«С 24 числа назад ничего не отмотаешь»

Адвокат Алексей Калугин много лет сотрудничал с известными правозащитными организациями. Он представлял интересы оппозиционеров и участников протестных митингов, сам активно судился с полицейскими из-за недопусков к доверителям. Поэтому многие коллеги Калугина были шокированы, когда в сентябре он заявил, что поддерживает «спецоперацию» и не станет оказывать юридическую помощь противникам мобилизации. Позже адвокат и вовсе уехал в Херсон, чтобы «как-то помочь» пророссийским жителям региона. «Улица» дважды поговорила с Калугиным о его позиции. В октябре он объяснял главреду «Улицы» Екатерине Горбуновой, почему активно выступает за «спецоперацию» и даже хочет записаться в армию, а в декабре рассказал ей, что думает о динамике боевых действий и «тупости решений» руководства страны.

«Я всем нравился, пока не высказывал свою позицию»

– Большинство читателей «Улицы» узнали о вашей позиции из монолога в рубрике «Юрист тоже человек». Там вы – «правозащитный» адвокат – заявили, что отказываетесь консультировать тех, кто уклоняется от мобилизации. И рассказали, что добровольно пошли в военкомат, но вас не зачислили в армию из-за отсутствия военного билета. Вы можете сейчас коротко объяснить, почему хотите участвовать в «спецоперации»?

– Если совсем коротко – я полагаю, что у этого конфликта отсутствует возможность какого-либо мирного политического решения. Тут всё закончится победой одной из сторон. И я предпочёл бы, чтобы победили мы. Я честно уверен, что поражение России в этом противостоянии обернётся ещё большим ужасом, чем люди сейчас могут представить.

– То есть вы настолько не хотите поражения, что готовы лично идти убивать людей?

– Ну, что касается «идти убивать» – тут надо отталкиваться от того, что наша страна уже участвует в этой войне. Я здесь сразу уточню, что не боюсь называть войну войной. Но объясню, почему обычно говорю «спецоперация». Дело в том, что слово «война» используют, как правило, противники спецоперации. И когда ты говоришь «СВО» – это как маркер, что ты за своих. Хотя там на самом деле идёт полномасштабная война, где гибнут наши коллеги – известно про смерть мобилизованного адвоката. В общем, я полагаю, что тут невозможно оставаться в стороне. Либо мы – либо нас.

– Хорошо, вы по своим моральным причинам не можете «оставаться в стороне». Но почему вы называете саботажем действия коллег, которые консультируют людей, избегающих мобилизации? Ведь любой человек имеет право на юридическую помощь. И разве адвокат не должен помогать людям вне зависимости от их взглядов?

– Я действительно решил больше не работать в этом направлении. Несмотря на то, что до мобилизации я помогал призывникам, у меня были интересные кейсы. Но я не хочу сейчас быть втянутым в дела, связанные с уклонением от прохождения службы. Если бы я сейчас занимался помощью тем, кто действительно имеет основания не поступать на военную службу, кого пытаются мобилизовать незаконно – однажды я обязательно столкнулся бы и с теми элементами, которые пытаются обойти закон и саботировать мобилизацию. Ну, это просто случилось бы, рано или поздно. Поэтому я решил этим не заниматься. Благо, сейчас хватает адвокатов, которые этим занимаются. Так что люди без помощи не останутся.

– И всё-таки, этично ли адвокату отказывать в помощи людям, чьи взгляды он не разделяет? Ведь вы сами сейчас признались, что у вас есть компетенции в этой сфере.

– Я сейчас беру другие дела. Я отказываю не потому, что не хочу помогать людям – просто я выбрал другие направления, в которых буду эффективен. Смотрите, вся моя профессиональная деятельность была выстроена на сотрудничестве с правозащитными организациями.

Адвокат Алексей Калугин

По сути 80% моих дел – это «административки» из-за публичных мероприятий. Но у нас сейчас все такие мероприятия связаны с антивоенной тематикой – и я не хотел бы этим заниматься. Ведь лучше заниматься тем, что приносит тебе радость.

