«Вклад в общее смертоносное дело»

В декабре 2022 года суд немецкого города Итцехо вынес приговор Ирмгард Фурхнер. В 1943–1945 годах она работала машинисткой-стенографисткой в концлагере Штутгоф – и канцелярски оформляла массовые убийства. Суд признал 97-летнюю женщину виновной в соучастии в убийстве более 10 тысяч заключённых и назначил ей условный срок. Этот случай – продолжение серии процессов над теми, кого можно назвать винтиками в конвейере смерти. За последние десять лет перед судом предстали «бухгалтер Освенцима», лагерный доктор, бывшие охранники из Собибора, Штутгофа, Заксенхаузена. И хотя обстоятельства этих дел касаются событий 80-летней давности, адвокат Максим Никонов считает, что поднимаемые в них вопросы многому научили современных юристов – и оказались поразительно актуальными в XXI веке.

«За гранью воображения»

И рмгард Фурхнер родилась в 1925 году. Карьеру машинистки она начинала в солидном Дрезднер-банке, а в 18 лет стала работать в лагере Штутгоф. С 1 июня 1943 года по 1 апреля 1945 года через неё проходила вся корреспонденция коменданта Пауля-Вернера Хоппе и его адъютанта: приказы, инструкции, списки депортированных, переписка с административно-хозяйственным управлением СС.

После окончания войны Фурхнер заявила на допросах, что ей неизвестно о каких-либо смертях в лагере. Хотя её муж, бывший командир отряда СС, дал совершенно другие показания: «В лагере Штутгоф людей травили газом. Об этом говорили сотрудники комендатуры». Тем не менее тогда Фурхнер так и осталась рядовым свидетелем по делам о нацистских преступлениях – ведь она лично никого не убивала. Женщина всю жизнь проработала административным работником; в 2014 году она переехала в дом престарелых. А в 2015 году Михаэль Отте из Центрального управления по расследованию нацистских преступлений нашёл её имя в базе данных на 1,7 миллиона человек – тех, кого когда-либо проверяли на причастность к нацистским преступлениям. Перепроверили: оказалось, что Фурхнер жива и может по состоянию здоровья предстать перед правосудием.

На допросах она вновь говорила, что убийств в лагере не видела – и спустя десятилетия помнит лишь, что комендант диктовал ей заказы на садовые принадлежности. И ещё – что считает расследование нелепым. Меж тем дело всё-таки дошло до суда. За несколько часов до начала слушаний Фурхнер сбежала из дома престарелых, но была задержана полицией.

На процессе выступили выжившие узники лагеря и эксперт-историк Штефан Хёрдлер. Заново были изучены документы из тех, послевоенных разбирательств. Чтобы проверить слова Фурхнер, суд посетил Штутгоф. Был восстановлен маршрут, которым она ходила на работу по территории лагеря. Суд даже установил, что её стол располагался возле окна – из которого был прекрасно виден лагерный двор и всё происходившее там. Аргумент, что Фурхнер «не замечала» дым и смрад массовых убийств, находится «за гранью воображения», пришёл к выводу судья Доминик Гросс. «Она могла уйти в любой момент» – подчеркнул он. Подсудимая хранила молчание. Единственное, что она однажды произнесла: «Я сожалею обо всём, что произошло. И сожалею, что в то время была в Штутгофе. Я не могу сказать больше».

В результате Ирмгард Фурхнер – единственной женщине из числа гражданских служащих, представших перед судом за последние десятилетия по обвинению в нацистских преступлениях, – были назначены два года лишения свободы условно. Приговор уже обжалован в апелляции.

Сознательный преступник или винтик в механизме

После конца Второй мировой войны и падения Третьего рейха перед правоведами встал острый вопрос: каковы пределы уголовно-правовой ответственности для сотрудничавших с режимом? С одной стороны, она не может быть безграничной – невозможно обвинить всех «до последнего налогоплательщика в диктатуре». С другой стороны, нельзя позволить реальным преступникам «прятаться в толпе» и ссылаться на аргумент «Я просто выполнял свою работу».

