Долгая дорога в Гаагу

Уже два месяца Международный уголовный суд (МУС) ведёт расследование предполагаемых военных преступлений, совершённых на территории Украины с 2014 года. МУС известен в соцсетях не меньше, чем ЕСПЧ, однако имидж «всесильного Гаагского трибунала» далёк от реальности. «Улица» попросила к.ю.н. Глеба Богуша, допущенного к практике в Международном уголовном суде в качестве помощника адвоката, рассказать, как устроен этот суд и какими полномочиями он обладает. Эксперт объяснил, почему МУС неправильно называть трибуналом – и поделился своими мыслями о возможном «спецоперационном» процессе.

Суд, который создан на будущее

– Как и когда появился Международный уголовный суд (МУС)?

– Созданию МУС предшествовал очень долгий процесс. Идея постоянного международного уголовного суда витала в воздухе со времён Второй мировой войны. Такой суд даже упоминался в некоторых международных договорах – например, в Конвенции о геноциде 1948 года или Конвенции об апартеиде 1973 года. Но создать полноценный международный уголовный суд не позволяли реалии холодной войны.

Было много проектов постоянного уголовного суда в рамках системы ООН. Но реализовали в итоге другую идею: самостоятельный суд, основанный на отдельном международном договоре. МУС был учрежден в 1998 году как раз таким многосторонним договором – Римским статутом. В 2002 году Римский статут вступил в силу, поэтому юрисдикция суда распространяется на преступления, совершённые после 1 июля 2002 года. Сейчас участниками Римского статута являются 123 государства.

Людей, совершивших международные преступления, привлекали к ответственности и до создания МУС. Но это в основном было «правосудие победителей». Каждый раз суд создавался ad hoc – под конкретный случай, для рассмотрения уже совершённого преступления. МУС создан иначе – как постоянный суд. На будущее, можно сказать.

– В чём его главная задача?

– МУС необходим, когда невозможно эффективное национальное правосудие – в соответствии с теми принципами, которые выработаны в международном праве. Если государство неспособно или не желает расследовать преступления, которые совершены в его юрисдикции. Идея создания суда в том, чтобы преступники избежали безнаказанности.

Международные вооружённые конфликты, которые расследует МУС, – это как раз пример ситуации, когда полномасштабное национальное правосудие по целому ряду причин невозможно.

– Можно ли сказать, что МУС автономен от ООН?

– ООН играла большую роль в создании Международного уголовного суда: первый проект МУС разрабатывала комиссия международного права ООН, а генсек ООН – депозитарий Римского статута (лицо или институт, взявшие на себя обязательство по хранению. – «АУ»). Сейчас между МУС и ООН действует соглашение о сотрудничестве и взаимодействии, но это всё-таки совершенно разные организации, международный уголовный суд не является органом ООН.

Особая роль в работе МУС у Совета Безопасности ООН. Он может передать ситуацию прокурору суда для рассмотрения. Но при этом три постоянных члена Совбеза, которые очень много определяют в ООН, не являются участниками Статута. И их позиция в отношении суда, мягко говоря, не самая дружественная.

– Это Россия и…

– Китай и США. Надо сказать, изначально Россия была самой дружественной из трёх. Китай всегда занимал отстранённую позицию – только минимальные контакты, ни противодействия работе суда, ни поддержки. У США позиция менялась: при республиканских администрациях она была более враждебной, при демократических – более конструктивной. Особенно агрессивно США реагировали на расследование событий в Афганистане, даже вводили санкции против прокурора суда, замораживали счета. Это был настоящий шантаж – потому что штаб-квартира ООН находится на территории США, и прокурор суда нередко там выступает. Сейчас санкции отменили, но была и такая «война».

США, очевидно, не будут участником суда в обозримом будущем. Их последовательная позиция заключается в том, что МУС не может судить американских граждан. Что на самом деле не выдерживает критики с точки зрения права: любое государство может судить иностранцев просто по причине своей территориальной юрисдикции. Непонятно, почему МУС не может этого делать, если государства ему делегируют свою юрисдикцию. С политической точки зрения это ситуация, которую можно описать как «врагам – закон, а друзьям – всё».

