ты можешь иметь контакты с близкими и с внешним миром».

Для тех гражданских, кто был задержан в ДНР и содержится там, есть правовая лазейка. «Существует постановление Комитета государственной обороны ДНР о пленных. Которое предусматривает и статус пленного – он там в нарушение Женевских конвенций присваивается всем, и военным и гражданским – и определённые условия содержания. Но этот акт противоречит даже Конституции ДНР, так как не был опубликован. По-хорошему, он не может применяться, особенно когда на этой территории начала действовать российская Конституция», – говорит Киселёв. Тем не менее правозащитникам удавалось использовать в своей работе этот документ вплоть до лета 2023 года – даже после того, как российские власти объявили о «присоединении» ДНР к РФ.

Украинцы, обвиняемые в терроризме и военных преступлениях

Летом 2022 года в ДНР судили двух британцев и одного марокканца, участвовавших в боях с российской армией. Верховный суд ДНР признал их виновными в наёмничестве и приговорил к смертной казни. Глава ДНР Денис Пушилин первоначально исключил возможность обмена или помилования осуждённых. Впрочем, уже в сентябре «Коммерсантъ» сообщил, что иностранцы были освобождены. А в апреле 2023 года ТАСС сообщил об отмене смертной казни в республике.

«Мы не придаток следствия»

Игорь Вагин и Дмитрий Ершов рассказали, как защищали пленных, приговорённых в ДНР к смертной казни

Это, пожалуй, самый громкий, но далеко не единственный случай, когда украинские военнопленные становятся фигурантами уголовных дел в России или на контролируемых Россией территориях. Так, 10 марта 2023 года – уже после того как Кремль объявил о «присоединении» ЛНР – был осуждён украинский журналист и правозащитник Максим Буткевич. Он вступил в ВСУ после начала «спецоперации» и был пленён в июле 2022 года. Его обвинили в военном преступлении – стрельбе из гранатомёта по мирным жителям. Коллеги журналиста уверены, что это не соответствует действительности – по их данным, в день предполагаемой стрельбы Буткевич ещё не был в зоне боевых действий.

Адвокатам и правозащитникам известно много случаев уголовного преследования военнопленных. «Если считать все процессы с разной степенью моего участия, то у меня около 20 таких дел, – рассказал Соловьёв – Если брать всё, о чем я слышал отдалённо, – точно больше 100 таких дел».

Как говорит адвокат, сначала эти люди находятся в статусе военнопленных. «Но затем на основании каких-то банальных рапортов российских военных либо военных следователей, которые работают уже на постоянной основе на приграничных территориях, возникает уголовное дело, – объясняет он. – Причём дела возникают на основании формальных вещей – [военнопленные становятся подозреваемыми] просто по месту дислокации определённого украинского подразделения».

По его словам, обычно солдатам ВСУ вменяются военные преступления вроде «расстрела из крупнокалиберного орудия жилого массива». «А там поди разберись, кто и как стрелял по этому жилому массиву, – говорит Соловьёв. – Очень часто люди по таким делам проходят группой человек по 20. Им всем предъявляют обвинение, но до суда, не говоря уже о приговоре, доходит 1-2 человека. Все остальные находятся в подвешенном состоянии». Причём украинские солдаты «все прекрасно понимают», что уголовное дело и даже приговор – это «какая-то бюрократия, конечной целью которой является обмен всех на всех», говорит Соловьёв.

Роман Киселёв отмечает, что в списки на обмен могут попадать не только осуждённые, но даже и обвиняемые. «У нас в производстве в Южном окружном военном суде в Ростове большое дело на 23 человека. Их обвиняют в участии в террористической организации и в подготовке государственного переворота в Донецкой народной республике – рассказывает он. – И оказалось, что двух из 23 уже обменяли, а суд и прокуратура про это не знали»

Правозащитник Роман Киселёв

Сейчас суд интересовался у прокурора – а где два человека? И прокурор отвечает: “А мы не знаем”.

