«Ситуация из опасной перерастает в сверхопасную»

Приговор по «делу “Аэрофлота”» потряс адвокатскую корпорацию: мало кто верил в полное оправдание, но большинство были уверены, что коллегам дадут «по отсиженному». Многолетний срок для обвиняемых не укладывается в голове – особенно у тех, кто вместе с «АУ» следил за ходом процесса и читал репортажи с судебных заседаний. «Улица» попросила прокомментировать приговор адвоката Андрея Гривцова, который защищал топ-менеджера «Аэрофлота» Владимира Александрова. Он поделился с «Улицей» своими опасениями о возможных последствиях судебного решения. Те адвокаты, которые в прошлом работали с госкомпаниями, оказались теперь в зоне серьёзного риска, предупреждает Гривцов.

Себя защищать сложнее всего

Д ля меня это дело не было каким-то сверхсложным само по себе. Не было особых проблем с объёмом материалов и доказательств, технической стороной процесса или запутанностью формулировок обвинения. Дел по статьям о мошенничестве я провёл много – в том числе занимался защитой юристов, адвокатов, судей и следователей. Но именно в этом деле мне было очень сложно работать из-за эмоциональной стороны вопроса. Ведь адвокатов обвиняли в завышении объёмов и стоимости работ – притом что все объёмы работ подтверждались, а их стоимость была сопоставимой с ценой за услуги других коллег. Получается, Кибец и Сливко обвиняли просто в том, что они выполняли свою адвокатскую работу и получали за это гонорар.

Поскольку я тоже адвокат, это, естественно, вызывало у меня ассоциацию, что я защищаю самого себя и всех других адвокатов. А себя защищать, как известно, сложнее всего – из-за эмоций, которые ты не можешь не испытывать.

Процесс был длительным. Во многом из-за того, что подсудимые содержались под стражей – и заседания достаточно часто откладывались из-за карантина и отсутствия доставки. Но никакие процедурные моменты при исследовании доказательств формально не нарушались. Процедура соблюдалась, никто ни на кого не кричал.

Работа обвинения в этом процессе заключалась в повторении обвинительного заключения. Впрочем, я не могу упрекнуть процессуальных оппонентов в каком-то непрофессионализме: они работали с тем делом, которое им досталось.

Мне казалось, что суд нас внимательно слушал. Хотя особой активности в исследовании доказательств председательствующая не проявляла, много вопросов допрашиваемым свидетелям не задавала. В целом практически во всех процессах по уголовным делам, которые слушаются без участия присяжных, обстановка именно такая – и работать достаточно комфортно. На результат это, однако, влияет далеко не всегда.

Приговор оцениваю как незаконный и необоснованный. Пока что я только слушал, но не читал его – копия нам ещё не вручена. На слух создалось впечатление, что приговор – просто калька с обвинительного заключения. А судья как будто вовсе не участвовала в процессе, ведь обвинительные выводы просто противоречат содержанию приведённых доказательств. К примеру, перечисляются доказательства выполнения адвокатами своей работы – и при этом делается вывод, что они похитили весь полученный гонорар. Даются ссылки на сопоставимость ставок адвокатов со ставками других адвокатов, но при этом делается вывод, что Сливко и Кибец всё равно завысили свои гонорары – в том числе потому что у них нет учёной степени или они не участвуют в юридических рейтингах.

Утверждается, что к адвокатам в принципе нельзя было обращаться за юридической помощью, так как в штате компании-доверителя были внутренние юристы. Но никак не оценивается, что такие обращения к другим адвокатам являлись и являются на протяжении многих лет обычной практикой для «Аэрофлота» и многих других компаний. И уж точно в этом нет никакого преступления – закон никак не криминализует такие действия.

Государственные компании регулярно обращаются за юридической помощью к внешним консультантам. Как правило, это происходит, когда компания сталкивается со сложными вопросами, которые требуют особой специализации. С экономической точки зрения может быть невыгодно держать в штате, например, специалиста по уголовному праву – ведь задания для него может не появиться на протяжении многих лет. Логичнее при возникновении такой потребности обратиться к «внешнему» адвокату. Ситуация со штатными юристами напоминает работу семейного врача. Он консультирует членов семьи по общим вопросам, но при возникновении сложной проблемы со здоровьем сам рекомендует специалиста соответствующего профиля.

«Компот для надуманного обвинения»

Что означает для адвокатского сообщества обвинительный приговор по этому делу? Формально ничего, так как у нас не прецедентное право. Однако по факту ситуация из опасной перерастает в сверхопасную – ведь практика формируется вот на таких громких делах.

