«Способ признать экстремистом кого угодно»

Сегодня закончилось разбирательство по громкому уголовному делу о протестах, которые прошли в Ингушетии в марте 2019 года. Следствие утверждает, что известные в республике общественные деятели основали экстремистское сообщество – с целью устроить беспорядки и напасть на полицейских. Защита считает дело сфабрикованным: чтобы сбить протестную волну в Ингушетии и запугать желающих выйти на улицу по всей стране. «Улица» весь год общалась с адвокатами по этому делу; накануне приговора мы публикуем исчерпывающий материал об их работе. Защитники рассказали, с чем им пришлось столкнуться, какие юридические «ноу-хау» появились в этом деле – и почему обвинительный приговор будет опасен для всех россиян.

С чего всё начиналось

В сентябре 2018 года тогдашний глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров и президент Чечни Рамзан Кадыров подписали соглашение об административной границе между республиками. Они заявили о справедливом обмене территориями, но в Ингушетии многие посчитали, что республика потеряла намного больше, чем приобрела. Также людей возмутило, что власти до последнего момента держали соглашение в секрете. В октябре в Магасе прошли многотысячные митинги протеста.

В первые дни акции не были согласованы с властями. Адвокат Джабраил Куриев рассказывает, что многие его коллеги выразили готовность защищать протестующих в случае задержаний. Так появилась первая «группа поддержки». Один из её участников, адвокат Магомед Беков вспоминает, что атмосфера в те дни была «абсолютно мирной». Никто из его коллег не мог представить, что позже им придётся защищать тех же людей от серьёзных уголовных обвинений.

4 октября парламент Ингушетии утвердил соглашение о новой границе. По официальным данным, «против» проголосовали всего три депутата, однако СМИ сообщали о фальсификации результатов. Группа депутатов потребовала повторного голосования, а также попросила КС Ингушетии проверить соглашение на соответствие Конституции республики. 30 октября КС постановил, что соглашение и процедура его принятия противоречит Конституции – и без утверждения на референдуме «не порождает правовых последствий». После этого митинги прекратились.

Но 8 ноября Юнус-Бек Евкуров обратился в Конституционный Суд России. Он пояснил, что договоры о границе между субъектами можно проверять только на соответствие федеральной Конституции. И 6 декабря Суд огласил решение: соглашение о границе соответствует основному закону России и должно вступить в силу без утверждения на референдуме.

Джабраил Куриев считает, что федеральный КС вообще не имел права рассматривать запрос Евкурова, потому что речь шла о несоответствии соглашения именно Конституции Ингушетии. «Более того, решение КС республики действует до сих пор. Ведь процедура его обжалования просто не предусмотрена, – считает адвокат. – Есть мнение, что именно этот прецедент стал причиной законопроекта о ликвидации всех конституционных судов субъектов России».

Ильяс Евлоев

Устранение нежелательного элемента

Региональные конституционные суды заменят на советы при местных парламентах

Напряжённость росла. В марте 2019 года республиканский парламент анонсировал поправки в региональное законодательство. Они позволяли решать вопрос об изменении границ без одобрения на референдуме. Это вызвало новую волну недовольства: были поданы заявки на многодневный митинг 26, 27 и 28 марта. Но власти согласовали только акцию 26 марта – причём до 18:00. Куриев уточнил, что по поводу остальных дней организаторы «не получили ни одобрения, ни отказа». В итоге протестующие посчитали, что 27 марта мероприятие так же согласуют. Поэтому часть людей осталась на площади вместе с оборудованием. Но под утро Росгвардия попыталась силой разогнать протестующих.

Адвокаты уверяют, что лидеры призывали молодёжь разойтись, не оказывая сопротивления. Многие всё же отказались уходить – и на площади прошли столкновения. Позже полиция заблокировала въезд в город; туда же переместились протестующие. В результате федеральная трасса «Кавказ» оказалась перекрыта на несколько часов.

