«Право в Республике Беларусь сломалось»

Полтора года назад успешный белорусский адвокат Илья Салей начал работать в штабе кандидата в президенты Виктора Бабарико. Последствиями этого решения стали уголовное преследование, арест, встреча в СИЗО с Александром Лукашенко и, наконец, эмиграция. «Улица» поговорила с ним о ситуации в белорусской адвокатуре, давлении на защитников – и допустимости участия юристов в политической жизни страны.

«Поступили как дураки, но как искренние дураки»

– Расскажите, как складывалась ваша карьера до весны 2020 года?

– Я окончил юрфак БГУ в 2013 году, с красным дипломом. Почти сразу поступил в магистратуру школы права университета США. Достаточно успешно учился, закончил с отличием в области международного арбитража. На какое-то время задержался в Штатах в качестве Visiting Foreign Lawyer в юридической фирме Marks & Sokolov. Я работал непосредственно c Брюсом Марксом – он может быть известен вашим читателям как один из основателей российской юридической фирмы «Егоров, Пугинский, Афанасьев и партнёры». Раньше она называлась «Егоров, Пугинский, Афанасьев и Маркс» – буква m, которая до сих пор стоит в названии ее сайта, обозначает как раз Маркса. Так вот, у него я проработал в США примерно полгода, занимаясь в основном местными судебными процессами и международными спорами с российскими и украинскими элементами. Потом было несколько стажировок в больших международных юридических фирмах – «ильфах», как их называют в России. В Лондоне стажировался в арбитражной группе в WilmerHale, затем в Дубае во Freshfields, тоже в группе международного арбитража.

После этого вернулся в Беларусь и работал корпоративным юристом в одной из ведущих национальных юридических фирм. Занимался главным образом международным финансовым правом. Рынок в Беларуси небольшой, поэтому чаще всего я выступал в роли местного консультанта по крупным сделкам, затрагивающим несколько юрисдикций. Работал в качестве советника с большими международными банками и финансовыми институтами. Например, ЕBRD (Европейский банк реконструкции и развития – «АУ») и IFC (Международная финансовая корпорация – «АУ»), которые предоставляют финансирование частному бизнесу в Беларуси. Немного занимался международным арбитражем.

– А у вас был при этом статус адвоката?

– Вообще, значительное число так называемых юристов-хозяйственников в Беларуси не имеют адвокатских лицензий. В этом попросту нет необходимости: это не мешает практиковать в области корпоративного, финансового права или даже международного арбитража. Но важно понимать, что в суды в Беларуси – даже в экономические – могут ходить только адвокаты. Именно для участия в хозяйственных спорах многие наши бизнес-юристы со временем получают адвокатские лицензии.

Я получил лицензию 12 марта 2019 года. Решил, что среди прочего это повысит мой уровень в глазах зарубежных коллег, позволит в будущем без дополнительных трудностей получить статус солиситора в Англии. Кроме того, у меня появились гарантии защиты адвокатской тайны. Но классическим адвокатом, который ходит в суды по административным или уголовным делам, я никогда не был.

А потом настал май 2020 года – и всё изменилось.

– Вы были успешным корпоративным юристом. Почему вы решили пойти работать в штаб Бабарико?

– В мае 2020-го достаточно известные в Беларуси люди начали заявлять о президентских амбициях. Одним из них стал Виктор Бабарико, который незадолго до того ушёл с поста председателя правления Белгазпромбанка, одного из крупнейших коммерческих банков Республики Беларусь. Эту должность он занимал, если не ошибаюсь, около 20 лет. Объявляя о решении баллотироваться, Виктор Дмитриевич сказал примерно так: «Мне кажется, есть риск, что это могут быть последние президентские выборы в независимой Беларуси. И если я сейчас не попробую что-то изменить, то буду жалеть об этом до конца своей жизни. Пришло время вступиться за суверенитет страны, верховенство закона, права человека, независимый суд». Всё это нашло отклик во мне.

Я подумал, что могу быть полезен. Если человек так серьёзно подходит к предвыборной кампании, ему наверняка понадобятся юристы – следить за тем, чтобы всё происходило в строгом соответствии с законом. Чтобы не было ни единого повода прекратить кампанию раньше времени.

