«Мыл посуду в кафе по восемь часов в день»
Адвокат Даниил Козырев – о переезде в США
Существует расхожий сюжет: путь эмигранта к «американской мечте» начинается с мытья посуды в ресторане. В случае с нижегородским адвокатом Даниилом Козыревым этот стереотип оправдался на все сто. Успешный защитник из известной адвокатской династии переехал в США после начала «спецоперации» – и его первой работой стала кухня ливанского кафе. Но Даниил не унывал – и постепенно нашёл место в юридической конторе. «Улица» поговорила с ним о переезде в США, об отношении американцев и украинцев к россиянам, о поиске работы, о планах на будущее – и о том, не зазорно ли адвокату мыть посуду на кухне.
«Я не собирался никуда уезжать»
– Давайте начнём с самого начала. Расскажите, где вы жили до переезда в США?
– Я с трёх лет жил в Нижнем Новгороде, там же и работал. Хотя последние несколько лет у меня были дела по всей стране.
– Как и когда вы пришли в адвокатуру?
– Со студенческой скамьи. В юридической профессии я с 1999 года, а в адвокатуре – с 2001-го. Это было ещё до принятия действующего Закона об адвокатуре – и тогда было правило, что для получения статуса нужно иметь два года юридического стажа. Они у меня набрались за время учёбы; в июне 2001 года я получил диплом, а в сентябре – адвокатское удостоверение.
– А какая у вас была специализация?
– Я старался вести больше гражданские дела, хозяйственные, занимался банкротствами. Немного было таможенных и связанных с антимонопольной службой. Если говорить про уголовные дела – у меня было совсем считанное количество «криминальных» процессов, связанных с убийствами, бандитизмом, наркотиками. В уголовных делах меня больше клонило к хозяйственным, налоговым, экономическим темам.
– Почему так?
– Сложно сказать. Я себя чувствовал спокойнее в этих делах. Скажем так – мне больше нравилось ездить в командировки, чем ходить в следственный изолятор. Ну а если я не веду чисто криминальные дела, то ко мне с ними и не обращаются. То есть к нам – мы же семьёй работали.
– Ваша супруга тоже адвокат?
– Нет, у меня папа, мама и брат адвокаты.
– Ого, то есть у вас прямо династия адвокатская?
– Можно и так сказать. Мы очень гордимся, что работали семьёй. У нас, чтоб вы понимали, Коллегия адвокатов Козыревых. Мы могли себе позволить взять название с одной фамилией. Не так, что «Петров, Сидоров и партнёры», а именно «адвокаты Козыревы». И в этом наше большое преимущество.
Фото: сайт Коллегии адвокатов Козыревых
Мы могли вчетвером браться за защиту завода или какого-то крупного предприятия – и у нас таких дел было не одно, а прямо много. Опять же, в случае каких-то корпоративных претензий у нас не было необходимости договариваться с другими коллегами. Которые при всех хороших отношениях всё-таки не родные люди.
На уровне города, региона мы точно достаточно известны. Про уровень выше я не хочу рассуждать – об этом я не знаю. Не могу сказать, что я был супер высокооплачиваемый адвокат – я хорошо зарабатывал, но «Роллс-Ройса» у меня не было. Я к этому спокойно отношусь.
– А вы пошли в адвокатуру именно потому что ваши родители были адвокатами?
– Знаете, так часто бывает, что родители больше самих детей хотят, чтобы те выбрали их же профессию. И даже передавливают с этим. А вот у меня такого не было. Но я сам в девятом классе вместо «Преступления и наказания» читал Уголовный кодекс. Ну, просто мне казалось, что это круто. Что я сейчас приду в школу и всем объясню, кому что за что будет.
То есть мне изначально хотелось работать с правом. Я себя считал человеком справедливым. И вообще думал даже, что хочу быть судьёй – решать споры между людьми и объяснять, как честно поступать.
Конечно, мои представления о судебной системе и адвокатуре формировались в 1990-е годы. Я мало зацепил этот период на практике, но родители и многие другие коллеги говорят: как бы ни называли те годы, но у судей не было указаний, как им судить. И они старались работать честно, была истинная состязательность. Я про это больше слышал, чем сам видел – но в тот момент действительно хотел быть судьёй больше, чем адвокатом.
– Чтобы творить справедливость?
– Да-да-да, я в тот момент ещё не представлял себе уровень заработков, ничего такого. Просто мне казалось, что это будет правильно. И я себя до сих пор считаю человеком очень справедливым.
– Вы сказали, что в 90-х судьи были свободнее. А как сейчас, по-вашему?
– Для меня этот вопрос уже звучит, как наполовину политический… Скажу так – очень плохо, когда у судей нет независимости. А в России они сейчас являются, как мне кажется, просто инструментом для действующей власти. Мне не раз говорили «за кулисами» процессов прямым текстом, что невозможно выиграть спор у государства, если у государства есть интерес в этом деле.
Ну, возможно, какая-то справедливость сохраняется по делам, связанным с разводами, с делением земельных участков. Наверное, там судьи стараются судить справедливо. Но если взять громкие дела, которые формируют образ этой системы – по ним честности я не вижу. И ко многим судьям у меня уважения нет.
