Навальный – аномалия, искажающая правовое пространство

18 января Химкинский городской суд прямо в здании полиции провёл выездное заседание по мере пресечения Алексею Навальному. Судья отправил оппозиционера в «Матросскую Тишину» до 15 февраля, хотя заседание о замене условного срока на реальный состоится уже 2 февраля. Экзотическому суду в полиции предшествовали другие известные всем события: отравление Навального; отказ правоохранителей возбудить уголовное дело по этому факту; объявление человека, местонахождение которого было известно, в розыск – и, наконец, демонстративное задержание в аэропорту. «Улица» решила обсудить эти события с адвокатом Ильёй Новиковым, известным по «политическим» делам. Однако он считает, что нет никакого смысла оценивать происходящее с точки зрения права, поскольку весь ход событий говорит о недобросовестности тех, в чьих руках применение закона. «Нужно прекратить разбирать закон – нужно говорить о правоприменителях», – уверен Новиков.

– Мне бы хотелось начать разговор не с суда в отделении полиции, а с более ранних событий – с отравления Алексея Навального. Насколько типично для российской правоохранительной системы не возбуждать уголовные дела по подобным фактам?

– Вообще, очень типично. И обывательское представление о том, что уголовные дела возникают сразу по любому поводу, не соответствует реальности. Адвокаты прекрасно знают про традиционную карусель «проверка – отказ – отмена, проверка – отказ – отмена», которая успешно практикуется нашими правоохранителями.

Многое зависит от сюжета дела. Условно говоря, дела о наркотиках возбуждаются так часто, потому что есть специальные подразделения с планом и отчётностью. И они заинтересованы в том, чтобы «профильных» дел было больше, – не так важно, в отношении Иванова или Петрова.

А вот дела о бытовых конфликтах (назовём их так) имеют тенденцию не возникать – просто потому что в органах нет заинтересованной в их количестве группы. Как правило, есть замученный участковый или следак, на которого всё это будет в итоге спущено – а у него драк и поножовщины более чем хватает. Очередное дело об убийстве только добавит ему лишней головной боли. А если он доведёт его до победного конца, то требования к следующему отчётному периоду возрастут.

Поэтому если вы простой обыватель, которого кто-то обидел, то очень быстро убедитесь, что добиться возбуждения дела крайне непросто.

– Получается, если бы речь шла даже об условном гражданине Иванове, который подозревает, что его отравили соседи, то правоохранители, вероятнее всего, не стали бы проводить проверку?

– Если бы у Иванова в больнице нашли ингибиторы холинэстеразы и задокументировали это, – что вполне вероятно, когда речь идёт не о Навальном, – я думаю, тогда первоначальные шаги по расследованию были бы вполне вероятны.

Но ситуация с Навальным контролировалась изначально – и контролировалась так, что любые подобные шаги были исключены. Ну, кроме ситуации, при которой их нашли бы целесообразными для маскировки. Возможно, если бы координатором был человек, более склонный к рефлексии, и вообще более умный, то они бы так и поступили. Потому что гораздо логичнее отвечать на все вопросы «Ну подождите, мы расследуем», – а там пройдёт год-два, всё замнётся и, может, будет уже не так интересно. Отвечать на повторяющийся вопрос «А почему вы не расследуете?» бесконечными «Потому что не нашли оснований» довольно глупо.

С другой стороны, может быть, как раз на этом деле они окончательно закинули чепчик за мельницу и посчитали: а не важно, как это смотрится. Глупо, не глупо – мы всё равно будем делать вот так.

Короче говоря, если взять случай Навального в отрыве от его личности, то он не является каким-то уникальным. Но рассуждать об этом деле в общих терминах было бы очень неправильно.

Адвокат Илья Новиков

Мы видим, что Навальный – это такая гравитационная аномалия, которая искажает вокруг себя правовое пространство. Те вещи, которые кажутся если не очевидными, то хотя бы достаточно вероятными, когда речь идёт об условном Иванове, в случае Навального работают совсем не так.

– Мне всё же кажется интересным понять, насколько его случай выбивается из привычной правоприменительной практики. Давайте попробуем представить, как бы действовали силовики, если бы в интернете появилось расследование, например, о том, как неизвестный маньяк убивает людей – а не расследование Навального о попытках лишить его жизни.

– Эти кейсы нельзя сравнивать. Труп производит сильное впечатление на наших правоохранителей. Это понятная реальность. А вот что такое ингибитор холинэстеразы, какой-нибудь полковник, возможно, и не понимает. И я не понимаю – и не буду делать вид, что умнее полковника в данном случае.

