«Фактически осуществляется цензура»

Танки «специальной военной операции» проехались по многим российским правам и свободам – прежде всего по свободе слова. Заблокированы и закрыты многие СМИ, а УК и КоАП спешно пополнились откровенно «цензурными» статьями. «Улица» обсудила эту ситуацию с адвокатом, старшим партнёром проекта «Сетевые свободы» Станиславом Селезнёвым. Он рассказал, могут ли СМИ обезопасить свою работу – и какие последствия грозят обычным гражданам, которые хотели бы высказать негативное мнение в отношении «спецоперации».

«Роскомнадзор не может послать бомбардировщик в редакцию»

– Всего за одну неделю россияне лишились доступа к огромному количеству СМИ. Уничтожено «Эхо Москвы», заблокированы «Дождь»*, «Медуза»*, «Медиазона»* и многие другие издания. Если полностью отвлечься от эмоций, то как квалифицировать произошедшее с точки зрения права?

– Непростой вопрос. Происходящий процесс трудно охарактеризовать иначе, чем зачисткой информационного поля и лишением общества права на освещение событий с разных сторон. Международные стандарты не зря устанавливают особую, повышенную защиту права журналистов на сбор и распространение информации. Ведь только максимальная прозрачность и возможность свободной, независимой публичной критики обеспечивают подотчётность властей. И функционирование их в интересах общества, а не своих собственных. Именно этим в нормальном обществе и занимаются СМИ.

Если смотреть с точки зрения права – очевидно, что власти отказались от позиционирования России в качестве современного, развитого, демократического государства. Поскольку в систему возведено внесудебное и максимально жёсткое вмешательство в реализацию права граждан на свободу выражения мнения.

– Для чего всё это нужно? Просто чтобы никто публично не критиковал действия власти?

– Есть такое понятие в праве, в том числе международном, как «охлаждение общественной дискуссии». Это недопустимые, разумеется, действия со стороны кого бы то ни было: властей ли, корпораций, частных лиц. Можно сказать, что это синоним слова «цензура». Стремление не просто вынести какое-то мнение в качестве ключевого, а сделать так, чтобы люди, в том числе журналисты, в принципе старались не разговаривать, опасаясь возможного преследования.

– Роскомнадзор запрещает СМИ произносить слово «война» – необходимо использовать формулировку «специальная военная операция». Какое здесь используется юридическое обоснование?

– Мы полагаем, что подобная практика находится за пределами полномочий Роскомнадзора, поскольку его полномочия по ограничению свободы СМИ закреплены в Законе об информации. Также есть Закон о СМИ, Конституция и так далее. Полномочий РКН запрещать те или иные слова не прописано нигде!

Да, ведомство наказывает СМИ за использование ненормативной лексики – ряд известных всем слов, связанных с телесным низом. Но перечень этих слов «утверждён» Роскомнадзором совместно с Институтом русского языка имени Виноградова. Юридическим базисом для этого является статья 15.3 Закона об информации, которая запрещает СМИ распространять то, что наносит вред развитию детей. Предполагается, что нецензурная брань наносит вред моральному развитию подрастающего поколения.

Что касается упоминаний слов «война», «военные действия», «спецоперация», то в данном случае РКН, как мы полагаем, выходит за пределы своих полномочий – потому что вторгается в авторский замысел журналиста, что прямо запрещено Законом о СМИ. А слово «война» не внесено в словари или законы как слово, запрещённое к применению.

Да, РКН, видимо, считает, что это оценочное суждение, которое для журналиста недопустимо. Но таким образом фактически осуществляется цензура, поскольку автор может использовать только формулировки, выработанные официальными органами. Именно поэтому мы полагаем, что в условиях независимого суда каждое такое вмешательство ведомства в редакционную политику СМИ должно влечь признание этих требований незаконными.

– Является ли это нарушением Конвенции? Могут ли заблокированные редакции обратиться в ЕСПЧ? Или, скажем, их слушатели-читатели, недовольные запретом тех или иных слов?

– Чтобы получить оценку нарушения Конвенции от Европейского суда, в любом случае необходимо дать шанс российским судам грамотно применить принятые Российской Федерацией международные стандарты. Нескольким редакциям мы уже помогаем судиться внутри России – поскольку полагаем, что можно и нужно добиться признания таких действий Роскомнадзора недопустимыми вмешательствами в свободу прессы. Это вполне разумная стратегия, пока юрисдикция Европейского суда распространяется на Российскую Федерацию – как минимум до конца 2022 года. Хотя мы надеемся, что это продлится и дольше.