Сначала я подал заявку на вступление в инициативную группу кандидата. Когда пришёл забирать удостоверение члена группы, то столкнулся в дверях с Виктором Бабарико, которого до этого ни разу не видел. Мы остановились, я представился, сказал ему: «Спасибо за ваше смелое решение, мы все понимаем риски, если вам будет нужна юридическая помощь, вот моя визитка, буду рад помочь». Вернулся в офис и узнал, что похожий разговор с Виктором Дмитриевичем имел мой коллега по адвокатскому бюро Максим Знак. Уже на следующий день мы вместе поехали в штаб и присоединились к кампании в качестве юридических советников. А впоследствии стали личными адвокатами Бабарико.

– Вы упомянули о рисках для Виктора Бабарико в связи с его решением. А задумывались ли вы о личных рисках? Ведь в 2010–2011 годах многие адвокаты и юристы либо лишились лицензий, либо эмигрировали после выборов президента Беларуси.

– Мы, безусловно, думали о рисках. Но есть такая поговорка: умный человек учится на чужих ошибках, а дурак – на своих. Наверное, мы поступили как дураки, но как искренние дураки. Мы осознанно приняли это решение, мы были убеждены в том, что кампания будет построена в строгом соответствии с законом. Ведь мы сами взяли на себя ответственность как раз за эту её часть. Взвесив всё – и опыт 2010–2011 годов, и понимание, что всё зависит от нас, мы склонились в пользу участия в кампании.

«Либо ты агент власти, либо ты её враг»

Алесь Михалевич – от белорусского политзаключенного до чешского адвоката

– В сентябре 2020 года пропала Мария Колесникова. Как я понимаю, вы успели обеспечить ей защиту?

– Да, вы правы. Маша была моим клиентом, и поэтому 7 сентября 2020 года именно мне позвонили из штаба и сказали, что она похищена неизвестными людьми прямо в центре Минска – предположительно, арестована. На тот момент по моей рекомендации у Маши также был заключён договор с Людмилой Казак – адвокатом, специализирующимся в уголовно-правовой защите. Я сразу связался с Людмилой, и вместе с ней мы поехали к дому, где жила Мария, – предполагали, что застанем обыск. Обычно процедура стандартная: человека задерживают, а потом его место жительства обыскивают. Но в квартире никого не было. По случайному совпадению, Мария снимала квартиру прямо напротив КГБ Республики Беларусь. Она часто шутила, что с балкона следит за ними – чем там занимаются по ночам.

Мы предположили, что Мария была задержана именно КГБ, пошли к ним это уточнить. Молодой человек в приёмной был в недоумении от новости, что Колесникова пропала – важно понимать, что Мария на тот момент была самым узнаваемым человеком в стране. Сказал, что не может это ни подтвердить, ни опровергнуть. И посоветовал направить официальное уведомление о принятии защиты. Мы пошли в офис, где Людмила Казак подготовила этот документ и направила его в КГБ. Потом мы также пытались найти Марию в МВД и СК, но нигде не получили никакой информации. Вечером я связался с отцом Марии и попросил написать заявление в МВД об исчезновении дочери.

Хоть какая-то ясность наступила лишь на следующее утро: в государственных и провластных СМИ появились сообщения, что Мария Колесникова якобы пыталась покинуть территорию Беларуси, но была задержана доблестными пограничниками за попытку незаконного пересечения границы (Мария Колесникова утверждает, что её пытались принудительно депортировать из страны. Чтобы этого не произошло, она порвала свой паспорт на пограничном переходе – «АУ»).

Это послужило для нас подтверждением, что по официальной версии власти Мария была задержана Пограничным комитетом Республики Беларусь. Людмила поехала туда подавать уведомление о принятии защиты. Я в тот день много работал со СМИ, в том числе международными.

Адвокат Илья Салей

Мы полагали, что публичность – один из наиболее эффективных способов защиты в таких системах, как в Беларуси. Думаю, что если человек достаточно публичен, никаких не установленных законом процедур с ним проводиться не будет.

Я активно работал со СМИ, потому что считаю: если человек публичен, то ничего вне предусмотренного Уголовно-процессуальным кодексом после задержания не случится. Либо вероятность этого сильно снижается.