Что такое труп, понимают все. Поэтому при наличии трупа дело возникает в 100% случаев. Оно потом часто схлопывается, когда выясняется, что труп не криминальный. Или замораживается, когда его приостанавливают, и дело становится типичным «висяком». Но всё-таки труп – это труп.

А вот когда кого-то хотели убить, но не убили – ну, тоже есть довольно много типовых ситуаций, когда дело так и не возникает. Знаменитый советский стишок «Ей сказали: “Что вы, тётя, вот убьют – тогда придёте”» – он, в общем-то, об этом. Когда женщина приходит в полицию и говорит, что муж грозился зарубить её топором, в большинстве случаев она услышит в ответ: «Ну не зарубил же – чем нам заниматься?». Поэтому я не могу сказать, что расследование, как Иванова хотели отравить, заставило бы встрепенуться всю эту машину.

Но нужно помнить уродливое слово «резонанс» – я не люблю его, потому что оно и ни про что, и про всё сразу. Тем не менее оно хорошо отражает, как полицейское начальство воспринимает огласку. Если бы в Н-ской области случился скандал о том, что блогера хотели отравить, и общество всех поставило на уши – конечно, полицейское начальство предпочло бы дело возбудить. Просто чтобы контролировать ситуацию. Но в случае Навального мы видим, что этот момент решили отыграть по-другому.

– УФСИН по Москве потребовала отменить условный срок Навального по делу «Ив Роше» на реальный, заявив о неоднократных нарушениях испытательного срока. При этом упоминались случаи начиная с января 2020 года. Какова практика по замене условного срока на реальный: сколько нужно «собрать» нарушений, чтобы это произошло? Или это всегда на усмотрение ФСИН?

– В законе нет конкретного определения, что такое «систематические нарушения», это вопрос усмотрения суда. В принципе любое «неоднократное» – то есть больше одного раза – уже могут толковать как систематическое. Я не слышал, чтобы у ФСИН были какие-то централизованные внутренние установки, какие и сколько нарушений ведут к представлению о замене условного срока на реальный. Как правило, эти вопросы решаются на местах и сугубо по местному усмотрению.

Но я повторюсь: мне кажется очень вредной сама идея обсуждать ситуацию с Навальным на фоне якобы аналогичных правовых ситуаций. Предположение, что ФСИН действует по Навальному хоть и с перегибами, но примерно так же, как по другим делам – оно неверно в корне. И мы это понимаем.

Поэтому развёрнуто комментировать отдельные нарушения процедуры, как это сейчас делают многие коллеги, я бы не стал. Процедура могла быть и более чистой, но сути это бы не изменило. Характерно, что у некоторых комментаторов из другого лагеря прямо разворачивается мысль: «Надо бы, конечно, как-то его посадить, но сделать это грамотно». Почитайте, например, твиттер адвоката Сталины Гуревич, где она анализирует ситуацию с задержанием Навального. Мол, это безобразие, что его неправильно арестовали: вот если бы задержали по новому делу по ст. 159, то было бы хорошо. И мы не можем сказать, что наша нормативная аналитика чем-то лучше, чем у этих людей. Значит, дело не только в нормах права.

Адвокат Илья Новиков

Мы заранее знаем, что в отношении этого конкретного человека так или иначе примут решение о посадке. И обсуждать в такой ситуации, правильное или неправильное основание для этого выбрали, – правовой цинизм, по-моему.

Я могу привести пример из своей практики – дело Егора Жукова, студента ВШЭ, которого изначально арестовали по «Московскому делу» о митингах 2019 года. А когда это дело в отношении него схлопнулось, ему заменили обвинение на экстремистское. Тогда была очень мощная поддержка со стороны студентов, и я помню, как меня почему-то зацепили слова одной молодой студентки, которая с большим убеждением говорила в камеру: «Егора преследуют абсолютно незаконно». Я смотрю на неё и думаю: «Во-первых, откуда ты знаешь, что это незаконно? Вот там сидят взрослые дяди, тёти, и они все считают, что дело законно. Откуда ты знаешь, что нет? Может быть, они правы. И второе: а если бы это было законно, ты бы согласилась с этим? Допустим, самый-самый последний наиверховнейший суд нам авторитетно скажет, что всё законно. Тогда ты согласишься, что с Егором Жуковым поступают правильно?».