Далеко не все фигуранты этого дела являются военнослужащими, подчёркивает Киселёв. «Кажется, шесть человек там “бывшие” – то есть они ушли со службы ещё до начала “СВО”. А оставшиеся были частью полка “Азов”****, но гражданскими служащими. Это отделение, связанное, как это ни смешно звучит, с приготовлением еды. То есть на самом деле они повара», – говорит юрист.

Это не единственный случай, когда наряду с военнослужащими на скамью подсудимых в России попадают и гражданские лица из Украины. При этом собеседники редакции с невесёлой иронией отмечают, что уголовное дело можно считать едва ли не удачей. «Если повезёт, статус [задержанного за противодействие “спецоперации”] может трансформироваться в уголовное дело, – говорит Роман Киселёв. – Это выводит человека из серой зоны. Тут уже есть хоть какие-то сроки, тут человека нельзя бесконечно долго держать [в заключении] в каком-то непонятном качестве. Тут всё же начинают работать какие-то гарантии, предусмотренные УПК».

Адвокат Леонид Крикун

Как это не печально, но факт возбуждения в отношении интернированного лица уголовного дела хотя бы выводит его из состояния «инкоммуникадо».

Если же речь идёт об уголовных делах, то они, по словам Киселёва, в основном возбуждаются по «террористическим» статьям. Если речь идёт о событиях, которые произошли после «присоединения» ЛДНР, Херсонской и Запорожской областей – по статьям о теракте (ст. 205 УК). Если о каких-то предшествующих историях – по статьям о международном терроризме (ст. 361 УК).

Бывает, что «гражданским» украинцам предъявляют «административки» – но их свободу всё равно могут ограничивать месяцами. «Их выпустят [после отбывания административного ареста] и снова задержат, – рассказывает Киселёв. – И так пять “административок” по 30 суток. Пойди докажи, что это незаконно – тебе скажут, что он, мол, выходит и матом ругается каждый раз».

При этом эксперты отмечают: хотя статус обвиняемого выводит человека из «серой» зоны, он не всегда обеспечивает процессуальные гарантии, предусмотренные российскими законами – так на «новых территориях» могут возникать сложности с помощью адвокатов. «Мне, например, запрещён въезд в Луганск и Донецк. Я узнал об этом по слухам и испытывать судьбу не очень хочу, – говорит Леонид Соловьёв. – У нас есть коллеги, которые выезжают непосредственно на места. Я работаю либо дистанционно, либо с теми, кто находится в СИЗО “Лефортово”».

Напомним, что официально о создании адвокатских палат в «новых регионах» было объявлено в декабре 2022 года. Подробнее о работе адвокатуры на “новых территориях” читайте в материале «АУ».

Адвокат, пожелавший остаться анонимным, сетует, что попасть к обвиняемым по уголовным делам не всегда возможно: «К своим подзащитным – украинским военнопленным – я пробиваюсь уже долгие месяцы. Жалобы, которые я подавал в порядке статьи 124 рассматривались формально и не по существу. 125-ки зачастую возвращаются без рассмотрения по абсолютно надуманным основаниям. При этом устраняешь причину возврата – ищется новый повод не рассматривать, и так многократно».

Анонимный адвокат

На сегодняшний день испробовано абсолютно всё, что только можно было придумать: всевозможные жалобы, обращения, письма, запросы, требования. Вероятно, не использованы только голодовка и пикет.

Сами доверители не всегда доверяют незнакомым людям – и адвокатам приходится убеждать их, что они не работают на следствие. «Помогает контакт с родственниками, которые могут, например, какое-то кодовое слово сказать», – говорит Соловьёв.