Вот почему я решил в октябре поехать в Херсонскую область. Даже если не участвовать в боевых действиях, можно помочь стране другими вещами. Там специалистов не хватает нигде – любой человек, который поедет сейчас туда, будет востребованным. Потому что нужны управленцы, которые будут налаживать мирную жизнь. Нужны те, кто будут рассказывать местным чиновникам о нашей правовой системе, о нашем законодательстве. И я решил: раз я не могу попасть на фронт, то за свои деньги возьму и поеду туда, чтобы узнать, чем я могу помочь там. Если человек хочет что-то сделать – он, как правило, сделает больше, чем от него просит государство. Если человек не хочет чего-то делать, то всегда сможет найти этому оправдание. Вот я в Херсоне помогал с гуманитарной помощью, консультировал местных чиновников по вопросам российского права.

– Мы еще вернёмся к вашей поездке в Херсон, потому что мне хочется подробнее расспросить, как вы туда поехали и что там делали. Но сначала хочется закрыть другую важную тему. Алексей, вы долгое время были адвокатом правозащитников – а они обычно не согласны с действиями государства. Вы говорите, что искренне защищали протестующих против власти. А теперь вы внезапно согласны с ней. И не видите в её действиях никаких нарушений прав человека – и россиян, и украинцев. Как так вышло?

– Что касается правозащитной деятельности – я до сих пор готов оказывать юридическую помощь тем, кто пытается отстоять право на свободу выражения мнения, на массовые мероприятия. Да, я прекратил сотрудничество с рядом правозащитных проектов. Но несколько антивоенных активистов написали мне: «Алексей, мы знаем вашу позицию, но мы хотим, чтобы вы и дальше представляли нас в наших делах». Мне кажется, это говорит о том, что я выстроил доверительные отношения со своими подзащитными – раз они даже при полном несовпадении взглядов продолжают уважать меня как специалиста.

– А с какими правозащитными организациями вы прекратили работать?

– Я тут немного связан адвокатской тайной, поэтому не могу ответить на ваш вопрос. Но уже после того, как мы окончательно размежевались с правозащитниками, у меня в Санкт-Петербургском городском суде было даже одно прекращение по антивоенной акции 26 февраля. К тому моменту «Улица» уже опубликовала мой комментарий, и мне уже писали, что я «оборотень в правозащите» – но о том, что мы добились прекращения, никто не написал.

Я всем нравился, пока не высказывал свою позицию. Опять же, я добиваюсь признания не от правозащитников, а от подзащитных. Несмотря на то, что у нас позиции противоположны, они продолжают работать со мной – и я выкладываюсь на полную катушку.

Что касается критики властей – я и сейчас готов их критиковать, просто я критикую с другой стороны. Если у нас большинство людей критикует власть за то, что она воюет, то я критикую её за то, как она воюет. Поэтому неправильно говорить, что я с властью согласен. У меня остаётся очень много вопросов и к военно-политическому руководству страны, и к конкретным военным руководителям на местах, которые принимали те или иные решения. Но, к сожалению, у нас на данный момент отсутствует возможность поменять этих людей – поэтому можно критиковать в мерах разумного то, что они делают. Но я не пытаюсь взять на себя роль Международного уголовного суда или условного Трибунала по бывшей Украине.

Адвокат Алексей Калугин

Я скорее отношусь к своей стране как к своему доверителю. Я уже говорил во время войсчата, что не нужно ставить интересы конкретного доверителя выше, чем интересы всей страны, которая сейчас находится в опасности.

Я не только обладатель красной корки адвоката – я еще и гражданин Российской Федерации. Моя задача – помочь и своей стране, и своим доверителям. Надо уметь находить баланс.

Да, мне очень бы хотелось, чтобы адвокатское сообщество активнее отстаивало свои права [от посягательств представителей власти], у меня у самого есть ряд дел по недопускам [к задержанным участникам акций протеста]. Но мы сейчас участвуем в очень тяжёлом военном противостоянии. Я был на этих территориях – там настоящая война. И пока я понимаю, что существует угроза для моей страны, я не считаю возможным сейчас критиковать первое лицо государства.

Хотя, честно вам скажу, я все годы его правления ругал его больше всех. Вы, наверное, не нашли бы более агрессивного критика Путина, чем я. Но сейчас, я считаю, просто не время для этого. Если в таких условиях затрагивать какие-то второстепенные проблемы – это может привести к ужасным последствиям.

– Вы говорите, что государство стало вашим доверителем. Но вы же понимаете, как странно это звучит для многих ваших коллег? Которые считают, что адвокат – это зачастую единственный помощник в борьбе человека с государством.