Конечно, такие двойные стандарты можно найти у целого ряда государств. Но в пользу США говорит, что у них есть собственная развитая и независимая судебная система. И нельзя сказать, что в их стране царит полная безнаказанность: сообщения о жестоком обращении и пытках в том числе в американских тюрьмах расследовались и приводили к серьёзным политическим изменениям в США. Поэтому Америка может сказать: мы сами судим, сами разбираемся в своих грехах и не хотим, чтобы кто-то вмешивался в работу нашей независимой судебной системы. А в России сказать такое, я боюсь, можно только обладая очень большой фантазией.

Кандидат юридических наук Глеб Богуш

В нашей стране нет ни одного случая, когда кого-либо привлекли к ответственности за международное преступление.

– Россия подписала Римский статут, но так и не ратифицировала его. А в 2016 году и вовсе заявила о выходе из договора. С чем было связано это заявление и что оно значит?

– Россия подписала статут ещё в 2000 году и придерживалась дружественного нейтралитета, наблюдала за работой суда. Надо сказать, некоторые сегодняшние ястребы даже выступали за скорейшую ратификацию статута – например, глава Следственного комитета Александр Бастрыкин. Но российской власти очень не понравилось, что МУС санкционировал расследование событий в Грузии в 2008 году. И окончательно позиция России изменилась, когда прокурор МУС квалифицировал ситуацию в Крыму как международный вооружённый конфликт, а действия России – как военную оккупацию. На мой взгляд, эта была обычная квалификация, которую сделал бы любой юрист-международник. Это позиция, которой придерживаются почти все государства мира и Генассамблея ООН. Но Россия бурно отреагировала на заявление прокурора – полностью вышла из всех институтов, что связывали МУС и Россию, отстранилась даже от наблюдения.

Думаю, реальной перспективы, что Россия ратифицирует статут, не было и до этого. Дело не в юридических противоречиях, а именно в политической позиции. Поэтому «выход из договора» – это просто фигура речи. Невозможно выйти оттуда, куда ты не приходил. Смысл заявления только в том, что государство не намерено присоединиться к договору. Практических юридических последствий нет и не будет – по-прежнему нет никаких препятствий хоть завтра собрать Госдуму и ратифицировать договор. А писать, что Россия «отозвала подпись» вообще нельзя, потому что подпись как таковую отозвать невозможно.

Интересно, кстати, что и распоряжение о подписи статута, и заявление об отсутствии намерения присоединения к статуту сделал один и тот же человек – Владимир Путин. В случае с США было иначе – подписал статут Билл Клинтон, а заявление о выходе сделал Джордж Буш – младший.

– Украина тоже не ратифицировала Римский статут. Тогда почему МУС делает заявления по Украине?

– Это тонкий момент – МУС распространяет юрисдикцию не вообще на Украину, а на преступления, совершённые на территории Украины с декабря 2013 года. Как это возможно? Дело в том, что у работы МУС есть два принципа юрисдикции – в отношении граждан государств-участников и в отношении территорий. Украина, хотя и не участник статута, признала юрисдикцию МУС в отношении преступлений, совершённых на территории Украины, после событий Майдана в декабре 2013 года.

«Всё действительно длится долго»

– Какие именно преступления рассматривает МУС?

– Военные преступления, преступления против человечности, геноцид и преступления агрессии. Это «классическая четвёрка» международных преступлений.

– Речь о мародёрстве, изнасилованиях, убийствах мирных жителей во время войны?

– Преступления против человечности необязательно совершаются в ситуации вооружённого конфликта. В мирное время эти преступления тоже возможны.

– Тогда что такое преступления против человечности?

– Это преступления, которые совершаются в рамках целенаправленной политики государства или организации – и остаются безнаказанными. Это не просто индивидуальные акты, это именно действия в рамках кампании против любого гражданского населения.

Можно сказать, что «преступления против человечности» – это массовые грубые нарушения наиболее фундаментальных прав человека. Это убийства, сексуальное насилие, пытки и некоторые специфические преступления, которые можно объединить понятием систематического нападения на гражданское население. Среди этих специфических преступлений – насильственное исчезновение, апартеид и преследование лиц по мотиву их принадлежности к той или иной социальной группе.

– Есть ли сроки давности у международных военных преступлений?

– Сроков давности в отношении таких преступлений нет. Это то, чем международные военные преступления отличаются от обычных уголовных. Очень важно, чтобы прокурор МУС и следствие не были ограничены сроками расследования.