Если использовать классический подход уголовного права, то человек должен отвечать лишь за совершённое персонально им – а не за действия коллектива или социальной общности. Но в XX веке мир столкнулся с бюрократически организованным злом. Создавались и функционировали структуры, предназначенные исключительно для производства смерти, ненависти, репрессий и дискриминации. Структуры, формально основанные на законе – но антиправовые по своей сути. К такому привычная модель уголовного права оказалась не готова.

Возьмём для примера послевоенные обвинения против сотрудников лагерей смерти. У этих структур была единственная цель – конвейерное уничтожение людей. Но уголовному преследованию поначалу подвергались преимущественно коменданты и старшие офицеры. А также те исполнители «на местах», в отношении которых было доказано непосредственное совершение ими конкретных убийств, насилия и унижения узников.

Адвокат Максим Никонов

Чем дальше рядовой сотрудник лагеря смерти находился от газовой камеры или барака заключённых, тем меньше были его шансы стать подсудимым.

В 1963–1966 годах этот подход попытались расширить, привлекая к ответственности ещё и якобы «нейтральную» охрану. Например, подсудимые из числа охранников лагеря смерти Хелмно настаивали, что просто работали в оцеплении и сами никого не убивали. Суд отверг этот довод: «Обвиняемые только в силу своего членства в специальном отряде, созданном специально для уничтожения еврейского населения Польши и некоторых других групп населения (…), способствовали убийству. Следовательно, природа задач, возложенных на них при выполнении отдельных действий, – по крайней мере, в этом контексте – не имеет значения».

Вопрос о том, при каких условиях можно судить не просто отдельного человека, а члена определённого коллектива, поднимал и Фриц Бауэр – доктор права, генеральный прокурор земли Гессен и главный инициатор Франкфуртского процесса.

Этот процесс отличался от дела против охранников из Хелмно тем, что Освенцим функционировал как более сложный комплекс. Там был и лагерь смерти, и лагерь принудительного труда, и транзитный пункт. Кроме того, прокуратуре было важно показать «срез» концлагеря – «от коменданта до капо». Из-за всего этого усложнялся и вопрос о соучастии. Фриц Бауэр считал, что нельзя рассматривать «атомизированные» действия лагерного персонала вне контекста – в отрыве от единой программы истребления в рамках государственно организованного разделения труда. Он утверждал, что весь лагерь функционировал именно как машина для убийства. И деятельность каждого её сотрудника – это «вклад в общее смертоносное дело». Поэтому все причастные к нему, от охранников до руководства, были виновны в соучастии в убийстве. Ведь они вне всяких сомнений знали о целях концлагерей – и осознавали, в чём участвуют.

Но Верховный суд Германии придерживался другой позиции. 20 февраля 1969 года он вынес решение о том, что «низовое» трудоустройство в концлагере само по себе не считается достаточным доказательством соучастия человека в массовом убийстве, совершённом лагерной машиной. Это решение определило развитие практики на долгие годы вперёд, позволив многим уйти от ответственности. Тем не менее юристы продолжали попытки изменить эту ситуацию.

И в конечном счёте победил подход Бауэра. В 2011 году судебная практика была вновь пересмотрена. С тех пор для привлечения обвиняемого к ответственности нужно доказать, что он был сотрудником концлагеря, находился в нём более суток – и понимал, что именно там происходит. Поэтому теперь подсудимые по такого рода делам либо оспаривают сам факт работы в концлагере, либо утверждают, что не знали и не понимали, что это было за место. Такую позицию занимала и Ирмгард Фурхнер.