– Блокировкой СМИ занимается преимущественно Роскомнадзор. Как это оформлено с точки зрения российского законодательства?

– При блокировках ведомство ссылается на закон «Об информации, информационных технологиях и защите информации», в частности на уже упоминавшуюся статью 15.3 этого документа. Она-то и позволяет Роскомнадзору блокировать некоторые виды контента, распространение которого запрещено на территории страны. У нас десятки видов такой информации: нецензурная брань, пропаганда наркотиков, распространение алкоголя через интернет, пропаганда «нетрадиционных отношений», неуважение к власти, заведомо ложные сведения. Список можно продолжать очень долго, причём многие его пункты вызывают споры. И ответственен за выявление этой недопустимой информации не только РКН. С требованиями о блокировке могут выступать и десятки других ведомств, в частности прокуратура.

Надо помнить, что статья 15.3 за последние 10 лет регулярно меняется – и формулировки в ней становятся всё более и более неопределёнными, доступными для широкой трактовки. При этом фактически не предусмотрена процедура судебной проверки мнения чиновников РКН о том, почему та или иная информация относится к запрещённой. При обнаружении постов или страниц, которые ведомство полагает подпадающими под действие закона, Роскомнадзор отправляет требование незамедлительно удалить их. Если этого не происходит, ведомство вправе заблокировать весь ресурс. И только потом владельцы ресурса могут в судебном порядке доказывать, что оснований для таких действий не было.

Эта норма уже была предметом рассмотрения ЕСПЧ именно с точки зрения качества закона – насколько он в принципе соответствует реалиям современного демократического общества. Понимаю, что сейчас это даже звучит странно… Так вот, Европейский суд критически высказывался о формулировках этой статьи. Правда, в редакции, если не ошибаюсь, 2013 года. С тех пор ситуация немного изменилась, появился Кодекс административного судопроизводства, содержащий процедуры обжалования решений чиновников. Однако в случае с блокировками сохраняются большие проблемы.

Старший партнёр проекта «Сетевые свободы» Станислав Селезнёв

Фактические все споры относительно блокировок Роскомнадзора рассматривает один-единственный суд в стране – Таганский районный. Он просто завален огромным количеством исков к РКН, чуть ли не парализован ими. Ни о каком незамедлительном рассмотрении этих вопросов речи не идёт.

– А почему именно Таганский суд?

– Главное управление Роскомнадзора находится в Таганском районе города Москвы. В рамках КАС иски к данному госоргану должны рассматриваться по месту его нахождения.

– Есть ли прецеденты позитивного исхода? Когда заблокированным сайтам удавалось оспорить блокировки.

– В принципе есть примеры позитивного исхода, однако речь идёт о блокировках по требованию других ведомств. Которые, соответственно, отменялись другими судами.

В качестве примера можно привести дело наших коллег из «Роскомсвободы». Один из саратовских судов заблокировал страничку на сайте «Роскомсвободы» – за рассказ о способах обхода блокировок. С таким требованием выступила саратовская прокуратура. Но «Роскомсвобода» дошла до ЕСПЧ, который признал за российскими властями нарушение. В результате дело было пересмотрено и прокуратура отказалась от иска. Это было совсем недавно, в 2021 году. До этого было решение о снятии блокировки с порносайта. А вот по Таганскому суду я такую практику вспомнить затрудняюсь.

– Ряд СМИ продолжили свою работу несмотря на блокировку. Является ли это нарушением какого-то закона? Грозит ли их сотрудникам какая-то ответственность?

– Собственно, блокировка – это как раз самое страшное наказание для СМИ, и в рамках нашего законодательства, и в рамках международной практики. Ключевая задача СМИ – донесение информации до общественности, это следует из самого термина. Блокировка же уничтожает эту возможность. Поэтому ничего более страшного по Закону об информации не предусмотрено.

– А что касается отдельных журналистов, работающих на эти издания?