Если мы, юристы, серьёзно относимся к той материи, с которой работаем, то не должны позволять себе обсуждение ситуации Навального только с формалистской позиции. Когда мы заранее знаем, что мотивация судей, следователей и прокуроров заведомо отличается от надлежащей.

Поэтому не важно, как трактует происходящее ФСИН. Ведь мы понимаем, что служба не руководствуется законом, чтобы решить, что сделать с Навальным. Нет, она сначала думает, что сделать с Навальным – а потом ищет под это решение статью. И находит, разумеется, плохой вариант. Вы знаете, что вам нужно сделать; вы понимаете, что по закону не получается, – и вам приходится натягивать сову на глобус.

Адвокат Илья Новиков

Весь ход событий по делу Навального настолько чётко маркирует намерения и целеполагание, что делает бессмысленным и вредным разговор о том, как это устроено с точки зрения закона. Закон основан на презумпции, что правоприменитель действует добросовестно. Когда мы знаем, что правоприменитель действует недобросовестно – нужно обсуждать ситуацию как-то иначе. Нужно прекратить разбирать закон – и начать говорить о правоприменителях.

– Я как раз пытаюсь понять, насколько сильно в деле Навального «натягивается сова на глобус». Потому что очень сложно ориентироваться в российской правоприменительной практике, и единственный выход, по-моему, – это сравнить применение закона в отношении условного Иванова и в отношении конкретного Навального. Показать контраст между ними.

– А то, что происходит с Ивановым, – это хорошо? Вам нравится?

– Конечно, это тоже нехорошо. Но это ориентир, за который я держусь, чтобы понять, в какой правовой точке находится кейс Навального.

– Ситуация с Алексеем Навальным находится за пределами права.

– Мне важно пройтись по всем основным правовым событиям, чтобы получить аргументы в пользу вашей позиции. Давайте продолжим. Насколько обоснованно объявлять в розыск человека, который не скрывает своего местонахождения и неоднократно заявлял, что после выздоровления вернётся в Россию?

– У нас многие понятия вышли из закона того времени, когда основным рабочим инструментом следователя и судьи было гусиное перо. Розыск – это одна из таких реалий. Да, есть компьютерная база, куда заносится информация о разыскиваемых, и люди, например, на границе проверяются в этой базе. Но идеология-то осталась прежней.

Что такое розыск человека, местонахождение которого известно? Это ведь необязательно про Навального. Множество есть случаев, когда человека объявляют в розыск, а он сам выходит на связь. Сообщает, где находится, спрашивает, что ему хотят сказать. Ему отвечают: «Ничего не знаем, вы в розыске». Человек спрашивает: «А розыск с какой целью?». Отвечают: «А вот розыск, чтобы розыск». При этом они сами не особо отличают розыск с целью задержания от, например, розыска с целью допроса.

Но история с Навальным удобна как раз тем, что здесь много деталей, на которые в обычных делах мало кто обращает внимание. И сейчас они все как на ладони. В том числе ситуация, когда в розыск объявляют человека, местонахождение которого известно.

Адвокат Илья Новиков

Объявлять в розыск человека громко и с музыкой есть смысл только в том случае, если хочется, чтобы он не вернулся. Это очевидно.

Например, экс-начальника ФСИН Александра Реймера или экс-главу «Открытого правительства» Михаила Абызова не объявляли публично в розыск. Потому что правоохранители в их случаях действительно хотели выманить их из-за границы, чтобы посадить в России.

Ещё один момент, иллюстрирующий наличие недобросовестных мотивов в действиях следователей по делу Навального, – это слаженная межведомственная организация. Когда мы видим, что действия разных самостоятельных ведомств одновременно сходятся в одной точке, мы понимаем, что за этим что-то стоит. В случае Навального, находящегося за границей, СК заявила, что они возбудили дело в отношении него по 159-й УК на 356 миллионов. А ФСИН синхронно сообщила, что объявила его в розыск за нарушение испытательного срока по другому делу. Вот если бы вы, находясь за границей, прочитали в новостях, что СК возбудил по вам дело по ст. 159, как бы вы поступили? Вы бы первым делом сели в самолёт и прилетели в Москву?

– Нет, я бы не стала возвращаться. Я бы связалась со своим адвокатом в Москве и попросила его выяснить, что происходит.

– Вот именно. Конечно, такие действия силовиков не могут человека в здравом уме побудить вернуться в страну. На это и был расчёт.

– То есть действия СК и ФСИН были направлены на то, чтобы Навальный не вернулся?

– Конечно.

