«Меня предупреждали не высказываться об “СВО”»
Адвокат Евгений Ступин – о работе депутатом и исключении из КПРФ
В середине марта депутат Мосгордумы, адвокат Евгений Ступин был исключён из КПРФ. По его словам, в партии назвали три причины: подпись под антивоенным письмом, предоставление положительной характеристики Илье Яшину* для суда и голосование против отчёта мэра Москвы Сергея Собянина в 2022 году. «Улица» расспросила Ступина о подробностях исключения из партии – и о том, сложно ли совмещать депутатскую и адвокатскую деятельность.
«Нам просто спустили сверху мнение»
– Давайте начнём с исключения вас из партии. Вы были готовы к такому сценарию? Или это стало неожиданностью?
– Понятно, что разговоры на эту тему – скажем так, некоторые угрозы – были давно, ещё с момента подписания письма «Социалисты и коммунисты против войны» 24 февраля 2022 года. Из-за него в ноябре прошлого года ЦК РК (центральная контрольно-ревизионная комиссия КПРФ. – «АУ») направляла в мою первичную партийную организацию в Некрасовке представление об исключении. Но там отказались это делать. Потом всё стихло, и я думал, на этом и закончилось.
Но 13 марта мне сообщили, что буквально на следующий день будет заседание бюро горкома [КПРФ] по моему персональному делу. Вот так всё резко. Они перепрыгнули сразу через две «ступеньки»: по процедуре после Некрасовки дело должно было рассматривать Сталинградское районное отделение КПРФ, а потом ещё и комиссия городского комитета партии. Но ничего этого не было. Сразу вынесли на бюро. Так что к процедуре у меня большие вопросы.
– Вы планируете бороться за восстановление в партии?
– Сейчас я веду консультации с партийцами, нынешними и бывшими. Всё-таки партия не сводится к мнению её лидеров, пусть даже оно полностью противоречит моему по ключевым вопросам. Многие меня поддерживают, считают, что есть смысл бороться – подавать апелляцию [на решение об исключении] в партийно-ревизионную комиссию. Других мнений я не слышал. Люди обвиняют руководство партии в соглашательской позиции по отношению к власти, высказывают недовольство. Но окончательное решение я ещё не принял.
– В своём телеграм-канале вы перечислили три причины, из-за которых вас исключили. Они реальны? Или это формальный предлог, а на самом деле вы просто стали нежелательной персоной в КПРФ?
– Эти причины для кого-то, может, и реальны, но они не стали решающими. А решающим, наверное, стало нежелание гражданина Афонина (первый заместитель председателя ЦК КПРФ Юрий Афонин. – «АУ») иметь конкурента в партии. И, соответственно, его желание удалить меня. Ещё летом он высказывался обо мне в очень вульгарной форме. Что у меня, мол, есть какая-то неразорванная пуповина с «навальнятиной» – ну, в таком духе. Он это публично заявил, в интервью, что свидетельствует об эмоциональном окрасе по отношению ко мне. Я считаю, такие вещи недопустимы. И когда на бюро [горкома КПРФ в Москве] рассматривался мой вопрос, он лично приехал туда и требовал моего исключения, хотя не является членом бюро. Исходя из этого я делаю вывод, что это какая-то личная обида или желание меня убрать.
– Но голосовал-то на бюро не он…
– Понятно, но он первый заместитель Зюганова, человека, от которого многие зависят. Ему сразу предоставили слово, его слушали.
– А как выглядело заседание по вашему делу?
– Я пришёл на бюро, мне стали задавать вопросы по персональному делу. Я отвечал на них. Потом было голосование. Меня спрашивали, почему я высказывался вразрез с мнением руководства партии по каким-то вопросам. На самом деле по каждому из доводов у меня были свои обоснования.
– Давайте обсудим самый громкий. Письмо «Социалисты и коммунисты против войны» – можете вспомнить, почему вы его подписали? Спустя год не жалеете об этом решении?
– Смотрите, 24 февраля 2022 года официальной позиции партии [по поводу «СВО»] ещё не было. Потом она, кстати, так и не была выработана. То есть то, что позже Геннадий Зюганов заявил в качестве позиции, никак не согласовывалось с региональными и местными отделениями. К примеру, когда шло бурное обсуждение изменения Конституции в 2020 году, ЦК партии разослал проект [позиции] в региональные отделения – и попросил всех высказаться. Большинство высказалось против, и ЦК был вынужден скорректировать свою позицию, хотя поначалу вроде как был «за». В итоге по вопросу «обнуления» сроков Путина коммунисты голосовали против. Именно потому, что такое решение было снизу. И это правильно – тут как раз [реализуется] принцип «демократического централизма».