Адвокат Андрей Гривцов

Посмотрит на всю эту ситуацию какой-нибудь следователь и скажет: раз такие дела проходят через суды, давайте и я возбужу дело в отношении адвоката. Что-то мне его гонорар кажется слишком высоким.

«Я в месяц получаю 50 тысяч рублей, а адвокат сотни тысяч или миллионы, да ещё и за работу по одному делу», – подумает следователь. Вот такое «восстановление социальной справедливости».

Логика следствия в таких делах может выглядеть следующим образом. Привлечёнными «экспертами» – не из государственных экспертных учреждений, ведь государственные за такое не берутся – под видом экономической проводится запрещённая законом правовая экспертиза. Где «рисуются» выводы о том, что привлечение «внешних» адвокатов было в принципе нецелесообразным, поскольку в штате компании-доверителя были свои юристы. Далее будет ещё какая-нибудь экспертиза о завышении стоимости – где гонорар, выплаченный адвокату, сравнивается с базовыми, не имеющими отношения к конкретному делу расценками, размещёнными на сайте другого адвоката. Так делается вывод о «завышении» ставок. После чего все результаты работы адвоката расцениваются следствием как «создание видимости работы путём единичного участия в судебных заседаниях». Компот для надуманного обвинения готов.

Обвиняемыми по таким делам могут стать и те, кто уже не сотрудничает с госкомпаниями. Напомню, что срок давности привлечения к уголовной ответственности за мошенничество в особо крупном размере – 10 лет. Работали девять с половиной лет назад с государственной компанией и получали гонорар? Значит, и вы находитесь в зоне риска.

Обезопасит только прекращение адвокатской деятельности

Внешние юридические консультанты уже достаточно давно стараются ограничить работу с госкомпаниями – как раз по причине возможного возникновения уголовных рисков. Думаю, что после этого приговора количество желающих заключить соглашение с государством резко сократится. Кому хочется быть обвинённым в хищении гонорара из-за того, что у его доверителя есть другие юристы? А даже если и есть – адвокат-то здесь при чём? К нему обратились за помощью, и он эту помощь оказывает. Он может вообще не знать, что у доверителя есть внутренние юристы. Да и какая адвокату разница? Он делает свою работу, а не чужую.

Впрочем, в зоне риска могут оказаться и те, кто не работает с госкомпаниями. Использованную в «деле “Аэрофлота”» схему можно применить к любым соглашениям. Адвокат получил от меня гонорар в три миллиона рублей, а потом я узнал, что другой адвокат мог бы выполнить эту же работу за миллион рублей. Значит, у меня были похищены деньги под видом получения гонорара. И такая логика больше не выглядит как бред…

Адвокат Андрей Гривцов

Адвокатская профессия предусматривает получение гонораров за оказание юридической помощи. А значит, есть только один вариант, чтобы себя обезопасить: полное прекращение адвокатской деятельности. Всегда ведь найдётся кто-то, кто может сделать вашу работу дешевле. И это уже поле для потенциального утверждения о завышении стоимости ваших услуг.

Что может сделать адвокатская корпорация? Первое, что нужно делать, – это публично обсуждать «дело “Аэрофлота”», рассказывать о нём. И объяснять, что всё происходящее является покушением на базовые принципы нашей профессии. Нужно говорить об этом и с высоких адвокатских трибун, и в прессе, и в курилках, и в частных разговорах с другими юристами.

Второе – обращать пристальное внимание на каждый случай привлечения адвокатов к уголовной ответственности за «высокие гонорары». Направлять по этому поводу обращения, подписывать письма в защиту таких коллег, давать правоохранителям письменные разъяснения по вопросу невозможности оценки гонораров. И третье – при наличии запроса со стороны самих обвиняемых вести их защиту силами лучших адвокатов нашей корпорации.

Надо сказать, что по этому конкретному делу помощь со стороны руководителей корпорации оказывалась. Она была реальной и деятельной. Президент ФПА направлял обращения в адрес председателя Следственного комитета и Генерального прокурора. Было подготовлено разъяснение о недопустимости «рыночной оценки» адвокатских услуг. Члены комиссий по защите прав адвокатов оказывали нам практическую и методическую помощь. Ситуация достаточно широко освещалась в средствах массовой информации. Но результата это не дало.

Думаю, здесь причина в уровне противодействия, которое оказывалось со стороны обвинения. Уголовное дело возбуждалось на основании материалов ФСБ, расследовалось следователем центрального аппарата СК; обвинительное заключение утверждалось заместителем Генерального прокурора. Вероятно, для всех этих умных и уважаемых юристов считается чем-то неправильным признать собственную ошибку и расписаться в необоснованном привлечении людей к уголовной ответственности. Впрочем, приговор ещё не вступил в законную силу – и я сохраняю веру в то, что Московский городской суд его отменит.