– А у вас не возникало из-за этого разочарования в профессии?
– Нет, не было. У меня и сейчас его нет, я люблю юриспруденцию самое по себе. Я в институте написал нескольким людям дипломы даже не столько из-за денег, а просто потому что мне хотелось какую-то тему взять и углубиться в неё. Что есть, то есть – я ничего другого не умел и не собирался никуда уезжать.
– Тогда расскажите, пожалуйста, почему вы всё-таки уехали из России?
– Вы знаете, когда я уезжал, то не думал, что навсегда уезжаю. Я и сейчас так не думаю – формулирую как «уехал на долгий период». Но вот после 24 февраля мне стало совсем уже страшно и некомфортно.
Конечно, у меня был страх… У меня было немного так называемых политических дел, но мне было некомфортно. Я боялся, что ко мне могут прийти, начать обыскивать… Я не могу сказать, что мне поступали конкретные угрозы. Но я много читаю, много думаю – и во мне сидит понимание, что всё может вернуться к 1930-м годам. Или ближе к нам пример – Беларусь. Я играю в шахматы и на турнирах общался с белорусами, поэтому знаю, что у них происходит. Я бы не хотел, чтобы мы в России попали в такую ситуацию, как они – а ведь на самом деле мы очень близко к тому, что там происходит. Просто мы от них отстаём.
И я понимал, что если такое случится, мне припомнят все мои «политические» дела, всё общение с правильными и «неправильными» журналистами, с «Новой газетой». Припомнят всем мои выступления на радиостанции «Эхо Москвы» – пусть их и было совсем немного.
Да, мне было страшно. Я в тот момент не думал, что *** [«спецоперация»] так развернётся, что она начнётся уже на территории России. Но в целом я видел настроения людей. Мне мой товарищ на полном серьёзе говорил: «Я вот ружьё купил, буду отстреливаться». Не знаю, от кого уж…
В марте 2022 года мы приехали в Сербию. Я, супруга, двое детей и мама моей супруги – она часто помогает с детьми, если нам нужно погулять или своими делами заняться. Я на месяц снял квартиру – как будто просто уехал в отпуск. Думал переждать эту ситуацию. Потому что многим тогда казалось: ещё чуть-чуть и будет достигнута какая-то договорённость, всё будет как раньше.
А потом прошёл месяц… И стало понятно – надо решать, как жить дальше. Сын должен в садик ходить, дочка в школу – надо что-то делать. У меня была виза в Америку, я поехал осмотреться и понял, что пока не готов вернуться назад в Сербию. Сербия супер благожелательная страна, у меня к ней никаких вопросов нет, но обстановка напомнила начало 1990-х – торговля в переходах, всякое такое. И стал искать пути, как остаться в США.
– Почему именно США?
– Ну, в Европу у меня не было визы. Плюс Америка доброжелательно относится к приезжим – здесь возможности в плане работы и дальнейшего роста лучше, чем в других странах. Плюс так уж случилось, что я не знал никакого языка кроме русского. А по отзывам я слышал, что английский язык не трудный и распространённый. У меня раньше просто не было потребности учить второй язык. Юриспруденция вообще не подразумевает никакого переезда, потому что законодательство других стран в любом случае будет совершенно другим.
Адвокат Даниил КозыревМногие не любят юристов и адвокатов, но на самом деле у нас очень патриотическая профессия. Связь со страной подразумевается в полном объёме, на сто процентов.
До этого я несколько раз был в Америке, у меня там сын родился, поэтому у него два гражданства. У меня даже американцы спрашивали, почему так. Отвечаю: а) рожали за рубежом по медицинским показаниям; б) была возможность в отпуск съездить, финансы позволяли; в) американский паспорт даёт возможность свободно передвигаться по миру, учиться в других странах. Я даже завидую своему сыну: когда до ковида приезжали в Европу, то у меня в паспорте «ковыряются», визы смотрят – а ему свободный проход.
И при этом он очень патриотичный, хотя и совсем маленький. Знаете, я очень люблю футбол, сам часто играю, и у меня есть коллекция – больше ста маек с именами разных футболистов. И когда сын видел майку с российским флажком – он прямо начинал целовать флаг. Это очень трогательно было – такое врождённое чувство патриотизма. Он же совсем ребёнок, ему четыре года, он ничего не понимает про политику – а вот так относится к российскому флагу.
И тем обиднее было, когда в Нижнем Новгороде у нас в детском саду спросили: «А что это у вас ребёнок в Америке родился? Вроде хорошая семья, а вы так поступили». Я думаю: «Блин, ну ты-то куда?!» Меня это очень задело. И потом тоже стало аргументом за отъезд. Может быть, вы слышали, как в Нижнем Новгороде недавно кого-то избили за одежду с американским флагом. Читаешь про такое и думаешь – а оно мне надо?..
– Скажите, а как ваши родители отнеслись к вашему решению уехать?