– Как устроен сам суд? Это постоянно действующий орган – или какие-то составы условных следователей, прокуроров и судей собираются ad hoc?

– Это постоянно действующий суд. Каждая ситуация приписывается к определённой палате суда. Палаты в МУС бывают трёх видов. Первый вид – досудебные, или палаты предварительного производства, они создаются из трёх судей. Задачи этих палат различны: выдача ордеров на аресты, выдача повесток о явке в суд, признание отдельных лиц потерпевшими. Для утверждения обвинения необходимо, чтобы оно было выдвинуто в отношении конкретного физлица – и этот человек был арестован или сам явился в суд. И только если суд сочтёт, что обвинения имеют основания, начинается судебный процесс.

Им будет заниматься судебная палата. Судебные палаты тоже состоят из трёх судей, их задача – вести сам процесс. Наконец, есть единственная апелляционная палата из пяти судей – она рассматривает промежуточные апелляции и апелляцию на окончательное решение.

Ещё в суде есть следователи, которые непосредственно осуществляют следственные действия. И есть офис или канцелярия.

– Я правильно поняла, что есть прокурор, который, по сути, главный – и ведёт расследование – и есть несколько отдельных следственных групп по разным преступлениям?

– Нет, это всё единый орган. Отдельной процессуальной фигуры следователя, как в России, нет. За работу офиса прокурора отвечает прокурор, у него есть заместители. Они распределяют обязанности и выбирают ответственных за отдельные расследования среди сотрудников офиса. Всё это единая иерархическая структура.

– Сколько конфликтов суд может разбирать одновременно? Сколько в этом суде судей?

– Возможности у МУС ограничены. Причина и в пределах юрисдикции суда, и в том, что для его работы нужны существенные ресурсы. Бюджет суда формируется из взносов государств-участников, но этих денег может не хватать. Например, по ситуации в Украине прокурор запросил дополнительную поддержку, и участники статута выделили на расследование дополнительные средства. Вообще, кто и сколько может заплатить – это постоянный вопрос в любой международной организации.

В МУС около тысячи сотрудников, судей там 18. Мне кажется, что они пока справляются, загружены в меру. Дел в суде немного, почти все, что есть сейчас, – это дела из Африки.

– Как долго длится рассмотрение дела?

– К сожалению, долго: дела сложные, а в МУС очень перегружена процедура предварительного рассмотрения. Этап утверждения обвинения занимает очень много времени, иногда растягивается на годы. Целиком рассмотрение занимает от пяти до десяти лет.

– Как именно начинается процедура разбирательства? Её инициирует пострадавшая страна?

– Передачу дела в суд могут инициировать государства – участники статута или Совет Безопасности ООН. Это даёт право прокурору запустить процедуру. Прокурор может и сам инициировать разбирательство, но для этого территория должна быть под юрисдикцией МУС. И если прокурор решит действовать сам, ему нужна на это санкция судей – её может дать досудебная палата.

Кандидат юридических наук Глеб Богуш

Расследование МУС всегда начинается по решению прокурора. Если прокурор не хочет инициировать разбирательство, это повод пожаловаться на него.

В истории МУС была необычная ситуация. Израильская армия атаковала «флотилию свободы», которая пыталась прорвать блокаду Сектора Газа. Коморские острова как государство – участник статута инициировали процедуру разбирательства после этой атаки, но прокурор посчитала, что в этой ситуации нет достаточной тяжести. После апелляции суд сказал, что решение прокурора нужно пересмотреть – оно было недостаточно аргументировано. В итоге после многолетней тяжбы прокурор всё равно проверку закрыла, с чем суд согласился.

– Может ли к прокурору прийти страна с запросом – «на нашей территории военные преступления совершаются другой страной»? Или указать на конкретных людей?

– Да, государство может передать в суд ситуацию, чтобы прокурор мог начать расследование. Но страна не может передать в суд конкретных граждан, которых обвиняет в преступлениях. Например, Украина пыталась обратиться в суд о выдаче Виктора Януковича, но этого не имело никакого юридического эффекта.

Тем не менее в МУС рассматривается индивидуальная ответственность физических лиц – поэтому некорректно говорить, что расследование ведётся «против России». Суд расследует ситуацию и определяет конкретных лиц. Само дело юридически появляется только в тот момент, когда принимается решение о выдаче ордера на арест или появляется повестка о явке в суд.

