Юристку предали доверительницы

«Улице» стало известно про необычное административное дело о «дискредитации армии», которое потенциально угрожает всем юристам и адвокатам. Ижевская юристка N (она попросила не раскрывать её имя из соображений безопасности) провела бесплатную консультацию для двух женщин, чьи родные завербовались в колонии в ЧВК «Вагнер». В беседе N допустила несколько эмоциональных высказываний о «спецоперации» – и женщины сообщили об этом в полицию. На суде защита N указывала, что частный разговор трёх человек нелья признать «публичными действиями». Однако суд решил, что беседа шла в адвокатском кабинете, куда теоретически может зайти любой желающий – что делает офис публичным местом. Юристку оштрафовали на 30 тысяч; защита считает это опасным прецедентом, позволяющим наказывать за «кухонные разговоры».

Опасные клиентки

«Улица» получила материалы дела и постановление Индустриального районного суда Ижевска. В них говорится, что 21 декабря 2022 года на консультацию к N пришли жительницы Ижевска Ольга Дягелева и Елена Щербакова. Их двоюродный брат и муж отбывали наказание в удмуртских колониях, но с мужчинами уже два месяца не было связи. Дягелева и Щербакова подумали, что заключённых могли «мобилизовать для участия в специальной военной операции». Они решили получить юридическую консультацию о том, что можно сделать в такой ситуации – и нашли в соцсетях контакты N.

Полтора месяца спустя женщины пришли в полицию с жалобой на юристку. 8 февраля сотрудник местного Центра «Э» взял у женщин практически одинаковые объяснения (есть у «АУ»). И Дягелева, и Щербакова рассказали: в ходе консультации N пояснила им, что в колонии никто не ответит на вопросы о судьбе мужа и брата, «потому что всё, что касается СВО – это государственная тайна». При этом, утверждают женщины, «в процессе разговора [N] неоднократно дискредитировала Вооружённые Силы РФ и правительство РФ, а также умышленно негативно оценивала использование ВС РФ в специальной военной операции на Украине». Щербакова добавила, что юристка «высказывалась громко и эмоционально».

Дягелева сообщила, что скрытно записала беседу с N на диктофон – «чтобы в дальнейшем прослушать и вспомнить, о чём мы говорили». К моменту обращения в полицию она якобы удалила оригинальную запись с диктофона, но скопировала файл на CD.

В объяснениях женщины отдельно отметили – дверь офиса N «на ключ не закрывалась» и поэтому «зайти там может любой желающий». Именно эти безобидные на первый взгляд слова стали ключевой частью показаний показаний.

«Преступные, захватнические, фашистские»

Центр «Э» передал запись на исследование в Экспертно-криминалистический центр Удмуртии. Из разговора длительностью 1 час 6 минут полицейские попросили оценить одну небольшую цитату N: «…Вот идите за своим патриотом туда… куда подальше. Все, кто из России едет на войну – они убийцы. Защищать Родину. Какую Родину?! В чужой стране эта твоя Родина? Ты её защищаешь? Как?»

В беседе с «Улицей» юристка заявила, что не помнит этих конкретных высказываний. «Я была в состоянии стресса, шока и как бы упадка сил – от того, что я не могу по-настоящему помочь людям, – пояснила она. – А они мне говорят – как так, должен быть закон… И им приходится объяснять, что законов нет, ничего нет».

Полиция поставила перед ЭКЦ три вопроса об этой цитате:

– Характеризуются ли действия Вооружённых Сил РФ, осуществляемые на какой-либо территории, как преступные, захватнические, фашистские, связанные с геноцидом, убийством мирных граждан и др.?

– Имеется ли обоснование данной негативной оценки? Какие средства используются для её выражения?

– Содержится ли в тексте отрицание фактов использования Вооружённых Сил РФ в целях защиты интересов Российской Федерации и её граждан, поддержания мира и безопасности?

Исследование проводил специалист Валитов. Он процитировал в документе «контекст спорного текста». Оказалось, что фраза N была адресована вовсе не доверительницам. Она рассказывала, как «четыре мамочки» записали видеообращение о нехватке «нормального обмундирования, нормального оружия» для мобилизованных. И сделала вывод: «Ты мать, ты за своего сына выходишь, так ты требуй прекращения войны». После этого она сказала, что матери мобилизованных называют своих детей патриотами – и произнесла те слова, которые привлекли внимание полиции: «Вот идите за своим патриотом…»

По мнению Валитова, в этом высказывании содержится «характеристика действий ВС как преступных». При этом «обоснования данной негативной оценки в спорном тексте не имеется».

Специалист ЭКЦ МВД Удмуртии Валитов

Негативная оценка выражена лексемой «убийцы», актуализирующей семантику преступного умерщвления.