Адвокат, депутат Мосгордумы Евгений СтупинВопрос о начале «спецоперации» не менее важный, а может, и более. Но здесь принцип «демократического централизма» не применялся. Нам просто спустили сверху мнение, которого мы почему-то должны придерживаться. Я с этим мнением не был согласен, и мои коллеги по партийной организации тоже.
Да, периодически меня предупреждали, что я должен прекратить какие-либо высказывания в отношении «СВО». Но для меня руководство партии не равняется самой партии. Оно может заблуждаться, в том числе и относительно идеологического фундамента КПРФ.
– А почему вас удивляет, что «сверху спустили мнение»? Разве системные партии не превратились давно в некий централизованный механизм?
– Подождите. Когда я вступал в партию, то читал её устав. В первых же пунктах в нём закреплен принцип «демократического централизма». И я буду, насколько это возможно, добиваться его исполнения. То, что в партии были и есть проблемы, это факт. Но несмотря на них, сегодня она является, по сути, единственной более-менее организованной оппозиционной силой. Всё остальное уничтожено, выбора-то особо и нет. Соответственно, надо стараться корректировать те действия руководства, которые идут вразрез с уставом.
– Что будете делать, если вас не восстановят в партии?
– Несмотря на угрозы уголовным делом «о дискредитации армии», которые периодически поступают в мой адрес от «Единой России», я продолжаю исполнять свои обязанности депутата. И в ближайшие полтора года собираюсь это делать. А что будет дальше, сложно загадывать. Но в какие-то другие партии я вступать не планирую.
– Несмотря на исключение из КПРФ, вы продолжаете входить в партийную фракцию в Мосгордуме. Если вычеркнут и оттуда, это повлияет на вашу работу?
– Да, рычагов будет меньше. Я не смогу организовывать круглые столы в Мосгордуме, будет меньше возможностей задавать вопросы на заседаниях. Но это основное. Встречаться с людьми, голосовать по тем или иным вопросам я по-прежнему могу, здесь ничего не поменялось.
– Признайтесь – вы ощущали себя «инородным телом» в КПРФ в последнее время?
– Нет. Более того – за последний год я изучил несколько работ Ленина, посвящённых войне, – и понял, что мои позиции абсолютно «ленинские». Достаточно прочесть хотя бы 10–15 страниц, и ты понимаешь: там описывается всё то, что происходит и сегодня. Прямо тяжело не увидеть аналогии. И, соответственно, я считаю, что идеи социализма сейчас как никогда востребованы – как и во время Первой мировой войны, которую Ленин прекратил для России Брест-Литовским мирным договором. До него в партии большевиков был раскол по этому поводу. Абсолютно разные мнения: «воевать до победного конца», «ни войны, ни мира». И только Ленин изначально и жёстко придерживался позиции немедленного мира.
– Насколько ваша позиция относительно «спецоперации» встречает поддержку у избирателей и сторонников КПРФ?
– Среди моих избирателей большинство меня поддерживает. Среди членов самой КПРФ – наверное, соотношение 50 на 50. Многие сейчас в ожидании, они не понимают, что будет. Люди интуитивно чувствуют, что идём куда-то не туда, но не знают, как выходить из этой ситуации.
– По-моему, никто не знает… А как бы вы предложили выходить из неё?
– Любые масштабные боевые действия, если они не заканчиваются безоговорочной капитуляцией – а сейчас я не вижу, чтобы какая-то из сторон была способна достичь безоговорочной капитуляции, – в общем, любой такой конфликт завершается мирными переговорами. Соглашениями в той или иной форме. Так что альтернативы этому процессу нет. Решение найдут и здесь – вопрос, сколько людей погибнет к тому моменту.
«Настраиваюсь на “теорию малых дел”»
– Поговорим о вашей адвокатской практике. Насколько, учитывая депутатский статус, удаётся уделять ей время?
– Его категорически не хватает. Это две отдельные работы – и когда их совмещаешь… Надо профессионально заниматься чем-то одним, это факт. Так что, когда я перестану быть депутатом, – а если исходить из консервативного сценария, то на выборы меня больше не допустят, – думаю, продолжу адвокатскую практику. Сейчас у меня есть несколько клиентов, в основном по уголовным делам. Много дел я брать не могу.
– Как повлияли на вашу работу «цензурные» законы о «распространении заведомо ложной информации» и «дискредитации вооружённых сил России»?
– Как адвокату они мне не сильно мешали работать. Просто идёт ужесточение общеполитической ситуации в целом. Ну и понятно, что когда такое происходит, то права и возможности защиты уменьшаются.