– Нет, смотрите – я говорю про интересы государства в ситуации с обороной и защитой своих границ. Я не выступаю на стороне государства во всём, к государству у меня много претензий. Но что касается защиты от внешних угроз – тут мы должны относиться к государству ответственно и лояльно, как к своему доверителю. Нужна ли будет нашим доверителям квалифицированная юридическая помощь, если сейчас сама их жизнь находится под значительной угрозой? На мой взгляд, тут нужно правильно выстраивать приоритеты.

Происходят постоянные обстрелы наших территорий, на которые противник даже не претендует. В Белгороде ракета упала на жилой дом… Даже если наши войска находятся на чужой территории – это не значит, что угроза для россиян отсутствует. Происходят теракты: убийство Дарьи Дугиной, взрыв на Крымском мосту… И в ситуации защиты от внешних угроз мы должны относиться к государству как к своему доверителю.

– Вы так убеждённо говорите про необходимость защиты от внешних угроз, что возникает ощущение, будто на нас напала Украина. Но это же не так – это Россия ввела войска на её территорию. Как вы можете говорить о защите границ страны, если Россия первая их нарушила?

– Война у нас идёт не столько за территории, сколько за людей. Мы сейчас можем уйти в долгую дискуссию о причинах и необходимости военных действий. На мой взгляд, причины кроются не в событиях 2014 года и не в Майдане, а в 1991 году. Когда на территории бывшего СССР создались государства вопреки волеизъявлению народа, высказанном на референдуме.

Как я это понимаю и вижу – та кучка аферистов была одержима идеями захвата власти. И они не учитывали реальное положение дел в бывших союзных республиках. И что мы имеем сейчас? Институт неграждан в Прибалтике, где русскоговорящие люди ходят с серыми паспортами и поражены в своих правах. Нашу страну пытаются представить как Оркестан и Мордор – а ведь там [на Западе] есть ещё более отвратительные нарушения прав человека.

То же самое и на Украине. Будем честны: когда распадался Советский Союз, мы не обговорили права тех самых русских [проживающих там]. И Крым, и Донбасс – это самые что ни на есть русские регионы сегодня. У меня возник шок, когда я увидел, какой там патриотический бум.

Адвокат Алексей Калугин

У нас в Петербурге, честно вам скажу, достаточно непросто высказываться в поддержку своей страны и СВО – потому что сразу начинают сыпаться оскорбления. Мне уже писали, что я людоед, фашист и прочее-прочее.

Но в Крыму всё иначе. Я приехал в Джанкой – мне было проще пересчитать машины, которые ездят без «зеток». Там все обсуждают это, все верят в победу своей страны – и не хотят возвращаться [в состав Украины]. Обсуждать, как всё это было проведено, я не хочу, потому что это долгая дискуссия. Но надо отталкиваться от реального положения дел – и понимать, что люди хотят быть с Россией.

– Алексей, а вы – юрист – как далеко готовы пересматривать прошлое? Вот вы дошли до 1991 года и остановились. Может, стоит пойти ещё дальше?

– Нет, я просто отвечал на ваш вопрос. Но да, я был удивлён масштабом действий. Ещё до 24 числа мы сидели с доверителями в Москве и обсуждали возможную войну, и полагали, что максимум ДНР и ЛНР займут. Ну, может, ещё Мариуполь возьмут. А такого масштаба, что пойдут даже под Киев… Я не могу сказать, почему были приняты такие «гениальные» решения.

– То есть, по-вашему, чисто юридически это всё-таки незаконно?

– Я не люблю, когда кто-то пытается измерять такие события правом. Потому что война – это та стадия, когда нормы права и дипломатии уже не работают. Война – это всегда убийство, поэтому неправильно апеллировать к праву.

– Но ведь есть право войны, есть соответствующие международные конвенции. Есть Устав ООН, который говорит, что одно государство не может нападать на другое. Разве не это подход юриста к тому, как должен быть устроен мир?

– Я смотрю скептически, когда говорят, что война должна пройти по какому-то fair play, чуть ли не с арбитрами и достаточными основаниями. Нет, это не так. Война – это всегда та стадия решения конфликта, когда все остальные способы не работают.

– Но почему вы считаете, что не было других возможностей урегулировать конфликт? Почему нужно было именно ввести войска?