В начале апреля полиция задержала нескольких авторитетных общественных деятелей, принимавших участие в протестах. Им вменили нарушение «митинговых» статей КоАП, но отбывать банальный административный арест неожиданно отправили в соседнюю Кабардино-Балкарию. «Я уже тогда понял, что все административные дела будут использованы в качестве доказательств в будущем уголовном деле, – говорит адвокат Джабраил Куриев. – Просто так по “административке” не доставляют людей на вертолётах в соседнюю республику, на базу внутренних войск».

Действительно, после отбытия административного ареста этих людей снова задержали – и предъявили обвинения уже по уголовным статьям. Так появилось «ингушское дело».

«Я ещё не понимала, что меня ждёт»

Адвокат из Кабардино-Балкарии Фатима Урусова подключилась к защите, когда задержанных доставили в ИВС Нальчика. «В сети обсуждали, что люди из Ингушетии просто пропали, – рассказывает адвокат. – Около полуночи пришла информация, что их привезли к нам. Я написала, что если нужно, то могу оперативно выехать в ИВС, чтобы зафиксировать их состояние. Это было моим первым “политическим” делом, и я ещё не понимала, что меня ждёт».

Урусова смогла увидеть нескольких человек. Но повторно посетить их не получилось: следователь составил списки адвокатов, которым «можно» проходить в изолятор. Защитница обжаловала недопуск, но доказать свою правоту ей удалось только спустя полтора года.

Дальше ситуация только ухудшалась. По словам Урусовой, ей на каждом шагу приходилось сталкиваться с «незаконными и необоснованными действиями», вплоть до отказа пропустить нотариуса в СИЗО к её подзащитному.

Адвокат Фатима Урусова

В обычной практике всё вариативно: в чём-то откажут, но что-то ты оспоришь. А тут… как написать исковое заявление с признанием права собственности на Луну. Написать-то можно, но результат будет понятно какой.

Джабраил Куриев подтверждает, что «аномалии» проявились с первых дней работы. Например, он не смог добиться от следствия ни одного документа, за исключением постановления о привлечении подзащитного в качестве обвиняемого. «Мы просто не знали, что делает следствие: какие экспертизы назначает, какие заключения экспертов получает», – поясняет адвокат. Он пытался обжаловать отказ следствия выдавать ему документы в порядке ст. 125 УПК. «Обычно такие жалобы рассматривают в течение пяти суток, – отмечает Куриев. – Но в этот раз судья волокитила восемь месяцев, пока не наступила стадия ознакомления с делом. И на следующий день вынесла постановление об отказе, которое обосновала этой новой стадией».

Адвокат Калой Ахильгов добавляет, что обвиняемых постоянно вывозили на следственные действия в другие регионы. Защитникам приходилось ездить по всему Северному Кавказу – и никто не объяснял, какое отношение Нальчик, Пятигорск или Ставрополь имеют к митингу в Магасе. «К нам относились с полным неуважением, – возмущается Ахильгов. – Те, у кого мы [об этом] спрашивали, просто пожимали плечами. А руководитель следственной группы отказался с нами встречаться на протяжении всего следствия. Передал, чтобы мы писали ему через “Почту России”. Мы были лишены возможности взаимодействовать со следствием».

По словам Ахильгова, когда расследование завершилось, его об этом не уведомили и отказались ознакомить с материалами: «Просто проигнорировали, что в деле есть адвокаты». Он утверждает, что каждую жалобу на такие нарушения доводил до Генпрокуратуры, но результата это не принесло: «В такого рода делах следствию всегда дают “зелёный свет” для нарушения всех прав обвиняемых. И прокуратуре – чтобы закрывать на это глаза», – уверен Ахильгов. – Здесь – это «несущественные нарушения».

Джабраил Куриев предупреждает: адвокату, который решился вступить в «политическое» дело, надо «морально подготовиться» к такому отношению. Урусова признаётся, что этап «принятия» занял у неё несколько месяцев. Поначалу каждый отказ следствия и продление меры пресечения переносились очень тяжело. «Думаешь, ну как это возможно? Человек больной, пожилой, характеристик положительных по 20 томов, – вспоминает защитница. – Прекрасные, несудимые ранее люди с кучей детей. И всё равно – в СИЗО. Сердце просто разрывается».