Дальше дело проходит все необходимые стадии: утверждение обвинения, возможное обжалование, судебный процесс, решение суда, возможная апелляция. Отдельная процедура – определение наказания после того, как вина установлена. И, наконец, уже после решения об осуждении лица есть ещё стадия, связанная с репарациями и компенсациями. Поэтому всё действительно длится долго.

Не пассивная агрессия

– Может ли МУС рассмотреть конфликт России и Украины?

– Ни Россия, ни Украина даже не участники статута. Поэтому произойти это может только через Совбез. Но резолюция не будет принята, потому что за неё не проголосуют постоянные члены Совбеза – прежде всего Россия. Следовательно, разговор получается совершенно теоретический.

– В чём особенности участия Совбеза ООН в работе Международного суда?

– Совбез ООН может передать любую ситуацию прокурору суда. Но особую роль Совбез ООН играет в отношении преступления агрессии. Сам факт, что МУС занимается преступлением агрессии – это большой компромисс. Это преступление было определено в статуте в 2010 году. Поправки об агрессии сами по себе отдельный договор, они вступили в силу только в 2017 году, а юрисдикция МУС в отношении этого преступления возможна с 2018 года.

МУС может рассматривать дела об агрессии без участия Совбеза ООН только в том случае, если и государство-агрессор, и государство-жертва были не только участниками статута, но и участниками этих поправок. Я считаю, что это правило выводит почти все потенциальные ситуации агрессии за пределы юрисдикции МУС. Потенциальному или реальному агрессору достаточно просто находиться вне МУС.

Но и на Совет Безопасности ООН в делах об агрессии рассчитывать невозможно. Если те члены Совбеза, у которых есть право вето, не захотят сами передать вопрос об агрессии в МУС, то дело рассматриваться не может. А даже те члены Совбеза, что участвуют в деятельности МУС – Великобритания и Франция – не ратифицировали поправки об агрессии.

Получается такой правовой режим, который очень безопасен для тех, кто не хочет в нём участвовать. Это не лучшим образом влияет на восприятие суда в целом. Фактически у подозреваемых есть карточка на выход из тюрьмы, как в «Монополии».

Сейчас предлагают разные варианты, какой суд может рассмотреть конфликт России и Украины. Это может быть специальный трибунал с участием какой-либо международной организации, например под эгидой Совета Европы или Генассамблеи ООН. Генассамблея уже назвала то, что случилось 24 февраля, актом агрессии, за эту резолюцию проголосовало больше 140 членов. Но создание трибунала – это совершенно другой разговор. Трибунал должен опираться на волю всего международного сообщества или по крайней мере подавляющего большинства государств. А здесь может получиться жиденько – большинство, безусловно, будет, но вряд ли столь значительное. Слишком много политических моментов. Хотя сама идея заслуживает внимания, это хорошая инициатива.

– Получается, что под эгидой Генассамблеи будет создан суд ad hoc, который рассмотрит этот конфликт?

– Да. Но речь идёт не о конфликте, а именно об агрессии. С преступлением агрессии много проблем – это преступление руководства, его могут совершить только лица, принимающие политические и военные решения. Это очень ограниченный круг людей, руководители государства. И по международному праву эти лица – глава государства, глава правительства и министр иностранных дел – пользуются персональным иммунитетом от уголовного преследования в другом государстве. С аналогичной проблемой будет сталкиваться и возможный трибунал, поскольку он будет создан не Совбезом ООН. Только у Совбеза есть полномочия принимать решения, обязательные для всех государств.

Но это не значит, что такой суд вообще невозможен. Некоторые шансы на реализацию у этого проекта есть. Но это не дело ближайшего будущего, боюсь.

– Были сообщения, что МУС вошёл в состав объединённой следственной группы по Украине. Что это значит?

– Это распространенная в ЕС форма сотрудничества по уголовным делам – главным образом для расследования транснациональных преступлений. МУС участвует в этом процессуальном институте, чтобы собирать доказательства для рассмотрения ситуации. Следователи МУС уже работают и будут работать на территории Украины. Понятно, что для многих следственных действий, например допросов или опросов потерпевших, нужна поддержка властей. Украина очевидно готова к такому сотрудничеству.

– Дело об «агрессии» МУС рассматривать не может. В таком случае в какой именно процедуре инициировано разбирательство о вводе российских войск в Украину?