Дополнительные сложности возникли после «присоединения» ЛДНР к России. Теперь дела в отношении украинцев должны рассматриваться российскими судами по российским законам. «Мы задаёмся вопросами, как здесь будут соблюдаться требования уголовно-процессуального закона – потому что в ДНР он отличался. По-хорошему, те доказательства, которые были добыты в рамках следствия, по сути теперь являются недопустимыми, – указывает Роман Киселёв. – Например, у нас есть какая-то бумажка, добытая в результате допроса подозреваемого, на котором не присутствовал адвокат. По УПК ДНР всё нормально. А по УПК России это недопустимое доказательство. И мы пока что не знаем, как это будет работать».

«В адвокатуре ДНР царит ядерная зима»

Михаил Беньяш* изучил донецкий УПК

Другой пример – то самое «дело поваров», которое слушается сейчас в Ростове. Донецкие следователи вменяли одному из обвиняемых участие в батальоне «Азов». Но согласно материалам уголовного дела, он покинул вооружённое формирование в 2019 году – и не участвовал в военных действиях, которые начались 24 февраля 2022 года. «Возникает вопрос, как это обвинение может потенциально устоять в российском суде, – рассуждает Киселёв. – Потому что налицо добровольный отказ от участия в деятельности террористической организации – это во-первых. А во-вторых, “Азов” в РФ признали террористической организацией только в прошлом году – то есть уже после того, как обвиняемый из него ушёл».

Украинские заключённые, вывезенные в РФ

18 октября 2022 года пророссийская администрация Херсона объявила об эвакуации из города. Среди прочих на левый берег Днепра были вывезены заключённые исправительной колонии ИК-90 – украинские граждане, которые были осуждены по украинским законам. Причём среди них были не только жители Херсонской области. По оценкам правозащитников, военные забрали из пенитенциарного учреждения от двух до двух с половиной тысяч человек.

«Их всех вывезли сначала в Крым, а потом из Крыма в Краснодар, в Волгоград. Часть вообще раскидали по разным регионам России», – рассказывает юрист European Prison Litigation Network Дмитрий Гурин. По его словам, многих потом склоняли к получению гражданства РФ.

Как и в других случаях, главная сложность для юристов здесь – практически полное отсутствие связи с вывезенными заключёнными. После истечения назначенного в Украине срока их постепенно освобождают из российских колоний, говорит Гурин. Затем их, как правило, помещают в центры временного содержания иностранных граждан (ЦВСИГ). Как рассказывала «Улица», там украинцы задерживаются надолго – ведь принудительно переместить их на родину сейчас невозможно. И на этом этапе юристы могут принести им реальную пользу – помогают оспорить невыполнимые решения о депортации или административном выдворении и добиться освобождения из ЦВСИГ.

Некоторым после этого удаётся покинуть Россию. Другие, напротив, сами пытаются остаться в РФ. Но большинство украинских заключённых свои сроки пока не отбыли и до сих пор находятся в колониях, утверждает Гурин: «На данный момент нет какого-то массового дела или пилотного процесса, который мог бы глобально решить эту проблему со всеми двумя тысячами [вывезенных заключённых]». Он подчёркивает, что никто до сих пор не понимает «правового основания, которое лежит в основании их вывоза и их дальнейшего содержания на территории России».

Юрист European Prison Litigation Network Дмитрий Гурин

Как разрешить эту ситуацию и как помочь этим людям с тем, чтобы они не продолжали содержаться без законных оснований в наших колониях, непонятно.

В декабре 2022 года в первом чтении был принят законопроект, который признал юридическую силу приговоров, вынесенных на «новых территориях» до того, как Россия объявила об их «присоединении». Там же говорилось про освобождение от наказания за преступления, совершённые в этих регионах «в защиту интересов Российской Федерации». Однако после активной общественной дискуссии документ так и не был принят во втором и третьем чтениях. «В итоге он так и завис. А он-то, по идее, с точки зрения национального права дал бы ФСИН возможность как-то объяснить, что эти две тысячи иностранных граждан делают в его учреждениях», – говорит Гурин.

