«У нас люди – это расходный материал»

Вопрос возмещения морального вреда является одним из самых непредсказуемых в российском судопроизводстве. Суммы компенсаций могут различаться в сотни раз: при схожих обстоятельствах дела суд может посчитать справедливым возмещением и 100 тысяч, и 10 млн рублей. Специалисты пытаются изменить практику – об этом «Улице» рассказала адвокат, представитель компании «Гражданские компенсации» Ирина Фаст. По её словам, для начала необходимо прописать чёткие критерии для расчёта компенсаций, на которые смогут опираться суды и представители сторон. У Ирины Фаст «есть ощущение», что Верховный Суд уже готовится к подобной работе – но пока этого не произошло, адвокаты пытаются донести важность проблемы до законодателей.

– Если посмотреть на компенсации морального вреда, которые назначают российские суды, то можно увидеть совершенно разные суммы. Так, жестокие пытки в полиции один суд может «оценить» в 10 тысяч рублей, а другой – в 200 тысяч. А жизнь человека может «стоить» и 100 тысяч, и 10 миллионов рублей. Почему так происходит?

– По закону суд назначает компенсацию морального ущерба исходя из собственного усмотрения. Когда мы имеем дело с материальным ущербом, например в случае инвалидизации, утраты трудоспособности, то там ситуация совершенно иная. В 59-й главе Гражданского кодекса чётко прописаны размеры выплат, которые полагаются человеку. И мы идём в суд с иском о взыскании определённой суммы, которая рассчитывается исходя из заработка человека или стоимости лечения.

Но размер компенсации морального вреда не подлежит классификации – сумма заявляется просто из головы. Какого-то чёткого механизма, как рассчитать и обосновать сумму иска, тоже нет. Вы можете сделать всё возможное – от качественного обоснования до проведения психологической экспертизы. На основе этого запросите для доверителя три млн рублей, а суд назначит 100–200 тысяч. А в другом суде можете никаких таких документов не собирать – и всё равно получите несколько миллионов. Потому что в конечном итоге всё будет зависеть от того, как конкретный судья понимает справедливость и разумность.

А поскольку нет единой методики, то и средний размер компенсаций получается очень низкий. Мы проанализировали статистику судебного департамента по взысканию моральных компенсаций в связи с причинением тяжкого вреда жизни и здоровью за 2019 год. Там собраны разные категории дел, но средняя сумма – порядка 80 тысяч рублей.

– При этом есть громкие истории, когда семьи погибших получают по нескольку миллионов рублей. Можно ли сделать вывод, что общественный резонанс влияет на размер компенсации?

– Такой корреляции нет. Вспомните историю со взрывом в петербургском метро в 2017 году: там компенсации были минимальные – 150–200 тысяч рублей. На данный момент рекорд – это взыскание с Санкт-Петербургского перинатального центра 15 млн рублей. Тогда в результате врачебных ошибок ребёнок родился инвалидом и вскоре умер. Может быть, где-то были и более высокие компенсации, но статистика «обезличенная»; из того, что можно найти – это самая крупная сумма. Хотя дело не было таким уж резонансным.

А вот другой пример – ДТП с участием Михаила Ефремова, очень громкая история. Несмотря на это, суд первой инстанции взыскал в пользу потерпевшего 800 тысяч рублей – сумма совершенно небольшая (позже Ефремов сам выплатил троим родственникам погибшего по миллиону рублей – «АУ»).

Адвокат Ирина Фаст

Понятно, что человеческая жизнь просто не может стоить миллион рублей. Это противоречит всем представлениям о справедливости и о высшей ценности человеческой жизни, как у нас в Конституции прописано.

Но здесь (в деле Ефремова – «АУ»), я считаю, как-то показательно установили именно такую сумму. Возможно, это было связано с не очень корректным поведением всех сторон в процессе. Возможно, суд таким образом послал некий месседж обществу – что именно такой размер будет справедливым. Не знаю, чем руководствовался суд. Своим собственным субъективным усмотрением.

– Получается, от действий юриста при взыскании компенсаций за моральный ущерб зависит немногое? Или всё-таки есть правильный алгоритм действий?

– К сожалению, какого-то правильного алгоритма нет. Тем не менее есть юридические требования – подтвердить сам факт причинения вреда, наступившие последствия. Обосновать размер компенсации можно разными способами. Можно предоставить суду справки об обращении доверителя к врачам – это подтверждает, что человек действительно тяжело переживал случившееся. Можно провести психологическую или психиатрическую экспертизу, которая установит степень моральных страданий человека.

Ещё важны обстоятельства причинения вреда – оно было виновное или невиновное. И личность самого виновника. По закону, если это физическое лицо, то суд может учесть материальное положение и снизить размер вреда до каких-то минимальных цифр.