Со временем ей удалось «нарастить панцирь». «В “политических” делах следствие всегда стремится изолировать обвиняемого и устроить демонстративную расправу. У тебя нет никаких возможностей этому противостоять. К этому надо привыкнуть… иначе невозможно работать», – говорит Урусова.

Адвокат Фатима Урусова

В политических делах можно участвовать только под одним лозунгом: не догоним, так согреемся. Тут важен процесс. Нужно пройти определённый путь достойно – и для подзащитного, и для защитника. 

Она признаёт: когда пришло понимание ситуации, работать стало легче.

«Заявка на митинг как улика»

Первое уголовное дело о массовых беспорядках (ст. 212 УК), по словам Магомеда Бекова, возбудили ещё за день до согласованного властями митинга – в отношении неустановленных лиц. Якобы ещё 25 марта в соцсетях распространялись призывы устроить беспорядки. Магомед Беков считает это «обычным трюком» силовиков: «“Левый” аккаунт создать несложно. И вот так ещё до митинга готовилась провокация».

По его словам, на десятые сутки ареста часть задержанных допросили в качестве свидетелей о беспорядках. Затем из этого дела выделили другое – о применении насилия к представителям власти (ст. 318 УК). И предъявили такое обвинение лидерам протеста. «Но на видеозаписях видно, что никто из них не трогал полицейских, – утверждает Беков. – Тогда они создали новую конструкцию: организация применения насилия – ст. 318 через ст. 33 УК. Получилось, будто бы лидеры побудили тех, кто был на площади, бить росгвардейцев».

Защитники утверждают, что впервые столкнулись с предъявлением обвинения по ст. 318 через ст. 33 УК.

Адвокат Магомед Беков

Помните бумажный стаканчик, от которого якобы пострадал полицейский в «московском деле»? А у нас десятки силовиков «пострадали» даже не от стаканчика, а от «подстрекательства к насилию».

В декабре 2019 года, когда дело уже находилось в суде, обвинение добавило лидерам ещё и «экстремистские» статьи. О судьбе первого дела о беспорядках адвокатам ничего не известно. 

Доказательствами того, что обвиняемые ещё с 2018 года планировали организовать столкновения с полицией, стали все поданные ими за два года заявки на митинги. «В обвинительном заключении используются такие формулировки: “…используя свой авторитет, подали уведомление на митинг, завуалировали свой интерес…”», – возмущается Беков. При этом он отмечает, что и согласованные, и не согласованные властями мероприятия проходили одинаково спокойно – вплоть до попытки разгона в ночь на 27 марта.

Калой Ахильгов напоминает: когда КС Ингушетии признал соглашение о границе незаконным, организаторы отозвали заявки на дальнейшие акции. «Если преступное сообщество с самого начала было создано, чтобы организовать насилие и сместить Евкурова, то почему митинги прекращают после решения КС? Ведь цель-то не достигнута», – иронизирует адвокат.

Доводы следствия о том, что в ночь на 27 марта обвиняемые призывали участников к столкновениям с полицией, защита также считает необоснованными. По их словам, множество видеозаписей происходящего подтверждают: лидеры пытались успокоить протестующих и не допустить насилия. Но следствие попыталось исказить смысл их слов, используя неправильный перевод с ингушского языка.

Так, по словам адвоката Магомеда Абубакарова, эксперты неверно перевели слова Зарифы Саутиевой. Когда протестующие повалили металлические ограждения, девушка потребовала, чтобы их подняли обратно. «На видео она кричит на ингушском: “Поднимите их, выровняйте”. А потом обращается, я извиняюсь, так: “Куда вы, идиоты, отойдите назад”, – рассказывает адвокат. – Разве это одобрение их действий? А эксперт перевела это с ингушского как “Выровняйте строй”. Будто Александр Македонский сидит на коне и командует». 