– На отдельных журналистов, к счастью, ответственность СМИ не распространяется. Пока, во всяком случае. Они ослушались решения РКН, ведомство применило «высшую меру социальной справедливости», как было написано в УК РСФСР – и уничтожило их СМИ. Тот факт, что они продолжают работать, уже вне полномочий Роскомнадзора.

Старший партнёр проекта «Сетевые свободы» Станислав Селезнёв

Пока что Роскомнадзор не может послать бомбардировщик в редакцию и уничтожить её физически.

– Угрожает ли что-то тем россиянам, которые продолжают читать заблокированные Роскомнадзором СМИ? Например, через VPN?

– Никакой ответственности за обход блокировок у нас сейчас не предусмотрено.

– А если перечислять деньги таким СМИ?

– Если СМИ не признано нежелательной организацией, то ответственности также нет. Ведь в рамках российского законодательства этого СМИ вообще больше не существует.

– Кстати, многие обсуждают вопрос: должны ли заблокированные СМИ-«иноагенты» продолжать использовать плашки о своём «иноагентском» статусе?

– У некоторых из этих изданий есть учредители или редакции, расположенные на территории России. А за немаркировку материалов СМИ, внесённых в реестр «иностранных агентов», есть отдельная административная и уголовная ответственность. Поэтому если заблокированные СМИ продолжат распространять информацию, но откажутся от её маркировки, то их редакторы могут быть подвергнуты административной и уголовной ответственности.

«Никакие варианты исключать нельзя»

– Буквально за один день были приняты и уже вступили в силу важные поправки в Уголовный Кодекс и КоАП. Их называют «законами о цензуре». Они вводят ответственность за информацию о действиях армии, которую не подтверждают военные, – вплоть до 15 лет лишения свободы. Под запретом оказываются и призывы к миру, требования прекратить «специальную операцию». Мы уже делали с вами экстренный короткий разбор этих статей для соцсетей «Улицы». Давайте теперь поговорим чуть подробнее – какие именно действия могут подпадать под этот закон?

– Да, теперь у нас есть сразу три новые статьи в Уголовном кодексе. И состав, например, статьи 207.3 УК (публичное распространение заведомо ложной информации об использовании Вооружённых Сил Российской Федерации) очень своеобразный. Честно говоря, я весь день на неё смотрю и думаю: каким же образом работа журналистов будет строиться с учётом этого нормативного акта?

Ведь теперь любая информация о действиях военных на территории Украины, не совпадающая с высказываниями официальных лиц Минобороны, МИД, других заинтересованных ведомств, может быть сочтена заведомо ложной – и стать поводом для привлечения к ответственности. Мы можем утверждать это, основываясь на практике применения статьи 13.15 КоАП (злоупотребление свободой массовой информации) и статьи 207.1 УК (публичное распространение заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан). Повторюсь, это касается любой информации, отличной от позиции официальных лиц. Кстати, статья 207.3 УК применяется даже без административной преюдиции.

– Есть ли уже практика по применению статьи 207.3 УК?

– По-моему, пока ни одного дела по этой статье не известно. По крайней мере, к нам такие жалобы не поступали.

– Вопрос по возможной практике: а если человек или СМИ при публикациях о «военной операции» ссылается на официальные российские СМИ, учреждённые правительством? На РИА «Новости», ТАСС, на «Российскую газету»? Это будет считаться «официальной информацией»?

– Состав статьи 207.3 УК говорит об ответственности за распространение только «заведомо ложной» информации. Поэтому лицо, ссылающееся на источник своей осведомлённости, по идее, не должно нести ответственность. Есть практика по другим статьям УК и КоАП, когда люди указывали, откуда они брали данные, – и их не наказывали, дела прекращались. Но мы не можем с уверенностью говорить об этом как о единственно возможной практике по новым статьям.

Вспомните случай в Уфе весной 2020 года. Тогда в чате местных журналистов в WhatsApp появилась информация о том, что на кладбищах под столицей Башкортостана якобы готовится большое количество мест для «коронавирусных» захоронений. Это сообщение изначально было опубликовано с аккаунта главы пресс-службы руководства республики. Наутро вышли публикации, после чего сообщение из чата пропало. И хотя журналисты успели его заскринить, их издания – в том числе проправительственные – были привлечены к

– Хорошо, а анализ законности «спецоперации» с точки зрения международного права может подпасть под такую статью?