– Я, честно, не могу отвечать за наше военно-политическое руководство. Изначально стояла задача воссоединить бывшие российские территории с Россией – и мне непонятно, почему на это потребовалось восемь лет. В 2014 году, когда у Украины не было ни армии, ни легитимной власти – что мешало тогда провести эту колониальную войну? В тех регионах, которые тогда были более пророссийскими, чем сейчас. Не надо думать, что только у нас тут восемь лет Соловьёв выступал – там тоже [по телевизору] поливали помоями Россию.

– Я правильно понимаю: вам хотелось бы, чтобы Россия в 2014 году не ограничилась Крымом – а *** [«присоединила»] и эти территории? Проигнорировав международное право и суверенитет Украины.

– Я не считаю, что народы, которые проживают на исконно русских территориях, не имеют права на самоопределение. Давайте посмотрим на ситуацию в Крыму. Ведь Крым был самым пророссийским регионом на территории Украины. Даже сейчас, приехав туда, видно, что люди реально сделали такой выбор. Может, цифры, которые мы увидели [на референдуме 2014 года], на самом деле были чуть другие – но большинство жителей Крыма искренне поддерживают воссоединение с Россией.

И в 2014 году я не ставил вопрос об аннексии, а просто хотел поддержать тех людей. Пускай они создадут отдельное независимое государство – Новороссию там… Со столицей в Крыму или в Одессе, чтобы люди могли говорить и думать по-русски. И мне непонятно, почему наша власть не помогла тогда этим людям так же, как помогла в Крыму.

– А разве ДНР и ЛНР были созданы не благодаря российскому вмешательству?

– Честно, мне казалось, что на тот момент Россия хотела ограничиться Крымом. А всё остальное, что возникло в других регионах, она всеми способами пыталась засунуть назад на Украину, как Троянского коня.

– То есть вы считаете, что ЛНР и ДНР состоялись ещё тогда – и до «присоединения» существовали без поддержки России?

– Скорее за восемь лет они превратились в худшую форму России. Всё, что было [у нас] плохого – воплотилось там. Но опять же, если мы говорим про период, когда туда заходил Стрелков Игорь Иванович и формировал там народное ополчение – это пользовалось активной поддержкой населения, Создание этих республик было поддержано населением. Но когда наша власть взяла Крым, а всё остальное забирать не стала – мне это было непонятно. Остановились, что говорится, на полпути.

– Вы говорите, что не понимаете, почему ЛНР и ДНР не присоединили тогда. И вам непонятно, почему введены войска сейчас. Но почему же вы поддерживаете этот ввод войск?

– Мне казалось, что они уже не рискнут присоединить территорию государства, которое реально существует. То есть если бы сейчас был распад [Украины] тотальный, то что-то, может быть, забрать было бы логичным. Но я не думал, что они решатся на плевок в лицо всему миру...

– Так вы поддерживаете то, что произошло 24 февраля, или нет? Я не понимаю вас, правда.

– Я не могу найти объяснения, почему это происходит вот таким образом. Просто нет этому объяснения. Я готов критиковать [власти России] за то, как именно они воюют. Все эти задачи, которые они огласили, вся эта демилитаризация Украины – это ведь могло быть выполнено ещё в 2014 году. Они тогда могли обойтись гораздо меньшей кровью.

– Хорошо, но в 2014-м этого не произошло, а вот 24 февраля 2022 года российская армия обстреливает Киев и входит на территорию Украины. Вы вот эти действия поддерживаете? Как гражданин, как юрист?

– Я бы отказался от оценки до конца военных действий. Я стараюсь выступать не в роли суда, а в роли защитника.

– Но как вы можете абстрагироваться от тех юридических знаний, которыми полна ваша голова, когда вы оцениваете действия власти?

– Я понимаю, что уже нет возможности отмотать всё это назад. Это просто не продуктивно, это не имеет смысла.

– А вам не жаль украинцев?

– Жаль, конечно. Я сам имею родственников на Украине. Более того, мой дедушка по папиной линии – из Днепропетровской области, в свидетельстве о рождении написано «украинец». По маминой линии бабушка с дедушкой похоронены в Херсоне. Кстати, не доехал до их кладбища, потому что в той части, где они похоронены, сейчас боевые действия.

Я считаю, что мы один народ. Я в детстве приезжал на территорию бывшей Украины, которую сейчас присоединили... И мне было с детства непонятно – наверное, это сформировалось ещё лет в шесть – почему какая-то иная цивилизация пытается охватить умы наших людей. Я помню, ещё в первом классе не учился, когда мы приехали в Херсон к бабушке. И я тогда за два или три месяца не встретил ни одного украиноязычного человека. Все говорили по-русски, называли гривны рублями... Но, тем не менее, телевидение, радио, вывески – всё уже было на украинском. Я не понимал, зачем это нужно, если люди говорят и думают по-русски, ощущают себя русскими.