Защита утверждает, что такая же путаница нашлась и в других экспертных заключениях: обращения с просьбой разойтись оценили как призывы к экстремистским действиям. Калой Ахильгов рассказывает, что защита получила заключения лицензированных переводчиков и попыталась исключить ошибочные переводы следствия из материалов. Судья приобщил новые переводы, но не стал исключать старые.

Магомед Беков утверждает, что версию об организованном насилии в ночь на 27 марта опровергают и «предполагаемые исполнители» – люди, осуждённые по ст. 318 УК. «На судах они объясняли, что их никто не организовывал. Мол, увидели, как стариков бьют палками, им это не понравилось. В итоге кто-то толкнул росгвардейца, кто-то кинул камень», – рассказывает адвокат. Он отмечает, что в первых приговорах участникам митинга вменяли только ст. 318 без каких-либо квалифицирующих признаков. Но затем следствие стало утверждать, что протестующие нападали на росгвардейцев «испытывая политическую вражду».

Адвокат Магомед Беков

Представляете, молодой человек кинул стул в росгвардейца из-за политической вражды к Евкурову? И якобы наши подзащитные им её внушили.

Защитник уверен: это понадобилось следствию, чтобы использовать все приговоры по ст. 318 как преюдицию в деле лидеров. «Это всё должно было стать одним уголовным делом, где есть организаторы и исполнители, – поясняет адвокат. – Но здесь этих молодых людей “схлопали” поодиночке и осудили до того, как доказали, что они действовали по чьему-то призыву». Он опасается: если эта схема “приживётся”, она позволит криминализовать любой протест. Ведь в случае провокации и стычек с полицией все люди, причастные к организации митинга, превратятся в «организаторов применения насилия». 

Экстремизма нет – но он есть

Калой Ахильгов рассказывает, что следствие с самого начала пыталось найти экстремизм в словах и призывах обвиняемых. Следователи назначили ряд экспертиз по видеозаписям с митинга, но не выдавали результаты защите. Когда материалы уже передали в суд, адвокаты обнаружили, что экспертиз в деле нет. Они затребовали их через суд – и узнали, что в словах обвиняемых признаки экстремизма не обнаружены.

Тем не менее в конце 2020 года обвиняемым всё же добавили «экстремистские статьи». Беков полагает, что созданная следствием конструкция – применение ст. 318 через ст. 33 УК – показалась «кому-то в высоких кабинетах» слишком шаткой, и так её решили «утяжелить». Предъявление обвинения в экстремизме только через полтора года следствия он считает абсурдом. По мнению защитника, если бы у органов действительно были оперативные данные об экстремистской деятельности обвиняемых, то эта информация тут же попала бы в дело. «Мы допрашивали экс-замминистра МВД Алишера Боротова, который на период протестов возглавлял оперативный штаб, – рассказывает Беков. – В суде он подтвердил, что к нему стекалась вся информация, в том числе от Центра противодействия экстремизму. И никаких сведений об организации экстремистского сообщества у него не было».

Джабраил Куриев напоминает, что в период протестов руководитель ГУ МВД по СКФО Сергей Бачурин неоднократно встречался с обвиняемыми и обсуждал с ними организацию митингов. «Если они с 2018 года были экстремистами – какого чёрта генерал МВД приглашал их к себе в кабинет и фотографировался с ними?», – недоумевает адвокат.

Калой Ахильгов отмечает, что обвинение не отвечает критериям, предъявляемым ВС к «экстремистскому сообществу». Он подчёркивает, что сам протест формировался стихийно – как реакция людей на несправедливые, по их мнению, действия властей. Часть обвиняемых познакомились уже в ходе протестов, а значит, ни о какой устойчивости такого «сообщества» и «распределении ролей» не могло быть и речи. «На 10 тысячах страниц обвинительного заключения сплошные декларативные заявления, которые не подтверждаются материалами дела, – уверяет адвокат. – “Должен был обеспечивать психологическое влияние на таких-то, обеспечивать связи с диаспорой…” – но никаких подтверждений».