На следующий день, 9 сентября, я был разбужен телефонным звонком. Мне сказали, что в штабе Бабарико проходит обыск, присутствуют какие-то люди в масках. Я ответил, что срочно выезжаю, – но другие ребята в масках уже ждали меня за дверью. Они сообщили, что в моей квартире будет проведён обыск по подозрению в совершении преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 361 УК («Призывы к действиям, направленным на угрозу национальной безопасности Республики Беларусь»). После обыска, в процессе которого ничего, естественно, не нашли, я был задержан и помещен в ИВС, а через 72 часа взят под стражу в СИЗО-1 Минска. Через 10 дней мне предъявили обвинение по этой статье.

«Погоняло – Адвокат»

– На чём строилось обвинение?

– Никаких конкретных фактов в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого названо не было – одни довольно общие формулировки. В публицистическом стиле. Как вы понимаете, детали я разглашать не могу. Как в целях собственной безопасности, так и в целях недопущения каких-либо проблем для других людей, которые проходят по тому же уголовному делу.

– Когда я разговаривал с белорусским юристом Алесем Михалевичем, он назвал своё нахождение в СИЗО «экспресс-курсом уголовного права». Рассказывал, что активно изучал дела сокамерников. Вы так же проводили время?

– Да, ведь специализации на уголовном праве у меня никогда не было. В последний раз я держал уголовный и уголовно-процессуальный кодексы в руках, когда сдавал адвокатский экзамен. А до этого аж в 2011 году, когда учился в университете. А теперь я учился даже не на делах сокамерников, а на своём собственном деле. Причём на практике.

Адвокат Илья Салей

Безусловно, сокамерникам я тоже помогал. У меня даже было соответствующее прозвище, или «погоняло» – Адвокат.

Многие в камере несли мне свои дела или постановления с вопросами: «Что делать? Как обжаловать?» Но основным «курсом» для меня было моё собственное уголовное дело.

– Насколько я помню, в один день с вами был арестован и ваш коллега Максим Знак?

– Совершенно верно. Максим находился в штабе, куда пришли с обыском. Там и был задержан.

– Зачем власти потребовалось преследовать сразу двух адвокатов Бабарико?

– Мне кажется, в глазах власти мы были не адвокатами, а членами предвыборного штаба. Власть довольно узко смотрит на профессию адвоката и вопросы оказания юридической помощи. В их понимании она сводится к вступлению в уголовный или административный процессы.

В Республике Беларусь есть практика, когда одним из доказательств вины в суде называют тот факт, что обвиняемый заключил договор о юридической помощи ещё до того, как он был задержан. По их логике, человек готовился к задержанию, потому что совершил противоправные действия.

Так вот, мы были для власти прежде всего участниками предвыборной кампании, а Максим – ещё и членом Координационного совета по разрешению сложившегося политического кризиса. Это и послужило причиной задержания.

«В комнату зашёл Лукашенко»

– Вы участвовали в знаменитой встрече Александра Лукашенко с арестованными оппозиционерами. Как это было?

– Я встал в 6 утра – конвоиры сообщили: «Салей, собирайтесь, в отношении вас будут проводиться следственные действия». Меня сначала отвели в распределитель – это такие «временные» помещения при входе в СИЗО, где люди ожидают перевода в «постоянную» камеру. Там я услышал голос Лилии Власовой – известного белорусского юриста, которая также была арестована в связи с избирательной кампанией и поствыборными событиями. Тут я понял: происходит что-то экстраординарное, не меня одного куда-то везут.

Меня посадили в машину, выдали маску и перчатки, доставили в здание КГБ в центре Минска. Там несколько часов я просидел в окружении трёх молодых людей спортивного телосложения. Они периодически пытались со мной беседовать на отстранённые темы. А потом отвели меня в небольшую комнату, где вдоль стены стояли люди. Я узнал Максима Знака и Эдуарда Бабарико – сына Виктора Бабарико. После меня в комнату завели самого Виктора Дмитриевича, Лилию Власову и ещё нескольких неизвестных мне людей.

На круглом столе в середине комнаты возле каждого кресла стояла табличка с именем и фамилией. Такой не было лишь у одного кресла, центрального. Мы полагали, что раз находимся на этой территории, то с нами будет разговаривать председатель КГБ. Но в комнату вошёл Александр Лукашенко – вот этого абсолютно точно никто не ожидал – и пригласил всех сесть за стол.