Адвокат, депутат Мосгордумы Евгений СтупинЯ бы не сказал, что для адвокатов что-то сильно поменялось именно за последний год. Стало ещё немного сложнее, но и до этого было уже не хорошо.
Например, в плане доступа к подзащитным по делам о митингах. Ты приходишь, а тебя не пускают, и что там с ними происходит – неизвестно. Хорошо, когда связь есть, а если телефоны забрали?
У меня бывали такие ситуации. Плюс как депутат я работал по пыткам в отделе полиции в московском ОВД «Братеево», когда там девочек били. Мы всё ещё обжалуем отказы [в возбуждении уголовных дел]. Даже Генпрокуратура признаёт [реальность] аудиозаписи избиений! А дела всё равно не возбуждаются. Пишут, что аудиозаписей недостаточно.
– Вы занимались делами, связанными со «спецоперацией», – теми же мобилизованными, например? Если да, то удавалось ли им помочь?
– Нет, когда мобилизованные и их близкие обращались ко мне как к адвокату, я просто передавал их контакты другим защитникам. Потому что понимал, что как депутат я, наверное, буду более полезен.
– Как, по вашим ощущениям, адвокатское сообщество отреагировало на начало «СВО»? Были два заявления членов совета ФПА – одно против «спецоперации», другое почти сразу «за». Потом оба вообще удалили с сайта Федеральной палаты. О чём это говорит, на ваш взгляд?
– Даже если мы посмотрим опросы, «спецоперацию» у нас поддерживает, условно, чуть больше половины граждан. Адвокаты – тоже члены общества, такие же люди. Поэтому и среди них есть серьёзное разделение. Так что меня не удивляет наличие двух [противоположных] заявлений. Наверное, это своеобразный срез реального мнения разных частей адвокатского сообщества.
Критического отношения, пожалуй, становится всё больше, потому что ситуация затягивается – непонятно, куда мы идём. Но это разделение существует.
– Как вы прокомментируете уход некоторых членов совета ФПА, например Вадима Клювганта, после того, как «федералы» публично объявили о готовности помочь в организации палат на «присоединённых» территориях?
– Я с уважением отношусь к политической позиции Клювганта. Больше комментировать не буду.
– Кстати, об адвокатских палатах. В 2021 году Минюст потребовал лишить вас статуса за высказывания в адрес Мосгорсуда и за участие в несогласованном митинге. Но столичная палата решила, что эти действия вы совершили как депутат, а не адвокат. Вы не воспринимали это как «предупреждение»? В Краснодаре за схожие вещи Михаила Беньяша* лишили адвокатского статуса.
– Ну конечно, это была прямая угроза. Причём по политическому признаку – в связи с моим участием в митинге за освобождение политзаключённых, в первую очередь Алексея Навального. Тем более что представление подписывал целый заместитель министра юстиции. То есть это не региональное отделение что-то там придумало – было решение на федеральном уровне. Так что угроза есть.
Адвокат, депутат Мосгордумы Евгений СтупинЯ совершенно не исключаю, что меня могут снова попытаться привлечь к дисциплинарной ответственности.
– Как вы относитесь к тому, что адвокаты едут работать в «присоединённые» территории – ту же Херсонскую область или ДНР? В адвокатской среде к этому неоднозначное отношение.
– Давайте так. Если адвокат едет реально работать, а не просто ходить по 51-й статье [Конституции] и, грубо говоря, кивать, то защищать людей надо везде. Независимо от того, как вы относитесь к тому или иному явлению, признаёте ту или иную территорию. Людям везде требуется защита – в этом смысле я не вижу негатива.
Другое дело – насколько им это удаётся? У нас и здесь пытаются использовать приглашение по 51-й статье так, чтобы адвокаты не сильно возражали против решений следователя. А там, я думаю, всё это происходит в усиленном порядке. Не знаю, как адвокаты с этим борются.
– Недавно вы с коллегой по Мосгордуме Михаилом Тимоновым предлагали отредактировать статью 207.3 УК о «распространении заведомо ложной информации о вооружённых силах». Вы говорили, что практика её применения «породила серьёзные проблемы». Какие проблемы вы имели в виду – и что, на ваш взгляд, нужно «отредактировать»?
– Да по-хорошему статью 207.3 УК надо убирать вообще! Ну что это такое – люди получают по восемь-девять лет за слова, которые даже не повлекли никаких общественно опасных последствий! Просто слова прозвучали, кому-то не понравились – и за это восемь лет? Будучи следователем, я расследовал убийство – там дали семь лет обвиняемому за то, что по пьянке другого человека из ружья убил. Семь лет за убийство! А тут по семь и восемь за слова. У меня это совершенно не укладывается в голове.