Я вредный был ребёнок, диверсант такой, и как-то бабушке сказал: «Вы хохлы!» А она мне ответила: «Я кацапка». И тем не менее последние разы, когда мы приезжали, она мне сказала: «А знаешь, Леша, я хохлушка». Украинизация происходила на этих землях все 30 лет [с момента распада СССР].

И мне непонятно, почему они (российские власти. – «АУ») не воспользовались ситуацией в 2014 году. Когда не было бы штурмов городов, когда народ встретил бы российскую армию спокойно. И к 2022 году было понятно, что если они решат теперь развязать войну, то это будет очень кроваво.

Адвокат Алексей Калугин

Вопросов к власти у меня – не меньше, чем у вас. Но они уже это сделали. Мы не вернёмся назад и ни с кем уже не помиримся.

Хотя мне иногда кажется, что они и хотели бы помириться, но им не дадут уже. То есть и Путин, и высшее руководство – они поставлены в такую ситуацию, что им либо побеждать, либо проигрывать остаётся.

– Алексей, но как так получается, что вы отказываетесь оценивать действия властей в 2022 году – потому что «это нельзя изменить», но при этом хотите пересмотреть события 1991 года?

– Опять же, надо смотреть на волеизъявление народа. Если смотреть на референдум по вопросу судьбы СССР – большинство ведь высказалось за то, чтобы Союз сохранился. Беловежские соглашения шли вразрез не только с итогами этого референдума, но и с порядком выхода республик из Союза. На самом деле Беловежские соглашения – это преступление против страны. А люди, которые участвовали в этом, принесли не меньше зла нашей стране, чем один австрийский художник, который управлял Германией до апреля 1945 года.

Я правда считаю, что 1991 год – это был сговор элиты, который действовал вопреки волеизъявлению людей. А воссоединение Крыма с Россией, воссоединение украинских территорий, которые в данный момент являются спорными, – тут, я думаю, была ситуация другая. Тут тоже было волеизъявление людей, которых пытались не услышать. И воссоединение, которого желала наибольшая часть населения, до сих пор пытаются представить как аннексию. Я вам скажу это, потому что я сам был на всех практически новых территориях России – только в ЛНР не успел побывать, мне надо было на суд вернуться.

И если сейчас их оставить и признать суверенитет Украины над этими территориями… Я просто не вижу таких вариантов. Как вы это представляете? Вот вы все, кто сейчас выходят с плакатами «Нет войне», – вот как вы себе это представляете? Что мы должны с этими людьми [проживающими на спорных территориях] делать сейчас?

– Логичный вариант – уйти с чужих территорий. А тем, кто не хочет оставаться на украинских территориях, Россия должна помочь переехать к себе. Это разве не вариант?

– Смотрите, в Херсонской области мне удалось поговорить с местными жителями, с молодыми девушками. Я просто попытался узнать, что на самом деле думают люди. Вообще, в Херсоне люди не сильно разговорчивые – особенно с теми, кто говорит с московским акцентом. Видно, что люди напряжены и не болтают на каждом шагу о том, что они думают. Но вот из трёх девушек одна сразу сказала, что всегда говорила и думала по-русски, а с 2016 года использование русского языка стало сходить на нет. Вторая сказала, что сначала была возмущена тем, что вошли какие-то чеченцы и установили свои правила. Но сейчас она поменяла своё мнение: переживает, что вернётся Украина и для неё все, кто взяли российские паспорта, уже предатели и зрадники.

Мы, к сожалению, не можем бросить всех этих людей. Мы можем посмотреть, как это уже было в Харьковской области. Где наши войска провели «блестящую» перегруппировку, как называет это Министерство обороны, но на самом деле это было отступление. И людям, которые сотрудничали с новыми властями, даже не дали эвакуироваться. Всех тех людей, что доверились России, оставили на растерзание хтонической машине, которая ещё более беспощадная, чем наша репрессивная.

– Алексей, вы говорите, что «всё уже произошло и мы не можем их оставить». Но «всё уже произошло» в том самом 1991 году, когда Украина стала суверенным государством. Это уже случилось! Может, вам просто надо принять тот факт, что Украина – это отдельная страна, куда нельзя вводить войска и устраивать там Армагеддон?