– Как вам кажется, по итогам этой встречи Лукашенко поменял своё представление о правовой системе Беларуси?

– Мне кажется, тот разговор никак не повлиял на представление Лукашенко о правовой системе. И вообще не думаю, что Лукашенко при принятии того или иного решения учитывает правовые аспекты. Мне кажется, он сначала принимает решения, а затем правовая система используется в качестве инструмента для их исполнения.

– Я скорее о другом. Удалось ли вам заглянуть в голову Лукашенко и понять, как в его представлении устроено право?

– Так глубоко мы не задумывались. Но Лукашенко сам даже в публичных выступлениях позволяет себе отметить, что существуют ситуации, в которых «не до закона». Мне кажется, это просто советское восприятие мира в негативном значении этих слов.

Адвокат Илья Салей

Я считаю, что отношение Александра Лукашенко к закону как к инструменту – результат той советской системы, в которой он был сформирован. Когда верховенство права и закона имели вторичное значение. Это и передалось современной белорусской системе.

В их глазах существуют какие-то первостепенные цели, а верховенство права, закона, суд – лишь инструменты для достижения этих целей. Никак не универсальные правила игры, не продукт общественного договора между государством и людьми.

– У вас не было времени подготовиться к встрече с Лукашенко. Но если бы вы знали о ней заранее, какой правовой вопрос вы бы предложили обсудить?

– Это не имело бы большого смысла. Сидя за тем столом, я думал о возможности обсуждения правовых вопросов – например, независимости суда. Но мы уже тогда понимали, что встреча – это скорее медиакампания власти, а не реальный разговор.

Учитывая, что Александр Лукашенко – во-первых, не юрист, а во-вторых, в большой степени человек с советскими взглядами и соответствующими ценностями, правовой темы, которую я хотел бы обсудить с ним, всё-таки нет.

– Можно согласиться с тем, что Лукашенко – советский человек. Но многие представители белорусских правоохранительных органов и судебной власти – очень молодые люди. Почему они-то воспроизводят советскую систему?

– Я бы не сказал, что там много молодых людей среди руководства. Но те, что есть, – тоже продукт этой системы. Поэтому у них соответствующие взгляды и миропонимание. Возможно, некоторые из них действительно верят в «святую цель». Уверены, что защищают страну – и потому считают себя вправе поступиться правилами и нормами ради этой цели. Кто-то опьянён безнаказанностью, кто-то испуган, но я знаю, что там есть люди, которые понимают, что происходит.

– Через некоторое время после встречи с Лукашенко вас перевели под домашний арест, а потом и вовсе назначили залог. Как вы думаете, почему того же не произошло с Максимом Знаком? Почему его приговорили к 10 годам заключения?

– Тому есть несколько причин. Первая – формальная. Максим являлся членом Координационного совета, который был создан после выборов с целью урегулирования сложившегося политического кризиса. Именно к Координационному совету у власти было больше всего претензий, уголовное дело также было возбуждено лично Генеральным прокурором именно по факту создания совета. А я его членом никогда не был, не являюсь и сегодня.

Кроме того, думаю, что у Александра Лукашенко не было конкретно ко мне никаких личных вопросов. У него были личные претензии к Виктору Бабарико и Сергею Тихановскому, которые объявили о своих президентских амбициях. И тем самым, по его мнению, бросили ему вызов. К Максиму Знаку, который был очень публичен и в своих стримах рассказывал беларусам не только об избирательных, но и о базовых политических и гражданских правах. Наверное, это стало второй – неформальной – причиной.

Думаю, после той встречи власти нужно было демонстративно нескольких людей отпустить в рамках проводимой медиакампании. Показать: вот, мы разобрались, кто представляет более серьёзную опасность для государства, а кто менее серьёзную. Видимо, так я и попал в список на домашний арест.

«Отсутствие независимости адвокатуры уже не является секретом»

– Практически все адвокаты, которые защищали Бабарико и Колесникову, лишились лицензий. Вас и Максима Знака, по сути, вывели из дела. Возникает вопрос: если в политических процессах влияние адвокатов на приговор и так ограничено, то почему власть всё равно опасается присутствия защитника в деле? Из-за их работы со СМИ?

– Давайте я сначала немного вас поправлю по ситуации с адвокатами Виктора Бабарико. Максим Знак и я столкнулись с уголовным преследованием и не имели фактической возможности вступить в дело. Но и Максим, и я до сих пор имеем действующие лицензии на право осуществления адвокатской деятельности в Беларуси.