Однако в третьем вопросе Валитов не согласился со следствием: «Отрицание фактов использования Вооружённых Сил РФ в целях защиты интересов Российской Федерации и её граждан, поддержания мира и безопасности в представленном тексте не содержится».

Выводы специалиста были переданы капитану полиции Елене Максименковой. 17 февраля она составила протокол по ч. 1 ст. 20.3.3 КоАП (публичные действия, направленные на дискредитацию Вооруженных Сил РФ). Чтобы доказать «публичность» юридической консультации, Максименкова воспользовалась тем самым аргументом про «зайти может любой желающий». «Высказывания [N] носят публичный характер, так как они произносились в открытом кабинете, свободном для доступа и посещения третьими лицами», – написала она в протоколе.

«Мне было больно и страшно за этих людей»

15 марта протокол начал рассматривать Индустриальный районный суд Ижевска. Интересы N представлял адвокат Роман Качанов. Первым делом он заявил в качестве свидетеля собственника помещения, где N принимает клиентов. «Суд должен исследовать обстоятельство, связанное со статусом помещения, – пояснил Качанов. – Носит ли оно публичный характер либо частный характер, где не имеется свободного доступа граждан. То есть это, грубо говоря, не проходной двор». Судья Елена Фролычева удовлетворила ходатайство о допросе свидетеля – но сначала решила выслушать объяснения самой N.

Юристка рассказала, что консультирует людей «как правозащитник» с 2005 года. Она берёт деньги только за судебное представительство, а «разъясняет права» бесплатно; её месячный доход от этой деятельности – примерно 10 тысяч рублей. N сказала суду, что не помнит слов, указанных в полицейском протоколе, – но если и «допускала какие-либо высказывания», то они не были публичными, «поскольку помещение недоступно для свободного прохода граждан». Отвечая на уточняющий вопрос судьи, юристка пояснила, что уже не помнит Дягелеву и Щербакову – потому что у неё было много подобных бесед. «С середины октября все колонии были оторваны от мира. После этого выяснилось, что оттуда вывозили заключённых, – рассказала она. – Поскольку я много лет юрист по данной системе, соответственно, все родственники со своей болью, истериками шли ко мне за консультацией. С октября по декабрь через меня прошло очень много людей, матерей, жён, сестёр. Там невозможно запомнить ни дату, ни лица, ничего – люди приходили и уходили».

По её словам, в первые месяцы было непонятно, добровольно ли заключённые записываются в ЧВК. «С колониями никакой связи нет, адвокатов не пускают, – пояснила N. – Мы считали на тот момент, что их вывозят насильно. Для всех это был ужас, особенно для родственников, которые не имели связи и не знали, что делать. Они приезжают в колонии, им говорят: “Нет такого, а где искать – не знаем”».

Юристка N

Не могу сказать, сколько именно родственников заключённых [обратились за консультацией], но примерно 100–200 человек. Они приходили по несколько человек в день, они все ревели, просили помощи. Я не знала, как помочь. Мне было больно и страшно за этих людей, я ни одного лица не помню сейчас.

Позже N рассказала суду, что примерно 30% родственников заключённых, обратившихся к ней за консультацией, остались недовольны её объяснениями: «Когда я разъясняла, что ваш близкий добровольно заключил контракт, они не верили. Они считали, что я их оговариваю, они не хотели в это верить, они устраивали истерики. Ко мне многие относились негативно, у меня у самой был нервный срыв, потому что искать правду приходилось мне одной, мне никто не хотел помогать. Я единственная в Удмуртии пыталась что-то узнавать, что-то делать».

Старший инспектор Елена Максименкова заявила суду, что республиканский Экспертный центр МВД провёл лингвистическую экспертизу высказываний N и обнаружил в ней «негативную оценку». Адвокат Качанов обратил внимание суда: согласно документу, исследование проводил «специалист Валитов» – но «в деле нет никаких данных, что это за лицо… об ответственности он не предупреждался». Полицейская парировала, что «в Экспертном центре так просто кто попало не будет делать экспертизы, там всего два специалиста».

Защитник попросил Максименкову лично объяснить претензии к словам его доверительницы:

– С чего вы сделали вывод, что в высказываниях N имеется состав правонарушения, предусмотренного ч. 1 ст. 20.3.3 КоАП?

– Потому что она своими высказываниями позиционирует российские вооружённые войска как убийц.

– Чем это запрещено?

– Я считаю, что это не убийцы. СВО является… по защите граждан.

– Где в тексте [цитаты N] сказано «СВО»? Где в тексте говорится об Украине, об СВО?

– В стенограмме [всего разговора юристки с женщинами] читать надо, здесь конкретно выделено, что в ней.

– Где в стенограмме это указано?

– Они выделили слова, которые носят негативную оценку.

Адвокат ещё раз попросил указать, где именно инспектор увидела состав правонарушения. «Вооружённые силы, которые защищают нашу Родину, отправляются на СВО, она считает убийцами», – ответила Максименкова.