Вот такие вещи любому юристу нужно знать и делать. Но они не гарантируют никакой справедливости. Юрист может сделать всё возможное – и все равно получить компенсацию в несколько раз меньше, чем в суде другого региона или даже района.

– А сами судьи ориентируются на суммы, назначаемые коллегами?

– Ориентируются. В основном по каким-то массовым причинителям вреда или по определённым категориям дел. Но опять же, суд всегда может удивить своими решениями. Мы идём, понимая, что по делу можем взыскать 100 тысяч рублей – а уходим с 500 тысячами. Очень всё непредсказуемо.

Как я уже говорила, пока самая крупная сумма взыскана в Петербурге. Но у нас нет данных, что в каких-то регионах размер компенсаций в среднем выше или ниже.

– А что с компенсациями, которые назначает ЕСПЧ? Их кто-нибудь учитывает?

– В России были попытки установить чёткие суммы компенсаций за незаконное уголовное преследование. Сейчас, как я понимаю, этот законопроект никуда не двигается. Однако есть чёткое и однозначное постановление Пленума ВС о том, что суды при решении этого вопроса должны ориентироваться на практику ЕСПЧ. В 2018 году ВС истребовал дело и согласился с расчётом заявителя, который ссылался на цифры Европейского суда (суд первой инстанции присудил 132 рубля за сутки незаконного ареста, а ВС назначил две тысячи рублей – «АУ»). Но, насколько я понимаю, это не стало преюдицией для нижестоящих судов.

По делам о пытках или потере кормильца Верховный Суд принципиально не ссылается на суммы, взыскиваемые ЕСПЧ. И я понимаю почему: у ЕСПЧ тоже нет единой практики по этой категории дел, по возмещению морального вреда за жизнь и здоровье. Они сами во многих актах пишут, что это очень сложная категория, где невозможно какими-то цифрами определить именно справедливую сумму.

– И всё равно ведь были случаи, когда пострадавшему от пыток в полиции назначали компенсацию морального вреда в пять тысяч рублей. Даже при отсутствии общей методики ЕСПЧ устанавливает суммы в сотни раз больше. Как вам кажется, такие низкие компенсации за пытки говорят о нежелании государства признавать эту проблему?

– Государство – это большое количество людей. Я считаю, что есть тренд на экономию бюджета: есть государство и есть люди, и это две противоположные стороны.

Адвокат Ирина Фаст

Мы, кстати, наблюдаем тренд, когда с государственных организаций взыскиваются невысокие компенсации. Ниже, чем в среднем по коммерческим организациям.

– А юристы пытались сами разрабатывать методики для расчёта морального вреда?

– За последние десять лет были подготовлены десятки методик, самая известная создана Александром Эрделевским. Но в конечном итоге все они сводились к тому, чтобы ввести конкретные критерии для расчета суммы в зависимости от разных обстоятельств. Судейское сообщество тоже активно участвовало в обсуждении этих методик. Почему они не приняты до сих пор? Не знаю. Я, во всяком случае, на этот вопрос не могу ответить.

Сейчас мы с Ассоциацией юристов России разработали свою методику. Она основывается на том, что любой вред можно посчитать в определённых диапазонах. Суду можно дать диапазон по конкретным категориям дел – «от и до». Дальше в зависимости от обстоятельств случившегося применяется повышающий или понижающий коэффициент. Мы разработали пять коэффициентов, которые основаны на нормах Гражданского кодекса. Итоговая сумма будет зависеть от вида причинения вреда, обстоятельств, от личности причинителя, его материального положения, личности пострадавшего и так далее.

Например, если говорить о потере близкого, то за основу берётся два млн рублей. Если это ситуация, когда ребёнка потерял недобросовестный отец – и он воспитанием никак не занимался, фактически был биологическим отцом, то применяется снижающий коэффициент. Или наоборот, если ребенок погиб от виновных действий другого лица или организации, коэффициент повышается.

Адвокат Ирина Фаст

Получается, что минимальной цифры нет, а итоговая сумма может быть и 200 тысяч рублей, и 30 млн. Речь идёт не об установлении конкретных цифр, а о введении критериев – как считать. Сейчас этих критериев нет.

– Почему нет нижней планки для оценки стоимости человеческой жизни? И откуда взялась сумма в два млн рублей?

– Минимальной цифры не может быть, потому что есть разные обстоятельства. Закон не зря говорит, что нужно учитывать личность и потерпевшего, и виновника. Человек мог погибнуть из-за того, что переходил дорогу на красный свет. Потом, важно помнить: мы всё же оцениваем не стоимость человеческой жизни, а сумму морального ущерба его близким.

Чтобы определить сумму, которое общество считает справедливой компенсацией, проводились несколько опросов. Финансовый университет опрашивал население, судей, юристов. Летом этого года свой опрос проводил Совет Федерации. На основании этих данных вывели средние суммы. Естественно, мы также смотрели и на доходы населения, на возможность человека выплатить сумму компенсации.