– Если вопрос начинается «А может ли…», то мой ответ на него – да, может. Поймите, никакие варианты исключать нельзя. А вот говорить о вероятности возникновения именно этого варианта – уже сложнее.

– Некоторые российские СМИ в эти дни сообщали, что в «операции» участвуют солдаты-срочники. Эта информация отрицалась на всех уровнях. Но буквально вчера власти это подтвердили – мол, произошла ошибка. Вопрос: если бы каких-то граждан или СМИ успели наказать за сообщения про срочников – что было бы после признания властей? Они смогли бы добиться справедливости?

– Как показывает практика по другим статьям, такое возможно. Ярчайший пример – ситуация с распространением коронавируса. Весной 2020 года у властей Российской Федерации была чёткая позиция: якобы коронавирус не особо опасен, его распространение сдержано, большого количества заболевших нет, никаких локдаунов, шатдаунов не будет. Проходит буквально месяц-два, и мы видим изменение риторики: инфекция очень опасна, локдауны обязательны, специальные меры принимаются.

Но к тому времени десятки человек уже получили штрафы за распространение той информации, которая в итоге подтвердилась. И в результате по фейкам статистика отмен оказалась достаточно неплохой. Чуть ли не пятая часть всех поступивших в суды дел была прекращена – фактически именно из-за того, что сведения, воспринятые полицейскими как фейки, подтвердились. То есть шанс есть, хотя предсказать практику я затрудняюсь.

– Может ли этот закон применяться к адвокатам, которые будут излагать информацию своих доверителей, отличную от официальной версии событий? К примеру, по работе над исками родственников погибших военных?

– Ваш вопрос снова строится по структуре «А может ли…». Повторюсь – может быть всё что угодно. Всегда существовала возможность, что в Челябинске упадёт метеорит, – но никто не предполагал, что он действительно возьмёт и упадёт.

Если отталкиваться от существующей практики, то Закон об адвокатуре предусматривает возможность защищать своего доверителя любыми не запрещёнными средствами. И опровергать версию процессуального оппонента любыми способами, пока дело не дошло до драки. В приведённом вами примере возникает конкуренция норм: с одной стороны, Закон об адвокатуре, с другой стороны – новая уголовная статья. В России я пока не знаю случаев преследования защитников при подобной конкуренции. А вот в Беларуси нечто подобное уже встречалось. Что неудивительно, ведь там корпорация контролируется чиновниками из Минюста.

«Право в Республике Беларусь сломалось»

Адвокат Илья Салей – об участии в кампании Бабарико и «правовом армагеддоне»

С другой стороны, сейчас мы видим изменения в нашем профессиональном законе, которые могут привести нас в сходную ситуацию. Речь идёт о тех нормах, которые уменьшают независимость региональных палат адвокатов в пользу большей централизации адвокатуры. Наше сообщество проходит тот же путь, который прошла система местного и регионального самоуправления лет 20 назад. Мы видим большую централизацию, расширение жёстких санкций вроде «запрета на профессию».

«Практика просто поразительна»

– Расскажите про другие новые статьи.

– Появилась статья 280.3 («Публичные действия, направленные на дискредитацию использования ВС»). Здесь очень важно понимать, что наказание может последовать не только за высказывание, но и за иные «действия», которые будут сочтены саботажем в целях публичной дискредитации. Это может быть, к примеру, задержка движения транспорта, нарушение связи или даже опоздание на работу с целью привлечения внимания к недопустимости использования армии.

Помимо штрафов и лишения свободы статья предполагает в качестве наказания лишение права заниматься определённой деятельностью. Вероятно, речь будет идти о работе по профессии. То есть корреспондент или редактор не смогут работать журналистами, а рабочий оборонного завода не сможет трудиться на этом предприятии. Статья имеет административную преюдицию, то есть за подобные действия нельзя сразу привлечь к уголовной ответственности. Первое нарушение будет наказываться штрафом по новой административной статье 20.3.3. Второе за год – уже по уголовной.

– Если мы говорим об административной статье 20.3.3 – что под эту категорию может подпасть?

– О, это, пожалуй, наиболее опасная статья. Уже не раз говорилось: в отличие от уголовного преследования административная ответственность может наступить ретроспективно. Хотя по закону, вроде бы, так происходить не должно. Дело в том, что районные суды считают неудаление поста или статьи длящимся нарушением – и срок ответственности по нему течёт с момента обнаружения, а не с момента публикации.

