Жажда правды
1987
Осенью 1987 года в библиотеке Центрального экономико-математического института Академии наук открылся дискуссионный клуб «Перестройка». Таких клубов в те годы появлялось много — но именно «Перестройка» очень быстро стала известна далеко за пределами института. На встречи клуба приходили инженеры и гуманитарии, художники и журналисты — люди, которым хотелось говорить о переменах в стране.
Выпускница математического факультета Одесского университета Елена Жемкова пришла на одну из встреч «Перестройки» по совету друзей. «Нам всем нужен был какой-то свежий воздух, — вспоминает она. — Так всегда бывает после того, как людям долго закрывают рот. Когда власть насаждает страх и люди выбирают промолчать. Под коркой страха всё бурлило — и в те дни это выходило наружу».
В конце восьмидесятых в Советском Союзе впервые стали открыто говорить о репрессиях. Постепенно масштабы политического террора осознали не только в узком кругу диссидентов. Люди хотели обсудить страшную правду, которая на них обрушилась. Но никто ничего не знал наверняка: участники дискуссионного клуба допускали, что пострадать от репрессий могли тысячи — а могли и миллионы. Ведь доступа к секретным документам и архивам тогда не было.
Математика Жемкову такой подход не устраивал. «Ещё в юности на меня производило ужасное впечатление, когда говорили о миллионах погибших и пропавших без вести во время Великой Отечественной войны, но никто не мог назвать более точного числа, — вспоминает Елена. — Как такое может быть? Ведь всех этих людей призвали откуда-то, об этом были какие-то документы. У них были родственники. Как вышло так, что никто не может их посчитать?» Елене не нравилось, что данные о жертвах репрессий оказались такими же неопределёнными. И ей хотелось не просто возмущаться, а что-то с этим сделать.
После одной из встреч «Перестройки» докладчик предложил остаться тем, кому интересно заняться проблемой сохранения памяти о репрессиях. Вместе с Жемковой таких нашлось около пятнадцати человек. Тут же начали обсуждать, что и как надо делать. Рассуждали так: чтобы страшное прошлое не повторилось, необходимо сохранить о нем живую память. А значит, нужны не просто памятники, а целый мемориальный комплекс — музей, библиотека, архив... Так родилось название «Мемориал». И дальше встал вопрос: с чего начать?
В долгих спорах родилась идея некой декларации — чтобы можно было собирать подписи людей. «Сразу определили, что мы говорим не только о сталинских репрессиях, а про весь период от первого дня захвата власти большевиками до сегодняшнего дня, — поясняет Жемкова. — И не о партийной верхушке, а обо всех людях — крестьянах, священниках, интеллигенции. Каждая жертва важна».
Следующий вопрос — что делать с собранными подписями? Кому их, собственно, нужно вручить? Реально власть в стране принадлежала «партийной верхушке» КПСС. Но формально, по Конституции — народу. А его представляли депутаты Верховного Совета. Поэтому «мемориальцы» решили открыто обратиться к ним. Это требовало определенной смелости, ведь инициаторы и подписанты должны были сообщить свои настоящие имена и домашние адреса. Но чтобы на обращение отреагировали, нужно было сделать его публичным и подкрепить словами граждан.
К ноябрьским праздникам текст декларации был готов. Оставалось только выйти на улицу и собрать подписи. «Мемориальцы» сделали плакат, нашли небольшой столик, распечатали на машинке копии обращения... Елене Жемковой дали задание «звонить по телефону» товарищам, если что-то пойдет не так. «Я присмотрела рядом телефон-автомат и специально взяла две копейки», — вспоминает она.
Всё и правда пошло не по плану. Во-первых, подкачала погода: валил мокрый ноябрьский снег, прохожих почти не было. Во-вторых, к сборщикам подписей очень скоро подошли милиционеры. Формального повода для задержания не было, уверена Жемкова: «В первые годы советской власти были изданы указы по поводу митингов и демонстраций. Но за 70 лет всё это было настолько уничтожено, что необходимости в законодательстве о митингах в СССР просто не было. А что не запрещено, то разрешено».