Адвокат Калой Ахильгов

Если состоится обвинительный приговор, эти «ноу-хау» начнут использовать по всей стране. На этом деле обкатали способ признать экстремистом кого угодно. 

«Все защищают всех»

Рассмотрение дела по существу началось прошлой осенью в Ессентукском городском суде. Территориальную подсудность изменили на основании справки ФСБ (есть у «АУ»). Там говорилось, что обвиняемые имеют родственные и тейповые связи с ингушскими судьями. Конкретных данных в этой справке нет, отмечают защитники. А значит, с такими же аргументами можно было бы переносить в соседнюю республику рассмотрение вообще всех дел – чего обычно не происходит.

По мнению адвокатов, настоящая цель такого переноса – сбить накал общественной поддержки. «Я не совру, если скажу, что 90% населения республики следит за этим процессом, – утверждает Джабраил Куриев. – Куда бы я ни пришёл: на свадьбу, похороны – меня обступают со всех сторон. И только один вопрос: когда их освободят». По его словам, жители Ингушетии однозначно воспринимают это дело как провокацию и репрессии со стороны региональных властей. «Тысячи людей выходили на улицу, организовывались сами, – говорит Куриев. – Блогеры вели трансляции, люди видели, что протесты проходили мирно. Обвиняемые – известные и уважаемые в республики люди. Убедить народ, что они хотели организовать беспорядки, невозможно».

Перенос рассмотрения дела в соседний регион усложнил работу ингушских адвокатов. В среднем суды назначают заседания дважды в неделю; из-за этого защитникам и родным приходится тратить много времени на дорогу. «В понедельник надо приехать в Ессентуки, чтобы успеть на два процесса – во вторник и среду, – говорит Беков. – Для работы по другим делам остаётся только пятница. От чего-то пришлось отказаться, где-то отдать дела коллегам, где-то разделить гонорар». Чтобы усилить команду защитников, на судебной стадии в дело вступил московский адвокат Андрей Плотников. Он признаётся, что ему пришлось практически поселиться в Кисловодске. «Я тут как на курорте», – иронизирует защитник. К своей семье он ездит раз в месяц, иногда удаётся вырваться в другие города по делам – но времени на это практически не остаётся, признаёт он. Урусова также говорит, что была вынуждена отказаться практически от всех других дел. «Тяжело физически, крайне тяжело морально, – подтверждает она. – Но мы уже так сроднились. И здесь такие подзащитные, что выйти из этого дела просто невозможно».

«Приезжие» адвокаты страхуют друг друга: если кто-то из коллег не успевает на суд, его доверителя защищает другой.

Адвокат Джабраил Куриев

Я адвокат Ужахова, но фактически защищаю всех. И каждый защитник так делает. Это даёт свои плоды. Тем более что один адвокат может пропустить что-то – в деле 120 томов, 200 свидетелей, 67 пострадавших. Мы просто друг друга дополняем.

По его словам, сейчас сложилась «идеальная команда» адвокатов, где практически нет споров и конфликтов, привычных для коллективных дел. Он связывает это с позицией самих подзащитных, которые с первого дня последовательно отстаивают свою невиновность. Абубакаров подтверждает: «Нам как адвокатам не надо здесь что-то придумывать и долго согласовывать позиции».

Фатима Урусова считает, что сплочению команды способствует сопереживание доверителям – ради них все готовы наступить на горло собственным амбициям. «Два юриста – три мнения, это известно, – иронизирует защитница. – Но “ингушское дело” уникально своей человеческой составляющей. Самого большого циника оно не может оставить равнодушным».

Андрей Плотников подтверждает: обстоятельства дела таковы, что адвокат просто не может не переживать за подзащитных. Лично для него самым сложным моментом для него стала голодовка подсудимых в марте этого года. Тогда Зарифе Саутиевой смягчили меру пресечения на домашний арест, но апелляция вернула её в СИЗО. И все фигуранты дела объявили голодовку, отказавшись участвовать в заседаниях. «Мы всячески пытались их отговорить, но они очень идейные. Страшно представить, чем это могло кончиться, – рассказывает Плотников. – В итоге мы объяснили: если они не смогут принимать участия в суде, то люди просто не услышат их позиции. Поэтому они не должны отказываться использовать суд как трибуну». Через неделю адвокатам всё же удалось убедить обвиняемых её прекратить.