– Они говорили, что всё понимают, но мама… Мама относится как мама. Я ей всегда был нужен, она от меня часто ждала и получала поддержку. Она была завязана на меня и на внуков, а теперь всего этого лишилась. И нет никаких гарантий, что мы когда-нибудь ещё увидимся.
Ей тяжело, конечно – тем более что брат тоже уехал в другую страну, примерно по тем же соображениям. Было у неё и раздражение из-за этого, были переживания, слезы. С отцом примерно так же, но он меньше показывает свои эмоции.
– Мы сейчас поговорим о вашей жизни в Америке, но перед этим хочу спросить: что вы думаете о коллегах, которые остались в России?
– Прежде всего скажу: я никого за это не осуждаю, не оцениваю и никому не хочу раздавать советы. Опять же, некоторые коллеги нормально восприняли мой отъезд. Мне говорили: «Обращайся за любой помощью, в том числе за деньгами». В деньгах я так уж сильно не нуждался, но поддержка – это было очень приятно.
Я думаю, что подавляющее большинство адвокатов искренне считают, что ничего страшного не случилось и не происходит. А многие из тех, кто всё понимает, просто не рассматривает возможность уехать и изменить жизнь. Ждут, что всё как-то само пройдёт.
Думаю, что какому-то количеству коллег искренне нравится происходящее. Мне казалось, что у адвокатов должна быть независимая позиция – но они тоже могут быть подвержены пропаганде.
Те, кто остался, чтобы помогать политзаключённым, – это вообще герои. Но их, конечно, единицы. У нас в регионе 1200 адвокатов, а вот таких – 5-7, ну 10 человек. То есть это капля в море… А остальные – они как вели свои дела, так и продолжают вести. Они, может, в телевизоре что-то видят, но у них своя жизнь. Не могу их осуждать – может это я не прав, что уехал, а они как раз во всём правы.
«Никакого отчаяния из-за мытья посуды я не испытывал»
– Где вы живётё в Америке?
– В Джорджии, в городе Пичтри-сити. Мы здесь оказались достаточно случайно – в предыдущие годы мы бывали в отпуске во Флориде, но жить там слишком дорого для нас. Поэтому стали искать что-то похожее по климату, но дешевле по финансам – и попали в Джорджию. У меня есть некоторые сомнения по климату – здесь летом очень жарко, не получается толком играть в волейбол на улице. А зимой очень комфортная погода для меня, +10-12, бывает и до минуса – а я люблю снег. Правда, в прошлом году его так и не случилось.
– А какой у вас сейчас статус в Америке? Немного личный вопрос, но всё же.
– Перед тем как решить остаться, я изучил возможность легализации и увидел для себя несколько основных вариантов. Первый – получить так называемую визу таланта. Если человек актёр известный или, например, шахматист высокого уровня. А если нет – мне объясняли, что есть организации, которые в этом помогают. Правда, не всегда честным путем. Они собирают доказательства, что у человека есть талант – скажем, могут от его имени написать научные статьи в журнал. Чтобы миграционные службы видели – человек известный, легко гуглится, вот его публикации.
Я от этого варианта отказался. Во-первых, это затратно. Во-вторых – не надо мне никаких чужих достижений. Я не готов к такому позору, чтобы от моего имени статью разместили – я и сам могу статью написать.
Второй вариант – получить политическое убежище. Третий – студенческая виза. Тут можно в университет поступить в любом возрасте, в брак можно вступить, деньги инвестировать. Что конкретно я для себя выбрал – если можно, я пока не хочу афишировать.
– Да, конечно, это ваше право.
– В общем, я в США сейчас нахожусь совершенно легально. Получил права на машину – с первого раза сдал все экзамены. Оформил разрешение на работу, номер социального страхования. Причём всё сделал сам, хоть языка не знаю – программы-переводчики помогли.
– Вы уже нашли работу?
– Давайте расскажу с самого начала. Мы приехали, сняли жильё – таунхаус в поселке. Не в самом богатом, но и не в самом бедном. Чтобы было понятно, у нас тут живёт очень много приезжих из Индии, среди них много айтишников – очень интеллигентные люди, приветливые. Мы осмотрелись, разобрались с документами и поняли, что деньги скоро закончатся – значит, надо искать работу.
Фото предоставлено Даниилом Козыревым
И я начал просто ходить по улицам. Зашёл в книжный магазин, говорю, так и так, я английский пока не знаю, но может у вас есть работа? Нет, говорят, мы ничего не можем предложить. Зашёл в кафе, там владелец из Ливана, супруга у него из Германии, а брат родной живёт в России – я потом его жене даже советы кое-какие юридические давал. Вот владелец кафе говорит: «Я могу тебя взять посуду мыть, поскольку ты не разговариваешь. Супругу твою могу взять на должность официанта».
Разумеется, я согласился – я понимал, что без языка ничего другого не смогу делать, а деньги очень нужны. И вот так я несколько месяцев мыл посуду в кафе по восемь часов в день, а иногда и по 16. Это тяжело, временами очень тяжело... Бывает, стоишь на кухне, там плиты работают, жарко. А выходишь на улицу – там ещё жарче. Ещё и началась аллергия на моющие средства, всю эту бытовую химию.