– 28 февраля прокурор Карим Хан заявил, что в ближайшее время начнётся расследование событий в Украине. После этого беспрецедентное число государств – 43! – передали ему ситуацию. Поэтому прокурор без решения судей МУС смог начать это расследование.

Кандидат юридических наук Глеб Богуш

Мы все видим, какие совершаются преступления и что совершаются они с ощущением безнаказанности. Но такое большое количество обратившихся в МУС государств – беспрецедентный случай.

Я знаю только один пример коллективной передачи ситуации – по ситуации с нарушениями прав человека режимом Николаса Мадуро в Венесуэле. И тогда было только шесть государств: южноамериканские страны и Канада. Такого разнообразия, как сейчас, – когда мы видим, что не только европейские страны, но и, например, Чили, передали ситуацию, – не было. Но, мне кажется, это неудивительно – учитывая, что вооружённые конфликты такого масштаба и с таким количеством жертв бывают крайне редко.

– А как же вторжение США в Ирак?

– Конечно, случались и другие кровопролитные конфликты. Я согласен с вами по поводу Ирака – по крайней мере по масштабу жертв это сопоставимая ситуация. Но конфликт в Ираке произошёл, когда МУС едва начинал работу, только судьи избирались. А ещё конфликт в Ираке, к сожалению, был вне юрисдикции суда – поэтому инциденты с американскими военнослужащими в МУС не рассматривались. Была проверка по пыткам в ряде тюрем, которые администрировались британцами, – но всё завершилось тем, что проверку закрыли. Не потому, что не нашли преступлений – просто посчитали, что это не те масштабы. Я не говорю, что всё это было правильно сделано. В конце концов, помимо Ирака есть ещё конфликты в Йемене или Сирии, тоже совершенно страшные события.

– Почему тогда они не вызвали такого резонанса и обращения десятков стран?

– Потому что это тоже страны вне юрисдикции МУС. И страны, чьи вооруженные силы задействованы в Сирии, – Турция, США, Россия – тоже не участники статута.

Где МУС был восемь лет

– Расследование по преступлениям в Украине началось 28 февраля – или ещё раньше, в 2014 году? Если второе, то, получается, МУС рассматривает события после 24 февраля как часть большого конфликта, который начался с аннексии Крыма?

– Да, это один конфликт и одна ситуация с одними и теми же участниками с момента захвата первых административных зданий в Украине военнослужащими России. Но ранее не было единства в том, что это международный конфликт. Были разные оценки, каково участие России. Никто не отрицал, что оно было, – но какого оно было масштаба? Контролировались ли все силы сепаратистов? В рамках МУС однозначного юридического решения не было.

Кандидат юридических наук Глеб Богуш

Сейчас никто в здравом уме не будет говорить, что это внутренний конфликт. Есть открытое военное противостояние государств.

– Что за прошедшие восемь лет сделал МУС?

– Это вопрос к прокурору, не ко мне. У меня тоже к нему есть этот вопрос. Прокурор публиковал ежегодные доклады о предварительных проверках. Это собирательные доклады, не только об Украине. И, если честно говорить, год от года это был в значительной степени «copy-paste». Там добавлялись отдельные оценки, но в основном только краткие сообщения: информация собирается, есть сведения об этом и об этом.

В докладах говорилось о специфических военных преступлениях в Крыму, которые характерны для условной мирной оккупации. Например: вербовка в вооружённые силы на оккупированной территории, перемещение населения. Ещё были отдельные эпизоды о Донбассе, например о захвате гражданских заложников для последующего обмена под видом военнопленных. Но всё это была предельно краткая информация. Честно говоря, у меня очень скептическое отношение к этим, как сейчас модно говорить, восьми годам – с 2014-го до 2022-го. Активность МУС была очень небольшая, мне кажется.

– Если в течение этих восьми лет ничего не делалось, почему можно надеяться, что в этот раз будет какое-то расследование?

– У меня есть вопросы к этим годам, но я не могу сказать, что ничего не делалось. Представьте себе: мы говорим о территориях, которые контролировались и контролируются Россией. Мы не можем знать, что было сделано. Возможно, были отдельные разговоры с беженцами, с лицами, которые могли пострадать.