– Опять же, тут надо смотреть на то, что думают жители!

– Этим жителям стало лучше, когда их пришли «освобождать»?

– Если честно, после общения с местными я понял, что они вообще не думают об этом. Большая часть думает о том, как это всё пережить, а не о том, Россия теперь или Украина…

– Но вы же понимаете, что им не надо было бы это «переживать», если бы Россия не ввела туда войска? Я вижу в вашей позиции двойные стандарты. Вы называете произошедшее в 1991 году преступлением – но отказываетесь оценивать то, что произошло 24 февраля.

– Я не считаю, что Украина в том виде, в котором она существовала, не являлась угрозой для России. И то, что происходило на тех территориях, – это была точно такая же подготовка к большой войне. Там такие укрепления стоят, в той же Авдеевке, такие бетонированные окопы, что [наши войска] взять их не могут до сих пор.

– Так ведь конфликт идёт с 2014 года. Что удивительного в том, что Украина выстраивала там свои оборонительные сооружения?

– Тем не менее если мы посмотрим на объём накачки вооружений и на то, как сильно украинская армия возросла в военной силе [за восемь лет] – мне достаточно трудно сказать, что это не была подготовка [с их стороны] к большой войне.

«Я сказал на границе, что еду помогать»

– Как ваши украинские родственники относятся к вашей позиции?

– По-разному. Один родственник из Херсона в начале войны сказал, мол, будем вас бомбить в ответ. Через какое-то время извинился – сказал, что наговорил сгоряча много лишнего. Сейчас он говорит: «Пока здесь стоят русские, нас не тронут». Многие боятся расправы над оставшимся в Херсоне населением со стороны украинских властей.

Второй менее позитивно настроен к России. Не хочет воевать. Он предполагает, что ВСУ будут штурмовать Херсон, так как город отрезан от противоположного берега Днепра, а все мосты в Херсон разрушены. Он опасается, что если город попадёт в осаду, то может повториться судьба Мариуполя. Поэтому ищет возможность оттуда уехать со своей семьёй. Я ему предложил уехать в Россию, но он сказал, что не хочет.

– А он знает ваше отношение к войне?

– Да-да, он знает. Я ему сразу же сказал, что я за свою страну – и я не буду их осуждать за то, что они выступают в поддержку своей страны. Так что я отношусь к их позиции с пониманием. Более того, когда в проукраинских пабликах Херсона награду за мою голову объявили, он мне позвонил: «Лёха, ты вообще с ума сошёл, [что сюда приехал]».

Предупреждение: основная часть беседы состоялась ещё до ухода российских войск из Херсона. Вопросы на эту тему заданы дополнительно в конце интервью.

– Наверное, самое время спросить, как и зачем вы туда приехали. Вам было трудно попасть на эту спорную территорию?

– Любой человек с российским паспортом может туда попасть. Я подстраховался и взял ещё заграничный паспорт, но мне сказали: «Зачем загранник, идите так!»

Граница до сих существует, там могут попросить показать телефон – проверить, нет ли фото военной техники. Потому что многие по незнанию фотографируют военных, а этого делать нельзя. В целом проблем с проходом нет – я сказал на границе, что еду помогать. Там очень много обычных граждан, которые привозят вещи первой необходимости: сигареты, бинты, жгуты, экипировку бойцам привозят. Ведь не хватает вообще всего. Мы ехали назад с бизнесменами из Брянска, они своей компанией собрали 800 тысяч рублей, купили бронежилеты и сигареты, мыло – всё, что может пригодиться на фронте. Причём мы посчитали, что этого хватит батальону всего на неделю.

– И всё-таки для какой помощи именно вы приехали?

– Ну, я ехал туда просто исходя из ситуации, которая сложилась с военкоматом. Я подумал: если я в данный момент не на фронте, то могу ли помочь иным образом?

– Вы помогали местным адвокатам?

– Честно вам скажу, всё это в зачатке в Херсоне. Я общался с рядом чиновников и давал кое-какие рекомендации, но, опять же, это всё было на добровольной основе. Ещё мне предложили выступить в университете и прочитать лекцию.