Но месяца через три у меня начал язык кое-как появляться. И я попросил – если есть возможность, дайте другое занятие. Мне важно, чтобы я с людьми общался, язык развивал – а на кухне больше испаноговорящих, чем англоговорящих. Владелец говорит: «Могу поставить кофе варить». У меня подход фундаментальный – я всё-всё прочитал про кофе про пирожные, долго готовился, изучил рецепты. И дальше дело пошло неплохо.
Адвокат Даниил КозыревМогу сказать, что по части продажи пирожных я, российский адвокат, был лучшим. Мне совсем не стыдно это говорить, я этому очень радуюсь.
За кофе обычно приходят одни и те же люди – и вот они начали меня узнавать. Спрашивали: «Откуда у вас такой акцент?», интересовались моей историей.
– А как они реагировали, узнав, что вы были адвокатом, а теперь варите им кофе?
– Вы знаете, в Америке много таких историй. Например, на кухне со мной работала женщина из Венесуэлы – она на родине была учительницей химии, физики и математики. Поэтому люди к такому спокойно относятся. Я всем говорил, что хочу переучиться на американского адвоката – и мне желали удачи, многие оставляли визитки, мол, позвони, у моей дочери есть знакомая, она тоже приехала в США, закончила такую-то программу, может что посоветует…
Несколько человек мне говорили, что расскажут про меня знакомым юристам. Я думал, что это просто из вежливости, а потом однажды пошёл на встречу с местным юристом – и тут подходит его сотрудница: «Мне три раза про вас рассказывали, я решила познакомиться». То есть люди правда про меня не забыли. Меня это очень тронуло.
Супруга моя тоже недолго задержалась в официантах – ей предложили заниматься социальными сетями ресторана, маркетингом. Потом мне предложили стать закупщиком, потом сказали – давай ты будешь заниматься поставками всей продукции в ресторан. Это, конечно, не моя юридическая профессия, но она тоже требует навыков, знаний, ответственности и всего остального. До меня этим только местные американцы занимались. У меня хорошо получается, в общем чате сотрудники часто пишут слова приятные в мой адрес. Честно говоря, даже жалко будет уходить из ресторана обратно в адвокаты.
Предоставлено Даниилом Козыревым
– Скажите, а то, что вы из России, не добавляло каких-то дополнительных трудностей?
– Это хороший вопрос. Вы знаете, я ещё в Сербии боялся лишний раз говорить, что я из России. Хотя в Сербии всегда исторически более положительное отношение к россиянам, чем к украинцам. Когда летел в Америку, разговорился в самолёте с соседкой из Австрии – тоже было неловко сказать, откуда я. Но она мне сказала: «Не переживай, это не ваши дела, ты-то не виноват».
В Америке мы пошли детей устраивать в школу. Там спрашивают: «Откуда вы?». Я говорю: «К сожалению, из России». И они мне сказали: «Ты не должен говорить “К сожалению”, если ты любишь свою страну». Я говорю: «Спасибо, что вы так говорите. Я ничего не могу поделать – я люблю свой флаг, люблю свой город и я не согласен с тем, что происходит, да. Ну, так получилось – буду стараться по мере возможности показывать, какая есть Россия».
Поэтому так скажу – в Америке все меня поддерживали. Тут считают, что русские люди трудолюбивые, готовые всё сделать. Я их не пытаюсь в этом разуверять. Прямо скажу: я-то думаю, что у нас в стране, к сожалению, много ленивых людей, безответственных. Но те, кто доехал до Америки, понимают, что нужно быть трудолюбивым – по-другому никак.
Здесь в принципе не особо делят, из какой страны кто приехал – потому что в целом много приезжих. Вот вам история – мы в первый день стояли в магазине, озирались. Проходят люди, обычная семья, видят это: «Что вы ищете?» Мы объяснили, что только приехали, ищем кофемолку. Они спрашивают: «Так у вас ничего нету? Дайте ваши контакты». И на следующий день нам привезли в квартиру всю нужную мебель. Оказалось, что у них какое-то комьюнити, которое захотело помочь. Я боялся, что нас сейчас будут втаскивать в какие-то религиозные дела – но этого не было. Просто люди откликнулись, хотя не знали, кто мы и что мы.
Конечно, и у нас в России наверняка есть люди, которые помогут, я в этом не сомневаюсь. Просто у них очень много разных комьюнити – вокруг религии, вокруг спорта и так далее. Они с удовольствием принимают людей и стараются помочь. Я в России никогда с таким не сталкивался.
Потом я вписался в местный волейбольный коллектив – и они впервые за несколько лет выиграли чемпионат. Не только благодаря мне, конечно – у нас интернациональная команда была, два человека из Японии, сейчас бразильца хотим взять.
Фото предоставлено Даниилом Козыревым
Был такой эпизод – машина сломалась, я с ребенком в одном месте, супруга с дочкой в другом. Она не успела в чат написать, как три человека чуть не передрались из-за того, кто будет нас подвозить.