Но поскольку правовых оснований для лишения этих людей свободы нет, то и юристы не до конца понимают «что именно оспаривать». Хотя Гурин всё же надеется, что проблема не является «неразрешимой». По его словам, такие ситуации должны регулироваться международным гуманитарным правом: «В частности, и IV Женевской конвенцией, которая касается защиты гражданских лиц во время войны. Заключённые, которые содержались в колониях в Херсоне, подпадают под понятие “покровительствуемых лиц” по ст.4 конвенции. Имеются в виду лица, которые каким угодно способом оказываются во власти одной из конфликтующих сторон или оккупирующего государства, гражданами которых они не являются. Соответственно, на них распространяется весь свод Женевского права».

Ещё он обращает внимание на 76-ю статью IV Женевской конвенции. Там говорится, что «покровительствуемые лица», в отношении которых возбуждены уголовные дела, должны «содержаться в заключении в оккупированной стране, и в случае осуждения они должны там же отбывать своё наказание».

Это положение, правда, относится только к тем приговорам и решениям, которые выносят оккупационные власти, контролирующие территорию. «Но мы полагаем, что это же положение должно применяться и к тем заключённым, которые были осуждены по законам оккупированной страны и отбывали наказание на момент войны», – настаивает Гурин. В пользу этого говорит и 49-я статья конвенции, которая запрещает депортацию или принудительное перемещение «покровительствуемых лиц» из «оккупированной территории на территорию оккупирующей державы или на территорию любого другого государства независимо от того, оккупированы они или нет». Исключение делается для случаев эвакуации. «Однако мы никогда не слышали каких-то заявлений российских властей о том, что принудительное перемещение заключённых из исправительных учреждений было продиктовано необходимостью обеспечить их безопасность. Или что это была вынужденная мера, направленная на защиту их жизни», – подчёркивает юрист. Впрочем, в середине октября замглавы пророссийской администрации Херсонской области Кирилл Стремоусов призывал жителей Херсона к «максимально быстрой эвакуации».

Украинцы, находившиеся на территории РФ

В российских ЦВСИГ содержатся не только вывезенные из Херсона заключённые. Ещё летом прошлого года стало известно, что в центрах временного содержания скопились десятки украинцев, которые были осуждены в России до «спецоперации». В обычных условиях они должны были отсидеть срок в колонии – после чего их направили бы в ЦВСИГ для депортации на родину. Но сейчас это, как и в случае с херсонскими сидельцами, невозможно. Поэтому люди месяцами находились в ЦВСИГ, в том числе в московском центре «Сахарово», о котором подробно рассказывала «Улица».

«Точного числа [украинцев, которые застряли в ЦВСИГ после начала “спецоперации”,] мы назвать не можем. По прикидкам, скорее всего, речь о сотнях человек, – говорит Роман Киселёв. – Поясню, почему мы не можем назвать число: потому что Россия нам не хочет её сказать. Мы спрашиваем у МВД, у ФССП – и нам ничего на этот счёт не ответили. Точнее, ответили, что не предоставят эту информацию, потому что с людьми и так всё нормально – не беспокойтесь, мол».

Он признаёт, что очень сложно оказать помощь всем украинцам, которые оказались в этом положении в ЦВСИГ. «Тюрьмы [из которых люди освобождаются и попадают в расположенные в тех же субъектах ЦВСИГ] у нас, к сожалению, зачастую располагаются в не самых доступных регионах. Где у нас мало ресурсов для оказания квалифицированной юридической помощи, – объясняет Киселёв. – И есть довольно много людей, до которых дотянуться крайне сложно. К примеру, известен такой случай в Якутске – но нет у нас человека в Якутске, который готов этим делом заниматься. А везти в Якутск юриста или адвоката специально под одно дело – довольно дорого».

Но постепенно проблема бывших заключённых, находящихся в ЦВСИГ, «чуть-чуть рассосалась». «Благодаря нашему участию, благодаря участию Комитета “Гражданские содействие”*. Благодаря постановлению Конституционного Суда, которое гарантирует право на прекращение исполнения наказания в случае невозможности его исполнения, – перечисляет правозащитник. – Это была непростая история, она потребовала довольно больших ресурсов и нескольких месяцев работы. Но в итоге большая часть людей [из ЦВСИГ центральных регионов] была освобождена».