Если мы говорим про адвокатов, всё-таки вступивших в дело и осуществлявших уголовную защиту Виктора Бабарико, – да, они действительно были лишены лицензий после дисциплинарных производств. Как следствие, сегодня у Виктора Бабарико не осталось в уголовном процессе ни одного адвоката по его собственному выбору. Это, безусловно, огромная проблема. Все адвокаты, которым доверял Виктор Дмитриевич, тем или иным образом были лишены возможности делать свою работу.

Что касается ответа на ваш вопрос – да, на мой взгляд, самой главной проблемой для правоохранительных органов и действующей власти является публичность. Работа защиты со СМИ, с общественным мнением.

Адвокат Илья Салей

Власти и правоохранительным органам намного проще работать, когда всё происходит тихо, никто ни о чём не говорит и общественное внимание ни к чему не привлекает.

Отсюда и давление на адвокатов, и системные изменения в законодательстве об адвокатуре. Всё делается для того, чтобы представители адвокатского сообщества были контролируемы и сдерживали себя в средствах защиты своих клиентов.

– Изменилось ли ваше отношение к судебной системе Беларуси после личного соприкосновения с уголовным правом? Ведь подход корпоративного юриста и «оптика» уголовного адвоката должны отличаться.

– Я никогда не занимался административным или уголовным правом, так как понимал, что роль адвоката в таких процессах минимальна. Ещё до того, как я сам столкнулся с арестом, я понимал: роль адвоката в уголовном процессе в Беларуси сводится к связи находящегося в СИЗО человека с внешним миром, предоставлением ему информации, психологической поддержке. На меня многие коллеги обижались за такое суждение. По крайней мере, не всегда были с ним согласны, считая, что их роль значительно выше.

Адвокат Илья Салей

К сожалению, процент оправдательных приговоров в Беларуси – менее 1% – говорит о том, что роль адвоката в уголовном процессе незначительна.

Сегодня, мне кажется, она стала ещё более ничтожной – у адвокатов забирают последние инструменты, которые они могут использовать. Я говорю прежде всего об информационной кампании, работе со СМИ для привлечения внимания общественности, что является очень важным при защите, особенно в политических процессах. С каждого адвоката сейчас берётся подписка о неразглашении, нарушение которой влечёт уголовную ответственность. Правоохранительные органы толкуют содержание такой подписки очень широко. В их понимании адвокаты не имеют права разглашать даже статью, по которой проходит их подзащитный, и сам факт совершения тех или иных процессуальных действий.

– Чем для Виктора Бабарико может закончиться ситуация с отсутствием выбранных защитников? Будет ли у него связь с внешним миром?

– Это серьёзный удар в целом по Виктору Дмитриевичу. Выбранные им адвокаты были единственными людьми, с которыми он общался по собственному желанию на протяжении последних полутора лет в СИЗО.

Формально он может нанять других людей – думаю, аргумент власти состоит в том, что ему никто не запрещает нанимать новых адвокатов. Но, во-первых, это непросто: ведь все коллеги видят, какое давление оказывается и с какими последствиями они могут столкнуться. Во-вторых, всегда сложно выстраивать доверительные отношения с новыми людьми.

Но Виктор Дмитриевич – сильный человек, и я уверен, что он справится. А в белорусской адвокатуре уже нашлись достойные люди, которые приняли на себя ответственность выступить его защитниками.

– Случаев лишения лицензий становится всё больше, причём поводом может быть участие даже не в слишком громких делах. В чем причина? Если адвокат хоть как-то высказывается в СМИ о деле политического активиста, его могут лишить лицензии?

– Да, во-первых, поводом может быть общение адвоката со СМИ. Во-вторых, сам факт защиты политического активиста. Одна из целей такого давления – чтобы немногие хотели защищать активистов и оппозиционеров. Хотя мы помним, что для адвоката абсолютно неважны политические взгляды клиента. Он должен защищать человека вне зависимости от его взглядов и убеждений.