В общем, когда говорят, что американцы бездушные – это строго неправда. Конечно, я не хочу идеализировать – наверняка есть и нехорошие люди, их всё же триста миллионов в стране. Я слышал – да теперь уже и сам немного понимаю – что здесь общество по многим вопросам разделено. Например, между республиканцами и демократами. Но они всё равно стараются помогать друг другу.
Про отношение к россиянам – вот ещё какой случай расскажу. Я вчера приехал в магазин купить рыбу для ресторана, а у человека на бейджике написано «Олексей». Мы разговорились – оказалось, он из Украины приехал, из Харькова, прямо из-под обстрелов. И вот он говорит: «К таким, как ты, нет претензий». Я говорю: «Алексей, я не считаю себя виноватым и ответственным за всю страну. Но я вас поддерживаю». И вот со мной разговаривал, разговаривал, разговаривал – ему прямо жалко было меня отпускать, как мне показалось.
Ещё семью знаю – там человек в 2014-м году в Донецке работал, к нему ракета прилетела на производство. А в 2022 году ракета прилетела на производство уже в Киеве. Вот он говорит: «Ты вправе любить свою страну, любить свой флаг, только к нам не лезьте. К тебе как к человеку никаких вообще вопросов, ты абсолютно нормальный». Мы с ним всё собираемся в баскетбол поиграть. Так что проблем на эту тему нет вообще. Если нормально себя ведёшь – отношение будет хорошее.
– Даниил, скажите, а у вас были какие-то переживания из-за этой работы в кафе? Всё-таки вы со студенческой скамьи попали в довольно элитарную профессию, у вас ещё и династия адвокатская. В общем, вы всю жизнь занимались интеллектуальным трудом, а тут по восемь часов в день моете посуду. Что вы об этом думали?
– По-моему, некоторые мои знакомые из России переживали больше, чем я. Писали: «Ты стал человеком второго сорта». Но я, во-первых, не делю людей ни на какие сорта. Может, они и есть, не спорю, но для меня их нет. Во-вторых, у меня есть природная уверенность в себе. Пришлось мыть посуду – в этом нет ничего зазорного. Все знали, что я так зарабатываю на учёбу, что я содержу семью. Люди меня уважали, ко мне всегда хорошо относились, старались приготовить гамбургер или суп даже лучше, чем гостям.
Фото предоставлено Даниилом Козыревым.
Попалась такая работа – значит, буду её делать. Да, денег не хватало. Да, хочется большего. Но мы не голодали ни одного дня. И никакого отчаяния из-за мытья посуды я не испытывал.
У меня были другие переживания – что родители остались одни, что я не могу с друзьями-адвокатами в футбол поиграть. А то, чем пришлось заниматься… Да, хочется снова быть адвокатом – но сейчас я не готов, чего себя обманывать. Но я всё равно двигаюсь к этой цели.
– А вы не думали бросить адвокатуру и заняться чем-то новым в новой жизни?
– Я всё-таки прежде всего адвокат. Мне правда нравится юриспруденция, я считаю, что во мне есть чувство справедливости, понимания закона. Может, мне и придётся заниматься чем-то другим – но я не хочу себе другую профессию. Знаете, я здесь несколько раз уже побывал в судах – в качестве зрителя, в качестве помощника. И каждый раз чувствую себя на своём месте. Тут у них есть такой барьер, за который могут заходить только участники дела, члены жюри или адвокаты. А я захожу в зал – и как на автопилоте иду именно туда. Адвокат, с которым я сейчас работаю, говорит судье: «Это адвокат из России». И судья меня подзывает: «Вот тебе бумаги, посмотри, чтобы легче было ориентироваться в деле». Я в зале суда даже не задумывался, в Америке нахожусь или в России.
– То есть для вас это такой метафорический дом?
– Даже не метафорический! Я зашёл в суд, смотрю – вот маршалы стоят как наши приставы, вот рамки, вот лента, куда вещи кладешь. Всё то же самое. Я стою, смотрю – и ко мне подходит человек, спрашивает, не я ли его адвокат. Я говорю: «Пока нет, так что ищи своего адвоката».
«Я очень в себя верю»
– Мы немного забежали вперёд, кажется. Расскажите, что за адвокат вас привёл в суд, как вы познакомились?
– Смотрите, я с самого начала пытался завязать контакты с местными адвокатами. В какой-то момент понял, что рассылка резюме не работает – и начал просто ходить по всем адвокатским конторам нашего небольшого города. Разговаривал с помощниками, конечно – но, видимо, неплохое впечатление произвёл. И так откликнулись два человека. Первый уже в возрасте, и, как я понял, в большом авторитете. Это и по общению видно, и по его «Роллс-Ройсу». «Чем я тебе могу помочь? – спрашивает. – Мы сейчас не нуждаемся в помощнике, но всем знакомым я напишу». Вообще, разговор с ним вселил в меня уверенность, что адвокатская солидарность существует.