Правозащитник Роман Киселёв

Но ни МВД, ни ФСБ не отчитываются нам о том, сколько они людей нахватали. И я абсолютно уверен, что в отдельных регионах до сих пор остаются люди, которые не могут освободиться.

Ещё одну категорию «узников ЦВСИГ» собеседники «Улицы» называют «выдворенцами». Эти люди не совершали уголовных преступлений на территории России – но их должны были выслать за разного рода административные правонарушения, связанные с миграционным учётом. Например, за просроченную регистрацию. «У нас были случаи, когда люди теряли паспорт и не могли его восстановить, потому что дипломатическое представительство Украины в России закрылось, – говорит Киселёв. – Выехать они тоже никуда не могут. А потом они попадают каким-то образом в поле зрения МВД – и те возбуждают административное дело».

Более того, в первые месяцы «спецоперации» под угрозой выдворения оказались и те украинцы, которые долго жили и работали в России, но не имели российского гражданства или вида на жительство. Дело в том, что максимальный срок пребывания в РФ для иностранцев – 90 суток. И если у украинцев не было возможности выехать в третью страну и вернуться в Россию, то через три месяца они становились нелегалами.

«Первый нормативный документ, который попытался создать новые правовые условия для нахождения украинцев в России, появился только в августе 2022 года – это был указ президента», – говорит Киселёв. Этот документ позволил гражданам Украины, ДНР и ЛНР «временно пребывать» и работать на территории России без ограничения по сроку. Однако указ содержит исключения – он не распространяется на лиц, которые, с точки зрения властей, «представляют угрозу Российской Федерации». Эта оговорка, по словам Киселёва, регулярно используется ФСБ.

Но и без оговорок указ не всегда может помочь освободить украинского гражданина из ЦВСИГа. «Есть серьёзные проблемы с исполнением постановлений исполнительной власти. У нас были примеры, когда суды не отпускали людей даже несмотря на указ. Ну как бы… что такое президентский указ для суда?» – пожимает плечами правозащитник.

Он добавляет, что далеко не все граждане Украины, попавшие таким образом в ЦВСИГ, выступают против «спецоперации». Многие из них годами живут в России и не хотели бы сейчас возвращаться на родину. «Есть те, кто боится мобилизации по возвращении. Есть те, кто потребляет российскую пропаганду и оперирует примерно теми же клише, – говорит Киселёв. – Поэтому [среди “выдворенцев”] довольно мало было людей, которые в действительности хотели возвращаться».

Тем не менее в случае с «выдворенцами» у юристов меньше всего практических сложностей. «Там алгоритм плюс-минус понятен, он вполне рабочий. Были случаи, когда суды всё равно их не отпускали – но на уровне кассационных судов вроде бы вопрос решался. Это удлиняет, конечно, время нахождения людей в ЦВСИГ, но потенциал к освобождению есть», – заключает он.

А вот с теми, кто ожидает депортации, ситуация сложнее. Как ни парадоксально, здесь против «узников ЦВСИГ» играет регулярная судебная проверка законности их нахождения в условиях ограничения свободы. Казалось бы, они должны гарантировать, что каждое продление срока пребывания в ЦВСИГ будет обоснованным – но на практике это так не работает. Даже если очередное продление удастся признать незаконным в апелляции или кассации, к этому времени будет вынесено новое постановление о продлении, которое надо заново обжаловать.

«Раз в три месяца у тебя суд. Суд оценивает, насколько хорошо исполнитель – в данном случае МВД – выполнил свою работу по организации депортации, – говорит Киселёв. – Вот у меня человек сейчас сидит в костромском ЦВСИГ больше года. И каждый раз суд говорит, что МВД на самом деле может человека депортировать, просто плохо старается. Всё это можно идти и обжаловать [в вышестоящие суды]. Но когда ты получишь отмену этого решения, у тебя уже будет новое решение суда [первой инстанции]».