Да, решений никаких нет, потому что не было расследования как такового. Тем не менее в конце 2020 года предыдущая прокурор эту проверку закрыла, придя к выводу, что для начала расследования есть основания. Но само расследование прокурор не начала – она отложила это для своего преемника. Правда, нынешний прокурор тоже не торопился. И вот только теперь он, наконец, пришёл к выводу, что расследование может начинаться. На мой взгляд, фактов для начала расследования ситуации было достаточно ещё в 2014 году.

«Аналог районного суда»

– Вот прокурор начал расследование. Как дальше будут развиваться события?

– Думаю, что прокурор теперь будет действовать быстро. Это не бином Ньютона: если посмотреть на аналоги в российском праве, начало расследования – это как возбуждение уголовного дела. Много нужно информации следователю в России, чтобы возбудить уголовное дело?

Если переносить МУС на наше понимание, это уголовный суд первой инстанции, аналог районного суда. Его задача не витать в облаках, а осуществлять уголовное правосудие, устанавливать вину конкретных лиц в конкретных преступлениях. Ничего не мешает прокурору действовать быстро, тем более что отличие этого конфликта в большом числе живых свидетелей, которые могут дать показания непосредственно следователю и в суде. Оснований для того, чтобы предъявить обвинения конкретным лицам, вполне достаточно. Я не говорю о том, что их обязательно осудят: вполне возможно, выяснится, что нет оснований и доказательств, есть алиби. Но это уже вопрос суда.

– Если Украина обратилась 28 февраля в МУС, на какие нарушения она ссылается?

– Сейчас юридически значимых заявлений от Украины уже нет. Всё, что могла, Украина уже сделала – она, хоть и не участник Статута, сотрудничает с судом с 2014 года. Сейчас это сотрудничество обрело определённые конкретные очертания: прокурор принял решение начать расследование, и теперь Украина готова предоставлять доказательства.

– Это будет не одно огромное дело, где на скамье подсудимых все преступники, а огромное количество маленьких процессов?

– Может быть и так, и так. Дело вполне может включать в себя несколько обвиняемых. В ходе трибунала по бывшей Югославии были процессы с семью обвиняемыми по Сребренице. Дела могут также объединяться или делиться, некоторые дела могут быть закрыты из-за недостатка доказательств – здесь нет отличия от обычного уголовного процесса.

– А расследование будет касаться только военных преступлений в отношении Украины и украинцев – или в отношении, например, российских военнопленных тоже? В сети есть видео со свидетельством пыток в отношении них.

– Расследование будет касаться всех лиц, которые совершили преступления на территории Украины. Это, кстати, одна из потенциальных проблем – потому что государства хотят видеть обвиняемыми своих врагов, а энтузиазм в отношении собственных преступлений у них небольшой. Но в этом и есть главный принцип – преступления могут совершаться любыми сторонами вооружённого конфликта, любыми гражданами любых государств.

– Весь процесс происходит в Гааге? Или может происходить на месте совершения преступлений?

– По умолчанию место пребывания суда – Гаага, но Статут позволяет проводить заседания полностью или частично в других местах. Но пока суд этого не делал – на мой взгляд, зря. Это приблизило бы правосудие к территории, где происходили события.

«Это единственный такой суд»

– Кто может стать обвиняемым по делам, которые разбирает МУС? Президент страны может им стать – за решение ввести войска? А конкретные военные?

– Само по себе введение войск – это не военное преступление. Оно может быть признано только преступлением агрессии. Что касается глав государств – да, они могут быть обвиняемыми, но это довольно сложный вопрос. Дело в том, что глава государства обладает иммунитетом и эта защита перестаёт действовать только в самом суде. Пока главу государства не доставили в Гаагу, он находится в рамках межгосударственных отношений, и государства должны этот иммунитет учитывать.

В принципе любое физическое лицо, которому исполнилось 18 лет, может быть обвиняемым – и рядовые граждане, и вышестоящие должностные лица.

Кандидат юридических наук Глеб Богуш

Рядовые солдаты, конечно, могут говорить, что действовали по приказу. Но смотря какой приказ. Если приказ незаконный, он не будет основанием для исключения ответственности за преступления против человечности.

Низовых военнослужащих привлекают в единичных случаях. Гораздо чаще это какие-то командиры или реальные должностные лица, включая глав государств. Несколько глав государств уже побывали в роли обвиняемых. Но проблема Международного уголовного суда в том, что ничем хорошим это не закончилось. Пока ни одно вышестоящее серьёзное должностное лицо не было наказано, не было осуждено в суде.