Зачем поминать старое

Итак, ограничения, созданные решением Верховного суда Германии 1969 года, были сняты. С 2011 года возможно привлекать к ответственности тех, кто занимал самые незначительные лагерные должности, «просто выполнял свою работу» – и, возможно, считал, что его просто не заметят, если что-то пойдёт не так.

Ещё раньше было снято другое ограничение – сроки давности привлечения к уголовной ответственности. Если брать за точку отсчёта 8 мая 1945 года, то они могли бы истечь уже к середине 1960-х. На эту тему шли острые дискуссии, сроки давности постепенно увеличивались – и в 1979 году были внесены радикальные поправки о том, что тяжкие убийства (§211 УК ФРГ) давностью не погашаются. Именно за соучастие в таких убийствах и привлекаются участники конвейера смерти.

В результате за последние десять лет перед судом предстали «бухгалтер Освенцима» Оскар Грёнинг, лагерный доктор Хуберт Цафке, бывшие охранники из Собибора, Штутгофа, Заксенхаузена. Как правило, они получали небольшие сроки лишения свободы – часто условно или с последующим освобождением от его отбывания. Такое мягкое наказание объясняется преимущественно возрастом осуждённых.

Адвокат Максим Никонов

Но из-за давности событий, упрёков в «запоздалом правосудии» и споров об определении наказания для людей очень преклонного возраста неизбежно возникает очень важный вопрос. Нужны ли вообще судебные процессы, подобные делу Фурхнер? Что они могут дать 80 лет спустя?

Классические подходы в уголовном праве относят к целям наказания:

• исправление осуждённого;
• предупреждение совершения им и другими людьми новых преступлений (частная и общая превенция);
• претерпевание кары за причинённый вред.

И кажется, что всё это неприменимо к ситуации с преступлениями нацистов. Вряд ли можно говорить об исправлении через наказание тех участников «машин разрушения», кто после падения диктатуры и так десятилетиями вёл себя добропорядочно. А вероятность совершения 90-летними подсудимыми новых преступлений очевидно близка к нулю. Уникальность же исторического контекста совершения «преступлений режима» затрудняет разговор и об общей превенции. Поскольку на эффективное предупреждение разумно рассчитывать хотя бы «при прочих равных условиях». Но современная Германия является демократической страной с жёсткой уголовной ответственностью за отрицание Холокоста – а опыт Нюрнберга и других похожих процессов никак не повлиял, например, на начало геноцида в Камбодже в 1975 году.

Остаётся только вопрос кары. Но итоговое наказание – небольшие сроки лишения свободы, в том числе условно – выглядит явно несоразмерным обвинению в соучастии в массовых убийствах. Конечно, в самом факте публичного разбирательства по такого рода делам есть доля посрамления подсудимых. И они это очень хорошо понимают. В письме судье Доминику Гроссу о нежелании участвовать в судебном заседании Ирмгард Фурхнер с обезоруживающей простотой указала: «Я не хочу выставлять себя на посмешище человечества». Тем не менее это вряд ли можно назвать полноценным воздаянием.

Тогда зачем нужны эти процессы? Мне представляется очевидным, что классические подходы и обычные «утилитарные» цели наказания просто не соответствуют масштабу вопросов, поднимаемых в этих делах. За привычными юридическими теориями «из учебников» нужно увидеть главное и самое важное.

Адвокат Максим Никонов

Именно так – судебным процессом 80 лет спустя – обеспечивается совершенно иной образ права. Торжество которого состоит не в звериной суровости наказания, а в справедливости процедуры – и в констатации факта, что правосудие даже спустя многие годы настигло тех, кто творил «банальность зла».

Ещё это возможность услышать жертву. Не только одинокий голос конкретного человека, но одновременно и голос самой Истории, что доносится до нас через мучительную память выживших.

Именно через такие дела изживает себя диктатура в сознании людей. Публично, именем государства напоминая «Никогда снова!». И это способ не замалчивать своё прошлое, а прорабатывать его – чтобы спокойно и уверенно смотреть в будущее.