Но милиция с этим не согласилась. Участников сбора подписей задержали и отвезли в суд. Им назначили крупные по тем временам штрафы в 50 рублей — повышенная стипендия аспиранта-отличника. И всё же начало было положено: у «мемориальцев» появились первые подписи. Дело пошло.
1988
Зимой активисты столкнулись с новой проблемой — как собирать подписи на морозе? Но к тому моменту идея «Мемориала» вышла далеко за пределы институтского сообщества — и кто–то предложил попросить помощи у театральных режиссеров.
«Свежий воздух прорывался не только в газетах и дискуссионных клубах, — вспоминает Жемкова. — Театральное сообщество было передовым, там было огромное количество приличных людей! Ставились запрещенные ранее пьесы, возвращались изъятые цензурой фрагменты. Это всё очень отличалось от привычной советской скуки и мертвечины — и театры были переполнены».
Многие театры поддержали инициативу «Мемориала» и разрешили собирать подписи у себя в фойе перед спектаклями. И это сразу дало результат, ведь в те времена посещение театра было почти обязательным пунктом программы для любого гостя столицы. Более того, «мемориальцы» начали раздавать копии декларации: люди увозили их во все концы страны и присылали тысячи подписей. А вместе с ними — рассказы о своей жизни и о судьбе близких, пострадавших от репрессий. «Тогда ещё были живы многие, кто отсидел в лагерях. А ещё жёны и дети расстрелянных, — говорит Жемкова. — Я даже лично встречалась с человеком, который подписывал договор о создании СССР в 1922 году. Память обо всех этих событиях была ещё жива — и она просто обрушилась на нас. С этим нужно было что-то делать».
Так возник первый архив «Мемориала».
Есть такой химический опыт: в воде растворяют соль до тех пор, пока не получится насыщенный раствор. Когда соль уже больше не может растворяться, опускают песчинку – и тут же вокруг неё начинает расти кристалл. Общество настолько желало правды, что было достаточно одной крошечной песчинки. Я вполне допускаю, что ровно в то же время в других регионах СССР такие же люди, как мы, начали делать то же самое.
Елена Жемкова
25 июня 1988 года состоялся первый официально разрешённый митинг «Мемориала» в Москве — у Дворца спорта «Динамо». Собралось около 300 человек, среди выступающих были академик Андрей Сахаров и диссидент Сергей Ковалёв. На митинге обсуждали концепцию будущего мемориального комплекса памяти жертв политических репрессий. О нём говорили как о деле решённом: к тому времени под обращением к Верховному Совету подписались около 45 тысяч человек. И уже в июле вышло постановление Политбюро ЦК КПСС с одобрением установки в Москве памятника «жертвам беззаконий и репрессий, имевших место в годы культа личности».
1989
Зимой 1989 года диссидент Лев Пономарёв рассказал академику Андрею Сахарову, что власти не разрешают провести учредительную конференцию общества «Мемориал». Его собеседник тут же куда-то позвонил: «Это говорит академик Сахаров. Соедините меня с идеологическим отделом. Я хочу вам сообщить, что мы готовим учредительную конференцию «Мемориала» и нам сказали, что её снова не согласуют. И я заявляю: мы её в любом случае проведем — или на улице, или в моей квартире!»
На конференцию приехали 462 делегата из 103 городов CCCР. Почётным председателем общества они выбрали Андрея Сахарова. Там же приняли устав «Мемориала» — а ещё решили выпускать газету с новостями о работе организации. В первом номере «мемориальцы» планировали опубликовать предвыборную программу Сахарова и требование возвратить гражданство писателю Александру Солженицыну. Но типографии наотрез отказались печатать такую газету.