Адвокат Илья Новиков

И вы видите, что Навальный превратился для властей в огромную головную боль. Мандела в тюрьме – это гораздо хуже, чем Мандела в бегах.

– А как вы можете прокомментировать обстоятельства возвращения Навального? Я говорю про посадку в другом аэропорту и задержание на паспортном контроле.

– В развороте самолёта самое смешное то, что люди, его планировавшие, считали себя очень хитрыми. На самом деле о возможности такого фокуса начали говорить со дня сообщения Навального о возвращении в Россию. Все понимали, что сторонники пойдут его встречать, – и наши начальники сразу стали придумывать, как всё это сорвать. Ну а как можно сорвать? Посадить в другом месте. Как это объяснить? Погодными условиями. Всё это обсуждалось в соцсетях с самого первого дня – и ровно так и произошло. Хотя они там явно носились с этой идей как с ценной оперативной схемой; наверняка отчитались, что была проведена важная спецоперация.

Чем такие операции удобны для нас и чем они плохи для тех, кто их производит? Они выявляют такие вещи, которые в противном случае остались бы невыявленными. Смотрите, если бы самолёт сел во Внуково и там Навального ждали сотрудники ФСИН, то мы говорили бы только о факте задержания. Но из-за того, что самолёт посадили в Шереметьево, появились новые вопросы: «Ребят, а что вы делали в Шереметьево? А когда вы поняли, что нужно ехать туда? Или у вас во всех аэропортах сидело по бригаде, заточенной под Навального? Или у вас сотрудники ФСИН из Внуково в Шереметьево приехали за 40 минут?».

Ведь по закону ФСИН не должна была координироваться с гражданской авиацией, она не должна была получать всю эту информацию в режиме реального времени. Они могли приехать в аэропорт, пройти со своей корочкой и ждать там, как зайчики, развития событий. Всё это указывает на координацию разных ведомств из центра. Вся эта суета выявляет много грязи.

– Поговорим о самом задержании. Как вы думаете, почему адвокату Навального – Ольге Михайловой – было отказано в сопровождении подзащитного? Навальный сам юрист, зачем правоохранителям нарушать права задержанного и препятствовать деятельности адвоката, если они этим мало что могут выиграть?

– Адвокат в ситуации такого беспредела – причём не только в случае Навального – выполняет не только функции советчика на месте. Мне, кстати, очень не нравится, когда наши адвокатские структуры педалируют идею, что адвокат – это независимый советник по правовым вопросам. Как будто этим его работа и ограничивается.

Адвокат Илья Новиков

Адвокат – это не только юридические советы. Это ещё связь с внешним миром, это человек, который выйдет из полиции или СИЗО и расскажет, что происходит с его подзащитным. И часто это во много раз важнее, чем участие в процессуальных мероприятиях.

Поэтому адвокату и не позволили сопровождать Навального: им хотелось контролировать ситуацию, информацию о ней. Вариант «Навальный исчез непонятно куда» им нравился больше, чем «Навальный с адвокатом поехали в такой-то отдел полиции».

– Как часто судебные заседания по мере пресечения проводят в здании полиции?

– Это не то чтобы неслыханно, но экзотика.

– Какие основания для этого нужны?

– Нет отдельной нормы, которая регулировала бы выезд суда в здание полиции. Есть общее положение о том, что заседание суда может проходить в выездном режиме – фактически по соображениям целесообразности. В основном это происходит на Кавказе и обычно касается заседаний по существу дела, а не по избранию меры пресечения. Когда на скамье подсудимых оказывается опасная, с точки зрения следствия, группа – и есть основания полагать, что при транспортировке в суд будут попытки их отбить. В таких случаях судебный процесс проходит в выездном формате – но суд выезжает в СИЗО, а не в полицию.

Можно вспомнить нальчикское «Дело 58-и», в котором было около 60 подсудимых. Там думали, как их всех судить – подходящего помещения для такого масштабного процесса в Нальчике просто не было. В итоге построили отдельный зал судебных заседаний с примыкающим к нему СИЗО. Концепция выездного суда была поднята на небывалую высоту.

В самом этом выезде – если мы будем анализировать ситуацию отвлечённо – наверное, нет ничего чрезвычайного, максимум это странно и необычно. Но такая точка зрения возможна только если игнорировать историю преследований Навального. Когда прочие суды, причём самые разные, массово принимали одинаково странные решения – и везде Навальный проигрывает и нигде никогда не выигрывает. Но если не игнорировать все эти события, то вы понимаете, что ситуация гораздо более скверная, чем ошибка или произвол отдельно взятого судьи.