И буквально в то же время другой юрист, Стивен Ньютон, мне сказал – «Давай, приходи к нам на практику». А я свою работу для кафе так распланировал, что делаю её три дня из семи. И в остальные дни начал ходить в эту фирму. На этой неделе удалось провести там сразу пять дней – с понедельника по пятницу.
– И что вы там делаете?
– Смотрите, американские адвокаты очень любят специализацию – и эта контора занимается делами, которые связаны с персональными травмами. Основная масса это ДТП, но бывает, что кто-то в супермаркете поскользнулся, упал и решил судиться. Я читал на прошлой неделе, как человек получил 800 тысяч долларов за то, что обжёгся в Макдональдсе. Рассказал Стивену, он говорит: «Это мой знакомый дело во Флориде вёл, рассчитывал побольше получить».
Я так понял, что здесь в судах именно такими суммами компенсаций оперируют, а не как у нас. После одного процесса общался с членами жюри – это было допустимо – и они спокойно говорили: «Тут не 200 тысяч компенсации должно быть, а тысяч 400». И, соответственно, адвокаты регулярно работают на процент от таких сумм. Ну, наверное, люди русскоговорящие, которые получили тут юридическое образование, расскажут лучше меня. А я пока только разбираюсь, как всё устроено.
Английский ещё не выучил, но всё равно – юридически я чую нормы, принципы. То есть я пока не могу подготовить расширенное ходатайство или ответить на вопросы другой стороны. Но на этой неделе я написал уже два документа на английском языке. Так получилось, что в конторе не было свободных людей и Стивен спросил: «Ты можешь попробовать?» Я говорю: «Можешь не спрашивать, попробовать точно могу».
Документы простые, конечно, но я ими горжусь. Понимаю, что это и студент может написать – ну, что поделаешь. Я ещё даже не студент, так что всё равно шаг вперед.
Мы ездили в процесс и Стивен у меня искренне интересовался: «А ты что думаешь? А как тебе кажется?» Хотя я понимаю процентов 50-60 из того, что в суде говорят. Но у меня всё равно есть навыки, так что я говорил: «Вот это было вообще супер, вот здесь получилось занятно». А потом Стивен получил обратную связь от членов жюри – и они сказали то же, что и я.
Плюс я понял, что могу посоветовать Стивену какие-то метафоры, сравнения, чтобы речь украсить. Ведь американские адвокаты очень интересно выступают. Насколько я понимаю, они изначально готовятся работать с жюри. Это не московский арбитраж, где за семь минут всё оттарабанил. Не спорю, может, это профессиональнее – я теперь могу всю суть дела уложить в 5 минут. Но тут они по времени не ограничены, у них процесс – это небольшой спектакль. Они всегда должны быть готовы подать дело интересно, с шутками какими-то.
И я сам люблю выступать перед аудиторией, у меня нет никакого страха. Я в России очень любил, когда на процесс приходили студенты. Более свободным себя чувствовал, потому что знал – судья не будет мне делать замечаний при студентах.
– Получается, вы ходите в суды, подготовили документы – то есть это уже полноценная практика.
– Практика для меня вообще супер! Всего месяц прошёл, а я очень много нового узнал. Знаете, с чем могу сравнить... Это как в России принимались новые кодексы, новые законы, создавались новые инстанции. То есть вроде бы всё новое – но при этом просто другие процедуры. И здесь тоже надо просто выучить новую процедуру. Другое дело, что она на чужом языке.
Думаю, что я за месяц практики освоил программу, которую студент из другой страны может в американском университете за год освоить. Я не хочу сказать, что я какой-то гениальный, нет. Просто у меня уже есть большой опыт – и я концентрируюсь на том, что мне нужно. И понимаю, что можно пропустить.
– А эта практика как-то оплачивается?
– Да, Стивен сказал, что я ему помогал в суде, что я составил документы, так что вот гонорар. Это небольшие суммы, конечно, но я-то был готов и бесплатно. Для меня это способ вложения в себя.
А вообще на днях он мне сказал: «Давай-ка ты переходи из кафе к нам!» Я особо-то и не раздумывал, «перешёл» и теперь работаю на двух работах – в течение недели юристом, а по воскресеньям и вечерам снабженцем в ресторане.
Фото предоставлено Даниилом Козыревым.
– Расскажите, что вы планируете дальше?
– До конца августа должен пойти на курсы английского, они рассчитаны на полгода. А дальше – чтобы быть полноценным помощником адвоката, мне достаточно иметь разрешение на работу. Многие помощники здесь зарабатывают хорошие деньги, от 60 до 120 тысяч в год.
– Без образования, просто с разрешением на работу?
– В принципе, да, хотя у них у многих есть специальное образование – люди учатся именно на помощников, сертификаты получают. Я же ещё могу на сегодняшний день стать официальным членом ассоциации юристов как консультант по иностранному праву. Достаточно перевести мои дипломы и заплатить взнос. Но кому здесь нужно российское право? Хотя это вопрос небесполезный – я нахожусь рядом с Атлантой, там есть известные компании, может, они будут активы из России выводить или приводить, кто знает. Поэтому гипотетически можно предположить, что кому-то понадобится знание российского законодательства.