Можно вспомнить целую серию дел осени 2021 года, связанных с буквой «Н» или восклицательным знаком в соцсетях. Это дела чебоксарского активиста, который получил несколько штрафов за публикации 2018–2019 годов в 2021 году. Это дела Марии Алёхиной и Люси Штейн в Москве.

Но суды в разных регионах к этой практике относятся по-разному. И если речь идёт о высказываниях по какой-то общественно значимой теме, то для них никакого срока давности не существует. А если речь идёт о каком-то изображении свастики, сделанном простым гражданином, то в этих случаях суды почему-то применяют нормы, связанные с истечением срока давности.

Второе же нарушение статьи 20.3.3 КоАП, напомню, повлечёт за собой уголовное наказание.

Старший партнёр проекта «Сетевые свободы» Станислав Селезнёв

Эта статья полностью охлаждает общественную дискуссию в СМИ. Ведь для юрлиц штраф составляет от 300 до 500 тысяч рублей. А если была создана опасность нарушения общественного порядка – от 500 тысяч до миллиона. Причём за один текст можно привлекать одновременно главного редактора и издание.

И эта статья будет применяться как специальная норма против именно антивоенных мероприятий. Фактически все дела (за исключением одного случая, связанного с костромским священником Иоанном Бурдлиным) касаются офлайнового выражения мнения: это плакаты, граффити, значки, зелёные ленточки. Всё это офлайновая деятельность. Очень много у нас на горячей линии вопросов про привлечение за хештеги или петиции, но пока подобных случаев мы не знаем. Но это не значит, что их не будет позже. Например, уже есть несколько случаев за репосты в Telegram.

Причём пока мы не видим расширения этой статьи на другие действия властей. А то ведь при обсуждении этого законопроекта в Совфеде, я читал, кто-то из сенаторов задал вопрос: а почему вводится такая узкая норма? Её надо, мол, расширить. Почему защищают только солдат, но не сотрудников ФСБ, МВД? Может быть, их тоже туда надо внести? Но поскольку законопроект уже был принят в трёх чтениях и прошёл Госдуму, так «доделывать» его не пока стали. Если это произойдёт, то любой новостной репортаж, связанный с участием полиции, ФСБ, МВД, любых силовых структур, будет потенциально опасным для журналистов.

– Какая практика сложилась за несколько дней существования административной статьи 20.3.3?

– Она просто поразительна. Суды стремительно рассматривают дела по новым статьям; берут на себя полномочия экспертов-лингвистов; отказываются откладывать дела, чтобы ждать явки адвоката. Это, конечно, только ощущение – но такого, мне кажется, никогда не было по административным делам на тему слов и высказываний. Раньше суды всегда старались привлекать лингвистов, без которых невозможно дать заключение относительно состава статьи.

– Насколько это привычный сценарий – когда закон только принимается и сразу же массово применяется?

– Это вполне нормально. Очень хорошо это было видно на примере статьи о неуважении к власти (ч. 3 ст. 20.1 КоАП). Она появилась в конце марта 2019 года – и за апрель-май уже были десятки дел. Точно так же молниеносно стала применяться статья 20.3.1 КоАП (возбуждение вражды), которая административно преюдиционная для статьи 282 УК (экстремизм).

– Давайте перейдём к новой статье про призывы к санкциям.

– Это ещё одна новелла Уголовного кодекса – статья 284.2 (призыв к санкциям в отношении России). Ей также корреспондирует новая норма в КоАП – статья 20.3.4. То есть первый призыв будет наказываться административно, второй – по уголовной статье.

– Здесь-то хотя бы есть определённость, что считать «призывами»?

– Пока у нас нет ничего кроме статьи. И гадать, что именно посчитают, мы даже не берёмся. Мы всегда работаем с конкретными случаями. И подсказывать что-то правоохранителям нам не хочется.

«Сотрудники полиции приходят к тому, кто им известен»

– Как СМИ обезопасить себя в новой реальности? Это вообще возможно?

– Затруднительно дать на этот вопрос какой-то законченный и полный ответ. Абсолютной защиты не даёт даже полная остановка работы. Даже если СМИ прекратило свою деятельность с момента вступления новых статей в силу, то их всё равно могут привлечь к ответственности за ранее сделанные и не удалённые публикации. Пример, который мы видим, – «Новая газета». Выражаясь языком авторов «спецоперации», сейчас она вынуждена полностью «демилитаризовать» свой сайт.