После нескольких технических вопросов о стенограмме записи заседание прекратилось.

«Это мои предположения»

На следующий день допрос Максименковой продолжился. Капитан полиции признала, что не была в том помещении, где N принимает посетителей. Она пояснила, что в интернете можно набрать адрес – и «выходит конкретно этот дом с фото, где вход в кабинет, то есть для неопределённого круга лиц с улицы». Отвечая на вопрос, сколько нужно пройти дверей, чтобы попасть к N, капитан повторила: «Туда может зайти любой человек, то есть имеет доступ любое третье лицо, которое захотело прийти проконсультироваться».

Затем суд допросил адвоката – собственника помещения, где N принимает людей («Улица» не называет его имени, чтобы не раскрыть личность юристки). Тот рассказал, что речь идёт про его адвокатский кабинет, куда установлен «разрешительный порядок» прохода. Чтобы туда попасть, необходимо пройти через две двери и тамбур между ними. «Точно не проходной двор, – заверил адвокат. – Посторонние люди не приходят. Иногда заходят спросить, не нотариальная ли это контора, но крайне редко». По его словам, N занимает часть офиса «на безвозмездной основе», поскольку у них «дружеские отношения».

Дальше показания дала Ольга Дягелева. Она признала, что N встретила их с Щербаковой на улице и сама провела в офис для бесплатной консультации. При этом двери были закрыты на ключ и N пришлось открыть их. Других людей в помещении не было – только они втроём. В ходе беседы Дягелева услышала «негативное отношение к стране, к Родине, к военнослужащим», поэтому и решила обратиться в полицию.

Елена Щербакова добавила, что N не стала закрывать дверь помещения изнутри – а значит, в ходе консультации «любой мог зайти». Но этого во время беседы не произошло, признала она – и пояснила: «Это мои предположения».

Суд попросил уточнить, что значила фраза «N высказывалась эмоционально» из объяснений у следователя. «Когда она проговаривала про то, как отправляют как пушечное мясо, ещё что-то – сразу начинала эмоционально говорить», – пояснила Щербакова.

В дополнениях Качанов напомнил, что формулировка ст. 20.3.3 КоАП подразумевает «публичные» действия и призывы – а здесь три человека вели частную доверительную беседу в изолированном помещении. «У лица должен быть умысел на публичные действия. В частном разговоре никаких публичных действий быть не может, – настаивал он. – Даже если человек где-то на вокзале, в суде общается с глазу на глаз в доверительной беседе, если кто-то его подслушал – умысла не было на публичные действия. Человек не обращался к толпе, к собранию. Совершенно другой стиль общения доложен быть в публичных выступлениях».

Адвокат Роман Качанов

Должны быть все признаки публичности. Так отмахиваться: «Нет публичности, да и не надо, потому что N плохая, она плохо выразилась о ВС РФ» – ну, это детский лепет.

Дальше он повторил суду аргументы о процессуальных нарушениях: специалиста Валитова не предупреждали о даче заведомо ложных показаний, к тому же в материалах дела отсутствуют данные о его образовании и квалификации. «Такая процессуальная фигура, как специалист, никаких справок, заключений не даёт», – напомнил адвокат. Он предположил, что Валитов составил предварительную справку – а полицейские, опасаясь истечения сроков возбуждения протокола, «решили свалить всё в кучу в режиме халатности».

В итоге Качанов призвал суд прекратить дело за отсутствием состава правонарушения. «Дело абсолютно высосано из пальца. Если моя подзащитная будет признана виновной, то это будет иметь колоссальные негативные последствия», – предупредил он.

Тем не менее 16 марта судья Елена Фролычева признала N виновной. «Высказывания… были осуществлены при ведении консультационной работы в месте, доступном для неопределённого круга лиц, с открытом доступом в офис (адвокатский кабинет), в присутствии двух граждан, что говорит о публичности действий…» – говорится в постановлении (есть у «АУ»). Аргументы о процессуальных нарушениях судья отвергла. Она назначила N штраф размером в 30 тысяч рублей.

Роман Качанов уже обжаловал постановление в Верховном суде Удмуртии. Защитник видит негативную тенденцию в том, что частные разговоры могут признать публичными действиями. Он напомнил про дело москвича Сергея Клокова – первого, кто был арестован по «цензурной» статье 207.3 УК о «публичном распространении ложной информации» про армию. Повод для преступления – три частных телефонных разговора, которые следствие посчитало «публичными», напоминает Качанов. «Если такие кухонные разговоры будут легализованы как публичные действия – это будет очень негативная практика, – опасается он. – У каждого свои мысли есть. Вы ими поделились в дружеской беседе, а кто-то записал – и вот это уже публичные действия. Вот уже на вас готово дело».