Я созванивался с адвокатами, которые рядом с Херсоном находятся, но настроения разные. Я готов их консультировать, как-то помогать, но, побывав там на местах, не совсем понимаю, как эта работа будет происходить. И даже одного моего визита было достаточно, чтобы начали поступать угрозы. Когда я на войсчате всех поприветствовал «из русского города Херсона», там было много недовольных. Тогда же вышло заявление Федеральной палаты адвокатов о том, что в новых субъектах будут создавать палаты. И вот в проукраинских пабликах начали распространять информацию, что я приехал туда якобы создавать палату – хотя адвокат не может приехать и создать палату на ровном месте. И никаких договорённостей с ФПА у меня нет.

– ФПА как мантру повторяет утверждение, что «адвокатура вне политики». А при этом они действительно ведут переподготовку адвокатов. Разве это не политическое решение?

– Если такая подготовка и проводилась, то на добровольной основе – и я не думаю, что здесь есть что-то ужасное. Что касается тезиса про «адвокатуру вне политики»… Наша деятельность предусматривает оценку тех или иных правовых актов. Или критику решений каких-то государственных органов. Тут сложно провести грань, где политика, а где адвокатура. Любое высказывание адвоката на ту или иную тему, критика адвокатом тех или иных решений могут быть восприняты как политическое высказывание. В целом адвокатура всегда была оппозиционной.

– А вы видели протестные заявления об уходе, которые подали в совет ФПА Генри Резник, Вадим Клювгант и Константин Добрынин? Что об этом думаете?

– Я читал в феврале заявления [части членов совета ФПА] и в осуждение спецоперации, и в поддержку, которые потом удалили. Честно – на мой взгляд, это было избыточно. На мой взгляд, стоило дистанцироваться от таких вопросов. У нас много кто любит высказаться…

– Но вы же только что сказали, что адвокатура не вне политики. Тогда почему адвокатура не могла высказаться по, возможно, самому главному вопросу за последние двадцать лет?

– Мы должны высказываться не по всем политическим вопросам, которые происходят в нашей стране, а по тем, которые так или иначе затрагивают нашу профессиональную деятельность. Даже если мы позволяем политические высказывания, комментируя то или иное дело, то брать на себя роль государственных структур и давать им советы, которые в нашу компетенцию не входят, – это избыточно.

Я думаю, что все эти высказывания – что за войну, что против войны – настолько бесполезны были, что в них изначально просто отсутствовал какой-либо смысл. Надо понимать, что с 24 числа назад ничего не отмотаешь.

– А как же моральный долг «не молчать»?

– Я не против тех коллег, которые имеют отличную от моей позицию. Скорее это у меня проблема возникает, что вокруг все думают по-другому. Но в то же время я всегда задаю вопрос: «Что мы должны делать?» Просто вывести войска, оставляя всех на произвол судьбы, – я уже говорил, что это невозможно.

Адвокат Алексей Калугин

Я чувствую раскол не в адвокатуре, а в обществе. Настолько полярных точек зрения не было никогда.

Я знаю случай, когда шёл человек со значками антивоенными – и получил за это по лицу. И наоборот: шёл человек со значком Z – и на него напали люди других взглядов. Я не припомню таких историй, чтобы люди дрались из-за того, кто как одет.

– Кстати, вы мне для интервью прислали фотографию себя в бейсболке Z, в футболке c серпом-молотом и с оружием в руках.

– Мне показалось хорошей идеей сфотографироваться в форме наших военных – ну, с кепкой и автоматом. Но я не принимал участия в боевых действиях, это просто фотография.

– Вы сказали, что вам достаточно сложно высказывать провоенную позицию – потому что ваше окружение в основном осуждает «спецоперацию». Но ведь это несравнимо с теми репрессиями, которым подвергаются люди, выступающие против «СВО»…

– Осуждение меня за мою позицию началось давно, ещё до мобилизации. Мне с самого начала говорили, что я людоед, убийца и фашист. Можете в правозащитных кругах спросить, у меня такое прозвище давно было. А я просто пытался привлечь внимание к тому, что нашу страну хотят выставить Мордором или Оркестаном. Хотя с той стороны тоже есть много гадости и всякой отвратительной хтони.

И если говорить с финансовой точки зрения – если бы я не был идейным человеком, то сидел бы и помалкивал. Ходил бы защитником к тем, кто выходит на антивоенные акции; помогал бы тем тысячам желающих, которые не хотят служить. Это реально сейчас самое востребованное направление. Но я высказался – и сделал всё правильно…

– А вы поддерживаете цензурное законодательство, которое ввели в ночь с 4 на 5 марта?