– Есть ли какое-то «легализованное» убийство на войне – за которое солдат не может быть привлечён к ответственности?

– Безусловно есть, к сожалению. С точки зрения прав человека, конечно, сомнительно, что убийство может быть законно. Но если мы говорим о причинении смерти в ходе боевых действий, оно даже не может считаться убийством с точки зрения гуманитарного права. Комбатанты противника – легитимная военная цель. Более того, если гражданские объекты пострадали в ходе атаки на легитимную военную цель, это происшествие может быть признано побочным ущербом, вполне допустимым с точки зрения международного гуманитарного права. Получается такой баланс между военной необходимостью и гуманитарными соображениями.

– Правда ли, что МУС начинает судебное разбирательство, только когда обвиняемый может лично предстать перед судом?

– Да, суд может начаться, только если обвиняемый доставлен на заседание. Суд не может судить заочно. Даже первая стадия утверждения обвинения не начинается, пока человека не будет в Гааге. Чтобы получить ордер на арест, прокурору нужно обратиться к судьям палаты предварительного производства.

– Допустим, судьи выдали ордер на арест. Как доставить, например, главу государства в суд? Кто это делает?

– Здесь должны действовать государства, которые обладают такой возможностью. Международный ордер может фигурировать в Интерполе – там есть ордера, выписанные МУС.

– Кто-то может приехать, например, на территорию России и арестовать президента?

– Нет, никто не может приехать на территорию страны извне и арестовать главу государства. Это могут сделать только государственные структуры стран – участников статута – полиция в частности. Например, фигурант расследования МУС прилетает в аэропорт имени Шарля де Голля в Париже. Его – в соответствии с французским правом – задерживают жандармы, устанавливают личность. Затем французский же суд решает вопрос о передаче фигуранта расследования в МУС, а Франция выделяет под это транспорт и направляет его в Нидерланды, где его помещают в тюрьму в районе Схевенинген в Гааге. Там есть отдельный блок – следственный изолятор. В этой тюрьме фигуранты расследований могут содержаться довольно долго.

– Как выносится наказание и где его отбывают военные преступники?

– Есть три наказания: лишение свободы до 30 лет, есть пожизненное и есть штраф. Как именно выбирается наказание? Если лицо признано виновным, поступают заявки от сторон, какое наказание нужно вынести. Мнения могут быть очень разными, и суд на их основании принимает решение.

Исполнение наказания происходит в государствах – участниках статута. Никакой специальной тюрьмы нет. Например, осуждённый из России будет отбывать наказание не в России, а в одном из государств – участников статута, как решит суд. Кстати, есть и возможность досрочного освобождения: осуждённый может жаловаться на условия содержания, просить гуманитарный отпуск или отправки на лечение.

Суд может присудить и денежную компенсацию потерпевшим. Она будет назначена из фонда самого суда или из замороженных активов осуждённых. Пока, кстати, компенсации были не очень большими. Есть, к примеру, дело Любанги – полевого командира из Демократической Республики Конго, который был осуждён за вербовку в боевые отряды детей до 15 лет. Потерпевшие по этому делу получили всего по несколько сотен долларов.

Откуда брать деньги на компенсации – действительно проблема. На практике не всегда есть очевидный источник. Пока механизмы по компенсациям только разрабатываются.

– Насколько, по-вашему, МУС эффективен в плане привлечения преступников к ответственности?

– На мой взгляд, система не идеальна. Слишком долго рассматриваются дела, очень большой временной лаг между обнаружением, арестом преступников и решением. Это не лучшим образом влияет на восприятие правосудия. А ещё есть и традиционная «проблема селективности»: то, что попадает в суд, это не всегда то, что люди считают самым важным в конфликте.

Но всё-таки важно понимать, что Международный уголовный суд – это институт, который даёт надежду на то, что правосудие восторжествует. Потенциально МУС может рассмотреть любую ситуацию и осудить кого угодно, это единственный такой суд. И это очень важно.

Да, иногда возможности МУС иллюзорны, но уже то, что такой институт есть, – большое достижение. Не надо ждать от него быстрых результатов, он создаётся на столетия вперёд. Это суд, который ещё сыграет свою роль. И мне кажется, что вооружённый конфликт в Украине – именно та ситуация, где Международный уголовный суд может сыграть эту роль.