Вообще нетипичные процессуальные ситуации часто выявляют то, что в рутинной обстановке, как правило, бывает скрыто. Если помните, было дело украинских военных моряков – тогда было арестовано 24 человека. Невозможно было загнать столько людей в одну клетку, поэтому их вынужденно разбивали на группы – и меру пресечения рассматривали разные судьи. В таком случае нормально ждать разных (хотя бы по форме) решений. Но этого не произошло: разные судьи выдали одинаковые, под копирку, постановления. Хотя, казалось бы, судьи по закону не координируются, тем более что рассматривают дела разных людей. Когда возникает такая массовая повторяемость, гораздо больше оснований говорить, что с судом что-то не так, чем в случае с одним конкретным судебным произволом. Поэтому выездной суд с Навальным – это не выездной суд вообще. Это суд по Навальному, который вдобавок почему-то происходит в выездном режиме. Ну и то, что в кабинете полиции судье пришлось в итоге сидеть под портретом Ягоды, конечно, добавляет символичности.

– Как вы думаете, почему заседание по мере пресечения в отношении Навального решили проводить в полиции?

– Потому что меньше общественного контроля: меньше журналистов, меньше камер, меньше публичности.

– Но кажется очевидным, что такое решение вызовет ещё больше раздражения у общества.

– Слушайте, люди с той стороны – это не какие-то хитроумные шахматисты, которые просчитывают на сто ходов вперёд. Они думают: «Я могу так сделать, я так делаю. Почему? Потому что мне так проще. А за общественный резонанс не я отвечаю – пусть про это думают люди из администрации президента».

– Этим же объясняется тот факт, что Навальному не дали пообщаться с адвокатами перед заседанием?

– Да – просто потому что могли. Это единственное объяснение. Я никакого другого не стал бы искать – зачем?

– И их не волнует демонстративное нарушение права на защиту?

– Нет. А вообще право на защиту превратилось в фетиш, который живет своей отдельной жизнью. Считается, что если человеку дали поговорить с адвокатом – соблюли право на защиту, не дали – не соблюли. В то время как право на защиту, по-хорошему, – это много самых разных условий, которые все должны соблюдаться.

Никого уже не удивляет ситуация, когда в суд привозят совершенно измученного человека, который уже шестой день нормально не спит. Может, его каждое утро в 6 утра вывозят из СИЗО и несколько часов везут в суд. Не выспался? Адвокат же есть, сиди слушай. А вот если, не дай бог, не вручили обвинительное заключение за 7 суток до начала судебного процесса, тогда да, это нарушение права на защиту.

У судей сформировался консенсус, что право на защиту – это некий формальный критерий. Если ситуацию можно проверить формальным образом, тогда можно говорить о нарушении права на защиту. А всё, что относится к оценочным критериям, – это практически никогда не обсуждается судом. Везде, где судья может сказать: «А вот я считаю, что право на защиту не нарушено», он, как правило, так и говорит.

Адвокат Илья Новиков

Если вы не вникаете в то, как обращались с человеком до суда и может ли он вообще адекватно воспринимать происходящее; если вам достаточно того, что подсудимый доставлен и сидит в клетке; какой-то защитник – не важно, какой – присутствует; обвинительное заключение вручено – то всё, больше мы не обсуждаем право на защиту, можно судить.

И кстати, опущенная планка стандартов никогда не остаётся на одном месте – она опускается дальше. Не пустили адвоката? Ну а что такого? Потом ведь поговорят. И в следующий раз не пустим.

– Почему их не пугает нарушение права на защиту как формальный повод оспорить решение в дальнейшем?

– Навального выпустят тогда, когда они сами захотят его выпустить. Они могут захотеть – и вот это как раз точка приложения усилий – если лично Путина принудят к этому: если Меркель, Макрон или Байден скажут: «Если вы не отпускаете его завтра, то мы делаем так и так». После таких разговоров судьи волшебным образом меняют взгляд на ситуацию, у ФСИН меняется точка зрения. А до этого решение, какое бы оно ни было кривое, могут отменить только в том случае, если уже будет готов план Б. Там у них на подходе идиотское дело об обидчивом ветеране, там дело о мошенничестве на 356 млн, там потенциально сколько угодно дел, которые могут возникнуть из ничего. В таком раскладе задним числом можно и отменить первое.