По словам Бекова, волонтёры и активисты могут лишь помогать адвокатам оплачивать расходы на многочисленные переезды. Но о гонорарах речь не идёт. «Для всех адвокатов это дело – личное. Мы знаем обвиняемых: это наши родственники, знакомые. Это не то дело, на котором можно заработать», – объясняет он. Джабраил Куриев уверен, что все обвиняемые защищали интересы народа, за что и попали в тюрьму: «Защищать защитников народа – это честь и двойная ответственность. Поэтому я не жалел ни времени, ни сил на это дело». 

Совет тейпов Ингушетии назвал всех работающих по этому делу защитников «защитниками народа». И 20 ноября подарил 14 адвокатам памятные щиты с этой надписью.

Судебная стадия

Адвокаты отмечают, что поначалу суд был настроен объективно и не высказывал предпочтений стороне обвинения. По словам Ахильгова, суд старался устранить допущенные следствием нарушения: «Когда я пожаловался что меня не ознакомили с делом, судья сказал: “Вот материалы, знакомьтесь, сколько вам нужно времени?”». Суд удовлетворял практически все ходатайства защиты, истребовал документы, приобщил к материалам десятки видеозаписей.

Первым «тревожным звонком» стали частные постановления в адрес Магомеда Бекова и Магомеда Абубакарова. В апреле Ставропольский краевой суд рассматривал жалобы защиты на продление «стражи» обвиняемым. Абубакаров назвал действия судей «неправосудными» и усомнился в их самостоятельности. А в мае Беков в своём эмоциональном выступлении усомнился, что у судьи, который вернул женщину в СИЗО, есть совесть и честь. Квалификационная комиссия АП Чеченской Республики не нашла нарушений в высказываниях Абубакарова. А вот Ростовская палата признала «проступок» Бекова, но прекратила «дисциплинарку» за малозначительностью.  Тем не менее Беков посчитал «частник» способом давления на всех защитников по этому делу.

Адвокат Магомед Беков

Мы чувствовали, что нас могут подловить на любом неосторожном слове. «Частники» были нужны, чтобы поставить нас в некие рамки в этом процессе. Чтобы к прениям мы подошли паиньками.

По словам Бекова, запугать команду защитников не удалось, и все продолжили вести работу как прежде.

Осенью в суде начали выступать свидетели защиты. По словам адвокатов, судья вызвал всех, о ком они просили, – кроме Юнус-Бека Евкурова и экс-главы правительства Зелимхана Евлоева. Как поясняет Ахильгов, требование защиты не было формальным. Обвиняемым вменяли «политическую вражду» к Евкурову – но многие из них были знакомы с экс-главой республики и даже работали с ним. «Важно отличать личную неприязнь, которая могла возникнуть при личном общении, – и политическую вражду, – отмечает адвокат. – Поэтому допрос Евкурова был ключевым». Евлоев же непосредственно согласовывал заявки на митинги, которые подавали обвиняемые. И допросить его было важно, чтобы опровергнуть утверждения следствия о преступной цели митингов.

Беков отмечает, что защитники задумались об отводе судьи уже после отказа вызвать ключевых свидетелей – но решили подождать. Однако спустя некоторое время суд расценил отказ Мусы Мальсагова отвечать на вопросы прокурора как отказ от показаний. И удовлетворил ходатайство следствия об оглашении показаний, которые тот давал во время отбывания административного ареста – ещё в качестве свидетеля по делу о беспорядках. «Сейчас он находится в ином качестве, он подсудимый, – подчёркивает адвокат. – УПК запрещает оглашать показания, данные в ином качестве». Тогда Беков решил, что суд не просто так идёт на прямое нарушение УПК: развёрнутые показания понадобились, чтобы замотивировать обвинительный приговор. «В словах Мальсагова на суде не было ничего, что противоречило бы его первым показаниям, – подчёркивает адвокат. – Он не отвечал на вопросы прокурора только потому, что они не касались предъявленного обвинения, были “вокруг да около”. Но суду понадобился его развёрнутый рассказ – и у этого есть только одно объяснение».