– Десять лет назад руководство адвокатуры пыталось выступить в защиту коллег, которых Минюст лишал лицензий. Год назад Дмитрий Лаевский и Наталья Мацкевич говорили нам, что белорусские адвокаты «начинают чувствовать себя сообществом». Но репрессии против адвокатов не утихают, а корпорация как будто совсем не сопротивляется…

– Существует большая солидарность внутри адвокатского сообщества в целом. Тем не менее зачастую адвокаты не высказываются публично на ту или иную тему, полагая, что могут быть полезнее, если всё же сохранят лицензии и останутся в профессии.

А вот что касается коллегий адвокатов… Я думаю, они не совсем рады происходящему, но предпочитают оставаться в стороне. Есть, конечно, и там попытки защитить адвокатов. Например, когда человека по возбуждённому Минюстом дисциплинарному производству не исключают из коллегии, а объявляют выговор. Но рано или поздно он всё же лишается возможности заниматься адвокатской деятельностью.

Сергей Зикрацкий

Семь вопросов о проблемах белорусских адвокатов

Лишённый профессии за защиту протестующих – о том, как такое стало возможным  

К сожалению, приходится констатировать, что корпорация сегодня осталась в стороне от защиты адвокатов. Думаю, это можно связать с отсутствием независимости адвокатуры от Министерства юстиции, что сегодня уже не является секретом. Фактически мы имеем департамент адвокатуры в составе Минюста.

– Возможно ли, например, объявить забастовку? Чтобы вообще никакие следственные действия не проводилось?

– О таких вещах в сегодняшней Беларуси вообще невозможно говорить. Это просто небезопасно. Все понимают, что последствий не избежать – и на такой неоправданный риск никто идти не хочет.

Более того, в адвокатуре остаются люди с разными политическими взглядами. Поэтому власть всегда сможет найти защитника по назначению для того или иного клиента.

– В ноябре вступили в силу поправки к белорусскому Закону об адвокатуре, по которым все адвокаты обязаны работать в составе юридических консультаций. Означает ли это упразднение адвокатских бюро и индивидуальной практики? К чему это приведет?

– Вы правы: единственной возможной формой адвокатской деятельности стала работа в юридических консультациях. Индивидуальная практика и практика в составе бюро упраздняются. На мой взгляд, очевидно, почему это происходит – для усиления контроля над адвокатами. На мой взгляд, это фактическое уничтожение независимости адвокатов, потому что руководители юридических консультаций, как и руководство коллегий адвокатов, теперь будут согласовываться Минюстом.

Беспартийный адвокат

– Недавно вы сказали журналистам, что не будете вступать в партию Бабарико. Вы говорили: «На данный момент я всё ещё являюсь адвокатом в Беларуси и считаю, что статус адвоката предполагает независимость, неучастие в политической партии». В России постоянно идут споры об адвокатуре и политике – и многие сказали бы, что вы уже занимаетесь политикой, помогая команде Бабарико. А где для вас проходит грань между адвокатом и политическим активистом?

– В США, например, адвокаты часто являются активными членами той или иной партии. Потому что у них политические права воспринимаются как неотъемлемые права гражданина – вне зависимости от его профессии. Статус адвоката в Республике Беларусь всё же предполагает независимость от других видов деятельности. Даже по закону адвокат не имеет права заниматься никакой другой оплачиваемой деятельностью, кроме адвокатской – за исключением преподавания, науки и так далее.

На мой взгляд, здесь важно определиться, что для тебя является главным. Если это предоставление правовых консультаций, а не политическая борьба, то ты сохраняешь независимость как адвокат. Если же становишься членом партии и ставишь перед собой политические цели – а целью любой партии является борьба за власть – то тогда тебе в современных условиях регулирования адвокатской профессии стоит отказаться от статуса адвоката и заниматься политикой.

Возможно, мои взгляды связаны именно с нашими юрисдикциями, но в Беларуси я вижу ситуацию именно так.

– В России много адвокатов с консервативными взглядами, которые призывают вообще никаким образом не высказывать политическую точку зрения. Для вас нет проблемы в риторической поддержке того или иного кандидата?

– Знаете, в наших с вами странах зачастую политика не воспринимается как неотъемлемая часть жизни. Нередко можно услышать высказывания типа «Я не интересуюсь политикой», «Политика – это не моё». Многие не понимают, что политика касается каждого. И уровень жизни каждого зависит от политики.