И опять же, мне как практикующему адвокату кажется, что многие коллеги слишком большое внимание уделяют отмене незаконного решения, когда это уже никому не нужно. По-моему, это такой донкихотский подход. Было много решений по Ходорковскому**, например, когда промежуточное решение о помещении под стражу отменялось спустя много лет Верховным судом. И нам предлагают считать, что это некая победа – ведь ВС сказал, что тогда пять лет назад суд неправильно заключил его под стражу на два месяца. Ну, неправильно – и что, если человек уже десятый год сидит?

Адвокат Илья Новиков

Я не вижу смысла многословно рассуждать сейчас о том, нужно ли отменять решение о мере пресечения в отношении Навального или нет. Его не нужно было принимать. Возможно, потом в какой-то момент отменят – потому что высокого уровня судьям вроде того же Вячеслава Лебедева приятно говорить, мол, мы разобрались, ошибки были исправлены. То, что это мёртвому припарки – другой разговор, и его они вести не любят.

А мы рассуждаем о том, как отменить это решение в апелляции, – то есть тратим наш конечный ресурс на обсуждение того, что не является важным. И адвокатам типа Сталины Гуревич комфортно говорить о формальностях и не говорить о сути. Но для тех, кто считает, что Навальный не должен находиться ни в какой тюрьме, это, наверное, не оптимальная линия поведения.

– Могут ли условно осуждённого арестовать на 30 суток до суда по вопросу замены условного срока на реальный? Адвокат Навального говорит, что это незаконно.

– Я не погружался сильно в эту материю – у меня не было таких случаев в собственной практике. Но вообще да – это выглядит довольно странно.

– Каким может быть результат рассмотрения представления ФСИН о замене условного наказания на реальное? Правозащитник Павел Чиков (внесён в реестр «иноагентов». – «АУ») сообщил, что «по ходатайству ФСИН об отмене условного осуждения Алексея Навального суд может принять три решения – отказать в ходатайстве и освободить из-под стражи, решить исполнять ранее назначенное наказание либо снова продлить испытательный срок».

– Решение может быть любым, это часто встречающаяся ситуация. Но как и по другим делам, у нас судьи чаще всего встают на сторону прокуратуры, ФСИН и т. д. Впрочем, не в 100% случаев. Бывает, что и отказывают в замене. Но, опять же, это странный способ говорить о деле Навального. Не будет такого, что это дело станет рассматривать судья, который ничего не слышал о Навальном. Не будет. В первую очередь потому что у нас система распределения дел между судьями всё ещё подвергается ручному контролю.

Адвокат Илья Новиков

Поэтому судье, который мог бы на это дело смотреть как на любое другое, его просто не назначат. А назначат тому, кто на это дело будет смотреть правильно с партийной точки зрения.

– Вы хотите сказать, что даже не потребуется никакого внешнего давления?

– Слушайте, ну я не слышал, чтобы судьи рассказывали: «Вот председатель меня позвал, стучал кулаком – и говорил, чтобы я посадил Петрова». Как правило, судья, которому такое дело назначается, сам прекрасно понимает, чего от него ожидают, – и готов это исполнить. Потому что в противном случае дело ему бы не дали.

– Что всё происходящее говорит о российской правоохранительной и судебной системе? Куда мы идём?

– Ничего нового. Мы никуда не идём, мы уже пришли.

Я не могу сказать, что всё, о чём мы говорили, сводится к тому, что в России правоохранители и суды работают только на репрессии. Наверное, странно от адвоката это слышать, но в большей части уголовных дел, которые попадают в суды, обвинение имеет, в общем-то, какую-то здравую позицию. А большинство судей, просто по закону больших чисел, люди скорее адекватные. И у них нет жизненной задачи обязательно решить дело несправедливо.

Адвокат Илья Новиков

Просто в нашей судебной системе есть возможность в любой момент включить ручной контроль. И получается такой гибрид. Вот у нас водопровод соединён с канализацией. В принципе вода-то там есть, никто не говорит, что её там нет.

– Как вы думаете, должно ли адвокатское или даже шире – юридическое – сообщество отреагировать на происходящее?

– Оно и реагирует.

– Что вы имеете в виду? Комментарии, которые юристы и адвокаты дают СМИ?

– Да. Я не особенно верю, что какие-то официальные структуры жёстко выскажутся на эту тему. По вполне очевидным причинам. Кто-то объяснит это чистотой жанра – «Это не наше дело, у нас другая миссия», кто-то более прагматичен – «Что вы хотите? Вы хотите нас поссорить с властью – зачем это нужно?». Но всё сводится к одному и тому же: надо молчать, как бы чего не вышло.