После этого Беков заявил отвод суду, и вся команда его поддержала. Он полагает, что до этого времени суд «лишь создавал видимость беспристрастности». И теперь важно было продемонстрировать, что защитники это поняли.

Адвокат Магомед Беков

Конечно, надежда теплилась. Ведь по ст. 282.1 есть и оправдательные приговоры. Но теперь нам нужно было обозначить, что у судьи появился обвинительный уклон.

Судья отказался удовлетворять отвод.

«Это будет очень опасный прецедент»

3ащитникам помогали такие известные адвокаты, как Вадим Клювгант и Каринна Москаленко. Последняя в итоге сама вошла в дело. Это помогло привлечь внимание юридического сообщества, уверен Абубакаров: «Она рассказывала о деле, выступая на разных площадках. Я думаю, если бы другие наши именитые коллеги подключились к защите или высказывали своё мнение о процессе, это было бы полезно». Но пока что «ингушское дело» вызывает меньший общественный резонанс, чем «московское» или «болотное».

Фатима Урусова считает, что за пределами Кавказа мало кто понимает важность вопроса о границах и земле, который стал поводом для митингов. Поэтому отклик на это дело в остальной России невелик. Но она предупреждает, что «ингушское дело» – это «новая страница в истории политических дел». И все опробованные следствием приёмы могут применить к жителям каждого региона, которые захотят высказаться по любому, даже совершенно не политическому вопросу.

Адвокат Фатима Урусова

Мы стараемся объяснить, что никакой национальной особенности здесь нет. Это проблема исключительно общая, понятная для всех регионов: у людей забрали право выражать своё мнение.

Ахильгов считает, что в «ингушском деле» членство обвиняемых в НКО впервые было признано отягчающим обстоятельством. «Следствие посчитало, что под прикрытием таких организаций, как “Опора Ингушетии”, Совет тейпов, “Красный крест” в действительности создавалось экстремистское сообщество, – поясняет адвокат. – Хотя это не имеет никаких правовых оснований или подтверждений». Если обвинение устоит, то следователи постфактум смогут признать экстремистской практически любую НКО, члены которой как-то участвовали в протестах на любую тему, опасается адвокат.

Абубакаров уверен, что повлиять на исход дела может только общественный резонанс. И не последнюю роль в этом может сыграть поддержка от коллег-юристов. «Очевидно, что людей два года держат в СИЗО не для того, чтобы их оправдать, – констатирует защитник. – И это будет очень опасный прецедент. Ведь людей обвиняют в том, что они реализовывали свои конституционные права. А значит, экстремистскими будут признавать любые действия, связанные с реализацией права на мирные собрания».

С этим соглашается и Магомед Беков. Он сетует, что коллеги в других регионах не понимают: если обвинение победит, им самим придётся столкнуться с тем, что наработало следствие в «ингушском деле». «Это уже не просто политическое дело, это попытка превратить в преступление любой протест, начиная от заявки на митинг», – уверен он.

Джабраил Куриев уверяет, что в самой Ингушетии интерес к делу не упал. «Когда озвучили эти людоедские сроки, что запросил прокурор, мой телефон не замолкал двое суток, – рассказывает адвокат. – Резонанс огромен, все ждут этого приговора».

Беков опасается, что недовольство ингушей обвинительным приговором могут использовать для очередной провокации. По его словам, в соцсетях появляются провокационные высказывания о «молчании ингушей». «Надо понимать, что Ингушетия не Москва. Если здесь что-то начнётся, то разгонять приедут не просто полицейские, а силовики с боевым оружием на бэтээрах, – считает он. – Людям есть чего опасаться. Но печально, что всё это не вызывает интереса за пределами Кавказа».

Оглашение приговора назначено на 15 декабря.