Адвокат Илья Салей

Соответственно, высказывание точки зрения относительно политических предпочтений – безусловное право каждого гражданина. Неважно, адвокат он, повар, учитель или водитель.

Я не вижу никаких проблем в выражении точки зрения – это неотъемлемая составляющая свободы слова и свободы выражения своего мнения, которые закреплены как в наших конституциях, так и в практически любой современной конституции в мире.

– Ваши коллеги называют происходящее в Беларуси «правовым дефолтом». В чём он выражается? Замечают ли эти изменения ваши коллеги в корпоративном и финансовом секторах?

– Действительно, этот термин уже стал нарицательным. Если не ошибаюсь, его впервые употребил именно Максим Знак. Но сейчас ситуация еще ухудшилась – это уже правовой армагеддон. Он заключается в том, что право в Республике Беларусь сломалось. Оно существует лишь на каком-то формальном уровне: если для задержания необходимо постановление, то это постановление будет. Но что в нём будет написано – сущностное содержание потеряно. Толкование права приобретает очень субъективный и очень широкий характер, который необходим правоохранительным органам и власти.

Вы правы в том, что последствия этого в большей степени касаются вопросов защиты прав человека, уголовного и административного права, политических и избирательных прав. В меньшей степени они затрагивают сферу частного бизнеса. Но и там люди понимают, что, к сожалению, норма права их не защитит от того или иного решения, принятого со стороны государственных органов.

– Если представить свободную Беларусь будущего, то какие изменения будут необходимы адвокатуре в первую очередь?

– Адвокатура должна быть абсолютно независимым органом. Она должна стать корпорацией, которая сама будет определять правила включения в свои ряды юристов, правила дисциплинарного производства, формы осуществления адвокатской деятельности. Это ключевой фактор: адвокат и судья должны быть совершенно независимы от государства, чтобы осуществлять функции, которые на них возложены. Для адвокатов это защита прав человека и гражданина, защита частной собственности, давайте не будем этого забывать. А для суда это независимое разрешение споров – неважно, кто является стороной, государство или обычный человек.

Роль государства в отношении адвокатов должна ограничиваться исключительно гарантиями осуществления адвокатской деятельности и защитой адвокатов.

– Какие у вас лично планы на будущее? В 2010–2011 годах многие ваши коллеги стали работать в общественном секторе. Задумывались ли вы о таком варианте?

– Я не хочу полностью уходить в общественную деятельность. Сейчас я ставлю перед собой цель дальнейшего профессионального развития. Мне кажется, это будет полезнее и для меня лично, и, как бы пафосно это ни звучало, для адвокатского сообщества и правовой системы Беларуси в будущем. В данный момент я ищу пути дальнейшего профессионального роста. К сожалению, в других юрисдикциях. Но общественная деятельность, безусловно, останется в моей жизни. В первую очередь она будет касаться информирования мирового адвокатского сообщества о процессах, которые происходят в Беларуси с адвокатской корпорацией.

– Недавно «АУ» беседовала с вашим коллегой Антоном Гашинским. Он получил статус адвоката в России и намерен здесь работать. По его словам, несколько десятков белорусских адвокатов намерены поступить также. Как вам кажется, это разумный выбор? Или белорусские адвокаты просто переезжают из одной диктатуры в другую?

– Вы знаете, каждый выбор и мнение имеют право на существование. Антон говорит, что большое количество адвокатов собираются это сделать. Но мне такие не известны. Зато я знаю большое количество адвокатов, которые не видят смысла продолжать карьеру в составе российской адвокатуры. Потому что понимают, в какой системе им придётся работать – и больше смотрят на практику в странах ЕС, Украине, США или Великобритании.

Среди моих знакомых если и рассматривается Россия в качестве юрисдикции для получения квалификации, то только в качестве переходного этапа для продолжения карьеры, например, в Великобритании – где можно сдать экзамен на солиситора, если имеешь статус адвоката в России. Или чтобы получить статус международного юриста в штате Нью-Йорк, или в юрисдикциях ЕС. Не более того.

Тем важнее для меня поблагодарить вашу аудиторию – российских коллег, которые не остались в стороне и решительно осудили давление на адвокатов в Беларуси. В том числе – потребовали немедленного освобождения Максима Знака и меня после задержания. Я благодарен настоящим российским адвокатам, разделяющим истинные ценности юридической профессии, за поддержку и солидарность.