– Есть ли какой-то предел у такого «длящегося» нарушения? Могут ли теперь оштрафовать СМИ за статьи десятилетней давности? Могут ли потребовать удалить статьи времён Чеченской войны?

– Такое активно происходит по отношению к СМИ за упоминание признанных экстремистскими и запрещёнными в России структур Алексея Навального – в публикациях, сделанных в прошлые годы, ещё до признания их экстремистскими. Так что да, и с другими темами это действительно может произойти.

Если вы просите это оценить с правовой точки зрения, то такие требования, пожалуй, недопустимы, поскольку деяние-то совершено ранее. И невозможно было предсказать, что впоследствии оно будет запрещено. Но правоприменительная практика такова.

– Отличаются ли последствия для зарегистрированных СМИ и медиа без государственной регистрации?

– Ответственность, разумеется, различается. Медиа без регистрации не считаются юрлицом. Поэтому скорее всего под ответственность подпадает конкретный журналист, опубликовавший сообщение. Однако тут возникает интересный юридический вопрос: ведь существуют независимые проекты, в которых трудятся несколько человек. Если материал не подписан конкретной фамилией, то встаёт вопрос: а как следователи будут устанавливать автора конкретной публикации? Особенно если к администрированию сайта имеют доступ несколько человек, а все журналисты откажутся давать показания, ссылаясь на 51-ю статью Конституции о праве не свидетельствовать против себя. Можно, конечно, запросить логи, но они не всегда доступны.

– Что делать, если медиа не имеет регистрации, но при этом имеет коллектив, иерархию в нём, конкретного человека, который выплачивает гонорары? Будет ли он «крайним»?

– Опять же, могу сказать по опыту защиты журналистов: сотрудники полиции приходят к тому, кто им известен. К главному ли редактору, к рядовому журналисту – неважно. К тому, кто им ближе. И уже этого человека опрашивают и допрашивают на предмет того, каким образом и кто имеет дело к администрированию, кто контролирует выход материалов, кто является автором, кто отвечает. А дальше уже вопрос доказывания и оценки доказательств судом: даст ли пояснения гражданин, удовлетворится ли этими пояснениями суд.

Сотрудники полиции и ФСБ проведут расследование, запросят сведения из Роскомнадзора, у провайдеров. Но если сами журналисты и являются администраторами, то вопрос в том, выдадут ли они эту информацию или не выдадут. Вопросов очень много, и доказывание причастности конкретного лица к публикации конкретного материала очень сложное. Есть случаи, в том числе в нашей практике, когда сотрудникам полиции и ФСБ так и не удавалось определить, кто является автором конкретного материала.

«Дальше вопрос уже не юридический»

– Недавно Генпрокуратура предупредила граждан об ответственности за массовые несанкционированные акции. Может ли возникнуть ответственность у юриста, который разъясняет потенциальным участникам будущей акции их права?

– Всевозможные разъяснения правозащитных проектов, связанные с правильным юридическим поведением в ходе взаимодействия с правоохранительными органами, раньше не приводили и не должны приводить к преследованию.

В чём мы точно можем быть уверены? Сведения относительно времени, места, даты проведения будущих мероприятий считаются правоохранителями и судьями организацией несанкционированных митингов.

– Но здесь нашим читателям сразу вспомнится история Михаила Беньяша, которого арестовали на пять суток после поста с призывом помогать задержанным. Это исключение? Или можно было заранее предсказать, что к его формулировкам прицепятся?

– Не могу комментировать этот вопрос, не являясь защитником Михаила.

– Ещё одно уточнение. Вы говорите, что сведения о дате и месте считаются организацией митинга. Получается, что человека могут привлечь не только за организацию митинга по этой фабуле, но и по новым статьям КоАП типа 20.3.3?

– Да, у нас уже есть несколько случаев привлечения одного и того же человека одновременно по двум статьям – и по 20.2 КоАП, и по 20.3.3.

– Новые правовые рамки – это чрезвычайное и резкое нововведение? Или часть системы, которая давно складывалась в российском законодательстве?