После долгих переговоров ЦК КПСС всё-таки разрешил опубликовать программу Сахарова. Тогда редакция решила демонстративно оставить пустое место там, где планировалась статья о Солженицыне. В таком виде газета и вышла. В то время было принято расклеивать свежие номера на уличных стендах — и вот туда-то «мемориальцы» сами добавили текст об опальном писателе.
В марте был учреждён «Мемориал» в Украине. А в течение года «Мемориалы» появились во многих городах СССР.
Видео с конференции
Одним из активных членов только что созданного «Мемориала» стал Олег Орлов — биолог из Института физиологии растений Академии наук СССР. Он предложил заняться не только прошлым, но и настоящим. К 1989 году большинство осуждённых по самым популярным «политическим» статьям — «распространение сведений, порочащих советский государственный и общественный строй» и «антисоветская агитация и пропаганда» — уже освободили. Но Орлов с коллегами выяснили: в лагерях остаются множество людей, осуждённых по другим статьям, которых также можно назвать политическими заключенными.
«Например, формулировка статьи «госизмена» была такой же невнятной, как и сейчас. Под неё подпадали не только реальные шпионы, но и люди, пытавшиеся, например, нелегально перейти границу, чтобы покинуть СССР, — рассказывает Орлов. — Какое преступление они совершили, если страна не выпускала их? Как можно было говорить только про сохранение памяти о жертвах репрессий, если эти репрессии по сути продолжались прямо сейчас?»
1990
Среди «мемориальцев» выделилась группа, которая собирала информацию о политических заключенных. К 1990 году их список был готов. Правозащитники писали обращения в Генпрокуратуру, вставали в пикеты с требованием освободить людей. Поначалу казалось, что их не слышат. Но после событий в августе 1991 года прокуратура всё-таки взяла списки «Мемориала» в работу. И очень скоро все упомянутые там были освобождены.
Но перед правозащитниками вставали всё новые и новые задачи. Разгон митинга за свободную Грузию в Тбилиси, военные действия в Нагорном Карабахе… Орлов и его коллеги узнавали о многочисленных нарушениях прав человека. А значит, нужно было выезжать на место, общаться с людьми и готовить доклады — чтобы власть отреагировала.
Это было непросто, говорит Олег Орлов — и не всегда из-за властей. Он приводит в пример поездку в Степанакерт — так армяне называют столицу Нагорного Карабаха. «Мемориальцы» собирались выяснить, что там реально происходит, а затем подготовить объективный и независимый доклад, чтобы донести информацию до российского общества. Но воюющие стороны готовы были говорить только о своих жертвах и злодеяниях противника, вспоминает Орлов, а вину за гибель мирных жителей армяне и азербайджанцы возлагали друг на друга. От правозащитников тоже требовали занять сторону. Но они отвечали: «Наша сторона — страдающие люди».
примечание
Незадолго до публикации спецпроекта, 19 сентября 2023 года, Минобороны Азербайджана объявило о начале «антитеррористических мероприятий» в Нагорном Карабахе. На начало октября 2023-го территорию покинули более 100 000 армян. Сотрудники «Мемориала» вновь приехали в регион документировать информацию о конфликте
«Некоторые коллеги не соглашались с этой позицией, — признаёт Орлов. — Они говорили: «Очевидно, что права одна сторона конфликта, ведь она борется за права своего народа». А мы отвечали: «Хорошо, но мы не можем зачеркнуть того, что в ходе борьбы за права народа конкретные мирные жители были убиты».
Доклады о своих поездках «мемориальцы» публиковали в СМИ. Некоторые отчёты рассматривались и в Верховном Совете. Депутаты вызывали на заседания представителей Минобороны и МВД — и требовали от них ответить за действия советской армии, которые повлекли гибель конкретных мирных жителей.
1992
Поездок в «горячие точки» и докладов о нарушении демократических прав становилось всё больше. И «мемориальцы» решили выделить эту работу в отдельное направление. 12 декабря 1992 года состоялось учредительное собрание Правозащитного центра «Мемориал».