Но чтобы работать по местному праву и быть членом ассоциации, мне нужно закончить университет здесь.
Я узнал, что есть программа для иностранных юристов, которая рассчитана минимально на один год. И юристы-американцы не считают её чем-то зазорным, сами проходят по ней разные направления.
Посмотрел – диплом нашего нижегородского университета подходит, там вообще в списке огромное количество российских вузов. В Джорджии три университета, которые преподают по такой программе, но они находятся очень далеко, в ста километрах. Есть частный университет, туда можно даже с моим английским поступить, но это 60 тысяч долларов в год, у меня нет таких денег. Так что склоняюсь к одному из тех трёх.
– И это будет не очень дорого?
– Я не могу сказать, что это недорого. Условно говоря, не 60 тысяч, а 30. Но может, удастся где-то растянуть, что-то придумать. Я пока не знаю, но год у меня ещё есть – как-то буду решать. Тем более что во время учёбы должно оставаться время на работу.
– Хорошо, вы пройдёте это обучение – и что дальше?
– Я пока не знаю, что тогда будет. Но я очень в себя верю. И Стивен говорит, что готов помогать – и мне хочется отблагодарить его своим честным отношением. Пока это всё, что я могу ему дать.
Фото предоставлено Даниилом Козыревым.
– Но всё же, как вы думаете, года через три вы сможете полноценно вернуться в профессию? Пусть не на самые высокие уровни.
– Если относиться к этому здраво, то сдать экзамены и получить необходимые документы вполне возможно. Другое дело – кому я здесь нужен, кто про меня знает. Но в целом, заработки адвокатов здесь гораздо лучше российских. Я общался, спрашивал – мне говорили, что 120–150 тысяч в год выходит, если работать в несложных делах. То, что у нас называется административным правонарушением. Я хочу сказать, что даже не самый высокий уровень в профессии позволит прилично жить и развиваться дальше.
– А вы уже думаете, в какое направление уйдёте?
– Я тут общался с одним юристом, он рассказывал, какие у него были дела. Это, например, трудовые споры, связанные с расизмом – причем с расизмом в обратную сторону, когда увольняли белых полицейских. Но у него же были жестокие убийства, прямо как в фильмах. И он объяснял, что берётся за всё, что может. Что повезло ухватить. Так и у меня есть житейское понимание, что я пока не обязан выбирать.
То есть я видел – вот адвокат по разводам, вот специалист именно по ювенальной юстиции. Мне самому хотелось бы заниматься вопросами копирайта, авторских прав. Но пока – как повезёт.
– Российские адвокаты часто говорят – вот я уеду в другую страну, а там все мои профессиональные навыки обнулятся. А я вижу по нашему интервью, что российский адвокатский опыт вам всё-таки помогает...
– Смотрите, мой опыт показал, что мы как адвокаты действительно никому здесь не нужны. То есть да, всё круто, люди доброжелательные, помогают, улыбаются – но в целом надо быть готовым, что придётся мыть посуду.
Но при этом адвокатский опыт всё-таки помогает. Он как минимум придаёт уверенности. То есть я на кухне стою в шортах и футболке рядом с немытой посудой – и в перерывах рассказываю и показываю: «Вот моя статья на BBC, вот моя фотография в зале суда в костюме». И окружающие всё равно понимают, что я что-то из себя представляю.
Что касается профессии – я думал, что американское право принципиально другое, что законы совершенно нам непонятные. А оказалось, что всё не так страшно. Те же самые прецеденты – это как у нас обзоры практики. И умение работать с законами, умение понимать законы – это большой плюс. Конечно, если знаешь английский.
Я говорил, что хочу поступить на программу, которая длится год. Но речь ведь не о том, чтобы человека учить с нуля. Подразумевается, что у него есть какая-то база. Так что российский адвокатский опыт совсем не бесполезен в США.
Бывает, что меня спрашивают об американской ситуации, а я отвечаю, исходя из российского закона. Говорю – в России при разводе ребенок с 10 лет может высказывать своё мнение, с кем оставаться, а в 14 лет он сам решает. А коллеги отвечают: «Да, у нас примерно так же!» Или вот трудовые споры – у них тоже нельзя уволить человека просто так, должны быть какие-то основания.
Я читал документы по одному уголовному делу, там много составов было. И вот ситуация, что людям связывали руки за спиной и волочили из одной комнаты в другую. Обвинение это квалифицировало, как похищение человека – они ведь совершали перемещение. А адвокаты говорили – нет, у них был основной умысел только на разбой, а перемещение было частью этого умысла. Я прекрасно понимаю содержание этого спора, тут проблемы абсолютно такие же, как у нас. По российскому законодательству это был бы разбой, а по американскому, как я прочитал, если ты сдвинул человека на незначительное расстояние – это уже похищение. В общем, законы разные, но суть спора понятна, доводы сторон понятны.