– Честно? Как юрист, я не очень доволен тем, каким способом они решают такие проблемы. Если там происходит полномасштабная война – хорошо, вводите военное положение. А у нас мобилизация происходит лишь через семь месяцев, когда фронт практически поплыл. Так и с цензурным законодательством – тоже полумеры. Понятное дело, что военная цензура возможна. Но почему они пытаются это сделать в обход тех процедур, которые предусмотрены законом, – этого я сказать не могу.

Наши власти хотят всех заткнуть и сказать, что это не война. Было бы хорошо, если бы они назвали войну войной и объявили бы военное положение. Я думаю, что в такой ситуации к власти было бы меньше вопросов.

– Если бы в рамках военного положения ввели цензуру, запретили бы критиковать власть, выступать против войны – вам это показалось бы правильным?

– Если бы были соблюдены все процедуры, то да, было бы проще всем. И гражданам было бы проще понять, почему их ограничили в правах. А сейчас мы видим, как людей привлекают за всякую чепуху.

Адвокат Алексей Калугин

За фразу на плакате «Нет войне» – ну, это безумие. То, что происходит, никуда не годится. Конечно, я поддерживаю в целом их желание закрыть людям рты. И я снова критикую власть не за то, что они хотят это сделать, а за то, как они это делают.

Мне вообще кажется: всё, что они пытаются сделать, даже самые благие идеи, – проходит настолько отвратительно, что трудно воздержаться от каких-то не самых любезных комментариев. Всё можно было сделать по уму.

– Последний вопрос: вы не боитесь, что это интервью может стать доказательством против вас на одном из потенциальных процессов над военными преступниками?

– Я не считаю, что я совершал военные преступления. Я не переживаю – я высказываю свою позицию открыто. Я готов подписаться под каждым словом, что я говорю. Если наша сторона одержит победу, то надо сказать, что победителей не судят. Ну а если этого не произойдёт, то это будет не главная проблема, что будет меня беспокоить.

Дополнение

– Алексей, к сожалению, наша редакция не успела оперативно подготовить интервью – и мы просим у вас прощения за это. Сейчас я бы хотела задать несколько вопросов уже по ситуации в декабре 2022 года – а вы ответите письменно. С того момента, как мы беседовали, прошло много событий – и российская армия покинула Херсон. Что вы об этом думаете?

– Не могу сказать, что я был шокирован сдачей Херсона. Поскольку ещё в момент пребывания в городе видел эвакуацию детей и возведение серьёзных укреплений на противоположном берегу Днепра. Но я до последнего отказывался верить, что это произойдёт.

– Как ваши родственники там, они в безопасности?

– Я до сих пор этого не знаю, поскольку с ними нет никакой связи после вывода российских войск. Самостоятельно установить с ними контакт я тоже не пытаюсь из соображений их безопасности.

– Вы приветствовали участников войсчата «из русского города Херсона». Теперь, получается, российская армия обстреливает «русский город Херсон». Что вы испытываете от этого?

– Бездарность нашего военного руководства может деморализовать даже самых непробиваемых патриотов. Сдача Херсона говорит о том, что у российских властей отсутствуют планы по наступательным операциям в ближайшее время. А история не знает примеров победы тех, кто сидел в пассивной обороне.

– Вы пытались попасть на другие «присоединенные» территории?

– Да, я планирую посетить Донецк и Энергодар, нужно только найти свободное время. Также меня уже приглашали работать в качестве защитника по уголовному делу в Луганской Народной Республике. Вполне возможно, что я скоро буду и там.

– Вы пытались снова «записаться» в армию?

– Третий раз в военкомат я уже не ходил, а они мне так и не позвонили. Выпрыгивать из штанов и навязываться я не собираюсь.

– Вы всё ещё поддерживаете «спецоперацию»?

– Нет, если говорить о её проведении «по плану и даже с опережением графика». Цели войны толком не определены. Решения руководства страны превосходят по тупости всё, что когда-либо делала наша власть, – а население держат за идиотов.

У меня нет никакого желания воевать за обмены укронацистов на Медведчука, за прокачку наших природных ресурсов через территорию противника, за зерновые сделки и прочую муть. Но я по-прежнему готов воевать за Россию.

– Как вы думаете, антивоенная часть общества сможет когда-нибудь нормально жить в одной стране с Z-согражданами?

– Смогут, это уже проверено историей.