При этом, добавляет юрист, в международном праве нет жёсткой регламентации для таких случаев. Самое подходящее – Замечания общего порядка Комитета по правам человека ООН, а также доклады и рекомендации специальных докладчиков ООН по теме миграции. Они указывают на недопустимость бессрочного лишения свободы людей, которых нельзя депортировать из страны. Однако в строгом смысле слова эти документы не обязывают российские власти к каким-то действиям. «Мы их используем, когда приходим в суды и адвокатируем за то, чтобы освобождали этих людей. Но, конечно, [для суда] это не имеет существенного значения, – говорит Киселёв. – Хотя, конечно, если бы эти люди [с украинским паспортом, которые сейчас находятся в российских ЦВСИГ] обратились бы в КПЧ, то КПЧ встал бы на их сторону».

«Здесь нет деления по гражданству»

Очевидной проблемой являются личные риски адвокатов и юристов. Но собеседники «Улицы» оценивают их совершенно по-разному. Так, люди, которые работают из-за рубежа, склонны говорить о принципиально более высоких рисках для защитников по таким делам. «После отъезда из России мои личные риски существенно снизились. Однако у адвокатов, оставшихся в России и оказывающих юридическую помощь интернированным с территории Украины гражданским лицам, риски, в том числе привлечения к уголовной ответственности, возрастают с каждым месяцем продолжения войны с Украиной», – полагает Леонид Крикун.

«Рисков, на мой взгляд, достаточно, – сказал собеседник редакции, пожелавший остаться анонимным. – Это и особый интерес силовиков с вытекающими отсюда последствиями. И возможность получения “иноагентского” статуса, что означает профессиональную смерть. И риски быть привлечённым к уголовной ответственности, и подвергнуться нападению со стороны Z-патриотов, и многое прочее». К моменту общения с редакцией он покинул Россию.

Продолжающий работу в Москве Леонид Соловьёв, напротив, никаких особых рисков для своей безопасности не видит. Во всяком случае, по сравнению с работой по другим «политическим» делам: «Кроме пары шуточек от следователей – типа, “А вам не страшно такими делами заниматься?” – больше ничего [угрожающего не было]». Примерно так же описывает ситуацию и Роман Киселёв: «Есть в целом перманентное внимание [властей] к этой истории. Но непосредственно каких-то угроз, звонков, преследования не было. Мы никогда не знаем, что будет дальше, но в целом всё походит на обычную работу».

Несмотря на «перманентное внимание властей» и юридические проблемы собеседники «Улицы» намерены и дальше помогать украинцам. «Я полагаю, что моя задача – конкретно как юриста, который занимается международным правом и правами человека, – это приложить максимальные усилия, чтобы противостоять неправовому беспределу правовыми средствами», – говорит Дмитрий Гурин.

Роман Киселёв добавляет, что «проявление солидарности» в виде помощи украинским гражданам оставляет «задел на будущее». Кроме того, он отмечает: «С принятием людей, проживающих на “новых” территориях, в гражданство Российской Федерации, у нас появляются российские граждане, которые лишены всяких гарантий с точки зрения закона. По сути вот эти практики выливаются уже и на российских граждан. Поэтому принципиально важно добиваться соблюдения государством своих обязательств».

«Кроме того, это профессионально интересно. Ведь мы находимся на стыке исторических моментов, – говорит Леонид Соловьёв. – Поэтому сейчас интересно заниматься такими делами – следить за юридической практикой, как это всё реализуется. Потому что не каждый день ты в воюющей стране занимаешься адвокатурой в таком направлении. И при этом ещё можешь помочь людям». Он подчёркивает: «Если бы была возможность помочь родственникам российских солдат, которые находятся в плену в Украине, – безусловно, я готов помочь и здесь».