Ещё одно отличие от российской системы – это привязка к штату. Я в России в разных судебных инстанциях побывал и в Сибири, и в Санкт-Петербурге, Калуге, и в Астрахани, и на Ямале. А у них так заточено, что для каждого штата надо получать лицензию. Вот Стивен не может со своей лицензией работать в Вашингтоне или в Калифорнии. Может, есть какие-то исключения, конечно, я пока не изучал особо. У того же Стивена была лицензия и в другом штате.
Фото предоставлено Даниилом Козыревым.
– Я так поняла, что для вас сейчас главная трудность – это язык?
– Да, именно. Я никому никаких советов не даю – здесь и без английского языка можно работать, здесь много испаноговорящих людей. Но это всё-таки язык страны. Без него – как у нас без русского языка жить.
А уж юридическая профессия сто процентов связана с языком. Многие говорят, что английский – один из легчайших языков, но мне юристы в один голос сказали: он простой, чтобы в магазине на продукты пальцем тыкать и с кассиром говорить. Но в юриспруденции это один из сложнейших языков, потому что здесь очень много слов, много синонимов. Они часто обсуждают: «Давайте перед жюри не будем употреблять это слово, а будем другое, у него другой оттенок». Я слушаю и вообще не понимаю, о чём речь. Поэтому у меня нет уверенности, что я быстро его освою на таком уровне.
Плюс одно дело читать, а другое воспринимать живую речь. Я когда читал протоколы заседания – вроде бы все те же самые слова, те же споры, что и у нас. Даже сравнения те же самые, идиомы очень похожие – «Лопата, она и в Африке лопата». А когда они всё это произносят, я улавливаю процентов 50-60. Конечно, тяжело без языка – но делать нечего, надо учить!
– Я вас слушаю и думаю – как же вы оптимистично настроены, несмотря на все обстоятельства. Почему так?
– Вы знаете, я играл в шахматы – и там есть чёткие правила. Если ты сходил, то сделать уже ничего нельзя, надо действовать согласно положению на доске. Переиграть нельзя. Люди, которые не играли в шахматы, этого могут не понимать. Они думают: «Ах, если бы я вот так поступил». А зачем так рассуждать? Действуй сейчас, как сложились обстоятельства. Плюс надо немножечко просчитывать ситуацию, на 2-3 хода вперед. Я часто говорю людям: «На что ты рассчитывал?». Они говорят: «Я ни на что не рассчитывал». Ну вот и закономерный результат.
Так что я не оптимистичен или пессимистичен. Я чётко понимаю: чтобы получить это, мне придётся делать вот это. И я верю в себя! Что-то я из себя представляю, раз 20 лет адвокатом работал.
Если кто-то будет спрашивать, сколько денег надо на переезд – думаю, тысяч 15 надо. У нас только билеты стоили 4 тысячи долларов в один конец, а ещё надо жилье снять и машину купить. Но хороший адвокат какое-то количество денег должен был заработать.
– Скажите, пожалуйста, а вы за год жизни в Америке жалели об отъезде?
– Тут я тоже взвешивал за и против – поступил ли я правильно. Я скучаю по дому, да. Скучаю. Но я искренне боюсь сейчас возвращаться по многим причинам. Плюс ещё эта история с мобилизацией... Я думаю, что меня вот так в рандомном порядке никто не будет призывать – но если я буду себя как-то не так вести, то запросто отправят повестку. Поэтому я переживаю, что у меня всё дома осталось – но здесь и сейчас я доволен.
– Последний вопрос. Как вы думаете, вы вернётесь в Россию?
– Вы поймите, я когда уезжал, то не думал, что так далеко и надолго уеду. Не думал я! У меня все планы были расписаны, я на 19 марта планировал турнир по шахматам, потом в апреле или мае… Я земельный участок купил, хотел дом строить. У нас сад был замечательный...
Вернусь ли я? Тут как в книжке Булгакова. Воланд говорил: человек не может составить план даже на тысячу лет, потому что не знает, что с ним в ближайшие пять минут произойдёт. Поэтому скажу так – я не исключаю, что вернусь. Но ко мне тут все хорошо относятся. Дети живут в мультикультурной среде – и они в том возрасте, когда смогут этот подход впитать. Я уверен, что наша школа в России тоже не транслировала бы ненависть, но ведь есть телевизор. Я по российскому телевизору смотрю только футбол – и всё равно ехал в США с убеждением, что здесь сплошная русофобия. А её нет!
У нас в России прекрасная природа, прекрасная архитектура, намного лучше устройство городов. Но сейчас мне бы не хотелось возвращаться. Потом – может быть, если что-то изменится.
Я разговариваю здесь с людьми – кто-то скучает по Германии, кто-то по Китаю, кто-то по Эфиопии. Человек из Эфиопии мне показывал фотографии – у него там буквально соломенная крыша на доме, а он говорит: «Я всё равно скучаю. Страна бедная, но это всё равно моя страна». Я это понимаю, но тратить всё время на ностальгию – зачем? Это непрактично! Поэтому я нахожу радость в том, как я сейчас живу. Учусь, работаю, играю в волейбол. Обыграл всех местных шахматистов и хочу на турнир побольше. Что будет, то будет – я двигаюсь вперёд!