– Депутатский статус как-то помогает вам в адвокатской работе? Или, наоборот, мешает?
– Бывали коммерчески привлекательные дела, в которые мне предлагали вступить как адвокату, но я отказался. В том числе потому, что там участвовали, скажем так, другие политические силы. Так что депутатский статус мне никак не помог. Наоборот, это отрывает время, которое я мог бы потратить на изучение судебной практики, на анализ прецедентов. К сожалению, вынужден себя ограничивать. Если раньше у меня был десяток клиентов в текущем режиме, то сейчас два-три.
– А нет ощущения, что как у депутата у вас сейчас больше возможностей помогать людям, если им требуется юридическая защита? За счёт привлечения внимания, депутатских запросов и прочего?
– Это бывает по-разному. Иногда я говорю, что в качестве депутата не смогу помочь в той или иной ситуации, у адвоката будет больше шансов. Потому что иногда нужно прийти к человеку лично, в тот же изолятор, а я не могу. Так что нельзя говорить, что депутат всегда полезнее. Просто их мало, тем более региональных, которые готовы реально бороться за права человека. Адвокатов намного больше. И в этом смысле депутат более дефицитный «товар», чем адвокат.
– Вы часто использовали свои юридические знания в политической работе?
– Да каждый раз и использую. Вот, например, на днях мы остановили незаконные земляные работы на стройке. Они проводились правительством Москвы без соответствующего ордера, порубочного билета, ограждений, информационного щита и тому подобного… Мы вызвали полицию, а они говорят: «Проведём проверку». Я им отвечаю: «Ребята, вы должны не просто провести проверку. В обязанности полиции входит пресечение административных правонарушений. Вы должны остановить эти работы». И мы вынудили их сделать это.
– Многие адвокаты сейчас говорят о фрустрации, потому что больше не верят в существование права в России. Что вы об этом думаете? У вас бывают похожие ощущения – бессилие и неверие ни во что?
– Периодически бывает, конечно – и как у депутата, и как у адвоката. Но я настраиваюсь на «теорию малых дел». Если удаётся хотя бы что-то улучшить (а по мелочи удаётся довольно часто), то значит, ты уже не зря работаешь.
Адвокат, депутат Мосгордумы Евгений СтупинНадо просто понимать, что изменить систему ты сейчас не способен. И никто в России не способен. Соответственно, делай, что можешь, что в твоих силах.
Например, у меня был случай – оперативные сотрудники по сути навязали человеку покупку наркотиков. А по практике ЕСПЧ это чётко трактуется как провокация. Моему подзащитному грозило от восьми до 15 лет, вину он не признавал. Судья не знала, что ей делать. Она чувствовала, что провокация была, но и оправдать не могла. В итоге человек получил четыре года [заключения]. И вот он освободился, пришёл ко мне и, грубо говоря, «накрыл стол». Сказал: «Я понимаю, что оправдание было невозможно, но за четыре года вам спасибо».
И такой позитив надо хоть как-то для себя выделять.
– Недавно вы писали в соцсетях, что видите «повальный рост пренебрежения к соблюдению действующего закона». Что именно вы имели в виду?
– Признаков много. То, что адвокатов не пускают к задержанным. Увеличение числа «политических» дел и политзаключённых в стране. Общий рост криминальных происшествий, в том числе с применением оружия. Да и в целом – повышение уровня агрессии в обществе. Те же телеведущие – мы видим, что они себе позволяют. Антон Красовский, которого я просил привлечь к уголовной ответственности, призывал «топить и жечь» украинских детей. Ну куда это вообще? Когда попустительствуют таким вещам, они набирают силу.
Или взять тот же закон «о дискредитации». Мы с товарищами шутим, что скоро наша власть примет закон о «дискредитации медицины». Не понравилось обслуживание в поликлинике, написал жалобу? Всё – дискредитировал медицину, потому что у министра [на этот счёт] другое мнение. Получи восемь лет.
Не устраивает, как дворник убрал улицу? Дискредитировал систему управления жилищным хозяйством. Девять лет. Всё это шутки, конечно, но невесёлые.
– Последний вопрос, Евгений. Не было мысли уехать из страны?
– Нет. Политик должен руководствоваться интуицией – а она мне подсказывает, что однозначно надо быть здесь. И стараться делать то, что возможно.
– А если посадят или лишат адвокатского статуса?
– Да, угрозы такие есть. Но я считаю, что риски пока не настолько велики, чтобы уезжать. Могу ошибаться, конечно. Но отъезд – это очень тяжёлое решение.
* Внесён в реестр «иноагентов».