– Конечно, это долгая история. Я думаю, что её стоит отсчитывать года так с 2012-го – когда после массовых акций протеста власти обратили внимание на интернет. Тогда были введены основания для блокировки страниц в интернете – педофилия, наркотики, экстремизм. Тогда же под предлогом борьбы с этими преступлениями был создан так называемый «чёрный список» сайтов.

Последующие 10 лет были посвящены тому, чтобы взять Сеть под контроль. С 2014 года начал применяться так называемый «Закон Лугового» (ст. 15.3 Закона об информации) о внесудебных блокировках сайтов с информацией, которая не устраивает чиновников. Власти продолжили эту тенденцию в 2015 и 2017 годах, когда запрещали средства обхода блокировок. Можно вспомнить «Битву за Telegram», которая привела к так называемому «IP-геноциду», в ходе которого Роскомнадзором было случайно заблокировано огромное количество страниц.

– Как мне кажется, ещё одним важным шагом к сложившейся ситуации были изменения в законодательстве, направленные на борьбу с фейками о коронавирусе.

– Да-да, вы совершенно верно обратили на это внимание. При этом следует оговориться, что распространять фейки нехорошо, и способствовать этому, конечно, не следует. Но бороться с этим явлением нужно максимально полным и оперативным предоставлением информации. Независимо от того, как она будет воспринята. И тогда не остаётся места для фейков. Доверие вызывает человек или чиновник, который сообщает как хорошие, так и плохие новости.

Информационное пространство никогда не останется пустым. Если вы не будете сообщать новую информацию, люди будут додумывать, переосмысливать, обсуждать, критиковать ранее полученную. Будут строить предположения – так и появляются фейки.

Старший партнёр проекта «Сетевые свободы» Станислав Селезнёв

Сообщать максимально полную информацию у наших властей почему-то не получается. Поэтому мы пришли к грани, за которой лежит полное уничтожение интернета как информационной связанной структуры.

– Как долго это может продолжаться?

– Такая ситуация? Пожалуй, очень долго. По причинам, связанным с политическим устройством нашей страны, – а дальше вопрос уже не юридический. Законы принимаются теми людьми, которые были избраны на основе всеобщего голосования. Формально эти люди представляют интересы большей части российского общества. Исходя из этого можно предположить, что большинство граждан по таким законам и хочет жить.

– Какие юридические пути выхода из этого возможны?

– Если мы посмотрим на многие принимаемые сейчас нормы, на их юридическую технику, то можем с уверенностью сказать: немалое количество этих законов входит в противоречие со сложившимися международными стандартами защиты прав человека. И многие законы уже получили оценку такого авторитетного международного судебного органа, как ЕСПЧ. Работает Европейский суд, к сожалению, очень медленно. Если бы он работал оперативнее… Впрочем, что уж говорить. В общем, мы точно знаем, что многие законы и факты их применения не соответствуют международным стандартам. Отсюда можно предположить, что это даёт юридические основания для их отмены. Это совершенно нормальная процедура.

– Спрошу, просто чтобы расставить точки над «i». Блокировки СМИ, новые законы, запреты неудобных властям формулировок – мы можем сказать, что здесь речь идёт о цензуре? Той самой, которая чётко и недвусмысленно запрещена Основным Законом? Или здесь всё-таки есть какие-то юридические лазейки, которые позволяют принимать такие законы и формально не нарушать Конституцию?

– Если вернуться к нашему докладу о свободе интернета в России за 2021 год (опубликован в январе 2022 года), то слово «цензура» мы назвали словом года. Потому что оно наилучшим образом описывает ситуацию в российском интернете. С тех пор лучше точно не стало.

Противостояние двух норм – Закона об информации и Закона о СМИ – должен разрешать компетентный суд на основании официально признанных Россией международных стандартов. На сегодняшний день с этим большие проблемы, как мы уже говорили.

– Можно ли опротестовать новые законы и требования Роскомнадзора в Конституционном Суде? Кто может это сделать?

– Можно попробовать всегда. В КС может обратиться любое лицо, дело которого рассматривает суд. Вопрос в том, каким будет решение. Поскольку в КС мы не обращались, то заранее давать ему оценку я не берусь. Но при этом нельзя не обратить внимание на охранительную риторику, которой придерживается председатель КС в своих статьях, колонках, материалах и лекциях.