Когда произошла трагедия в ТЦ «Зимняя вишня», судья Конституционного суда Гадис Гаджиев заявил, что в таких ситуациях стоимость человеческой жизни должна оцениваться не ниже, чем в 50 млн. рублей. Когда владельцы торговых центров умышленно экономят на безопасности, они должны платить компенсации не меньше, чем в развитых странах. Но понятно, что нужно учитывать экономические показатели. В нашем обществе человек, который получает среднюю зарплату в 50 тысяч рублей, никогда не сможет вернуть сумму в 50 млн. Для казны или коммерческих предприятий это другая история – там высокие компенсации стимулируют вкладывать деньги в безопасность.

– Высокие компенсации снижают риск халатности?

– На сегодняшний день выгоднее платить мизерные компенсации, чем вкладываться в безопасность. Средний бизнесмен понимает: если что-то случится, он заплатит 200–500 тысяч пострадавшим. Но это всё равно будут не десятки миллионов рублей, которые он должен вложить в систему вентиляции на вредном производстве. А когда он будет понимать, что за каждое профессиональное заболевание, за каждую производственную травму придётся заплатить десятки миллионов – отношение к безопасности будет другим.

Адвокат Ирина Фаст

Об этом никто громко не говорит, но у нас люди – это расходный материал.

У нас огромное количество профбольных на Горьковском автозаводе, например. Астматики, которые постоянно ходят со специальными аппаратами, страдают, это сильно снижает качество жизни. А компенсации там взыскивают по 30–50 тысяч рублей.

– Но ведь в таких случаях назначают компенсации материального вреда – за утраченную трудоспособность, доход…

– Да, это оплачивается. Но вы согласны болеть и получать за это компенсацию утраченного заработка? Или вам проще оставаться здоровым? Моральный вред призван как раз компенсировать те неудобства, которые человек испытывает, потому что вред причинили виновно. Люди специально экономили на безопасности, чтобы заработать больше денег на его здоровье. И эта моральная компенсация должна как-то сгладить его страдания. Прибавить дополнительную ценность жизни человека.

Адвокат Ирина Фаст

Смысл разрабатываемой нами методики как раз состоит в том, чтобы у судей, юристов и потерпевших появился документ, где указано, на какую примерную сумму в конкретном случае может претендовать жертва.

Например, вот за такой вред, с учётом всех обстоятельств, полагается 200 тысяч рублей. Дальше они начинают договариваться: может, жертву устроит 100 тысяч, а может – только 300. Но в любом случае есть ориентир. А сейчас у нас нет смысла договариваться, потому что непонятно, о какой вообще сумме.

– А какой подход используется в других странах?

– Например, есть таблицы или сборники решений, где чётко прописано, сколько будет стоить фаланга пальца левой руки у человека с такой-то профессией. По такому пути пошли многие развитые юрисдикции – Германия, Франция, Англия. Но это большая работа, которая там проводилась по 10–15 лет. Пойдёт ли наша правовая система по пути такой детализации? Пока прогнозировать сложно.

– Как вам кажется, какой путь правильнее?

– Более правильный – это качественное справедливое судебное усмотрение. Это же проще – надо просто прийти в суд и получить компенсацию. Но судьи у нас не роботы, и, к сожалению, очень много факторов могут повлиять на их решение. С учётом этих реалий нужно идти к тому, чтобы максимально детализировать цифры.

В идеале наша методика к этому стремится. Но в первом приближении должны быть установлены диапазоны, критерии. С учётом которых суд уже будет определять сумму по собственному усмотрению. Пока мы находимся на этапе согласования и проработки этой методики с разными организациями и госорганами. Но мы видим определённые сигналы – Совет Федерации активно включился в эту работу.

Адвокат Ирина Фаст

Мы также видим действия Верховного Суда – за последнее время отменили несколько решений нижестоящих судов, где были назначены мизерные компенсации.

Суд указал, что они недостаточно мотивировали снижение компенсации, заявленной истцом. ВС не указывает, какие цифры нужно взыскивать – потому что по закону это остаётся на свободное усмотрение суда. Но если истец просил, условно, миллион рублей, а суд снизил до 150 тысяч, то ВС просит мотивировать это решение по действующему законодательству.

– Значит ли это, что ВС проводит какую-то последовательную политику, пытается изменить практику по взысканию морального ущерба?

– Говорить о том, что есть какая-то чёткая политика, пока не приходится. Политика будет после того, как гарант распорядится что-то сделать. Суды действительно стали чаще обосновывать снижение компенсаций. Если раньше это была одна строчка «суд с учётом требований разумности и справедливости решил…», то теперь это два абзаца. Но суть та же и суммы за последние 10 лет сильно не изменились.

В целом раньше позиция вышестоящих инстанций сводилась к тому, что суд свободен в своём усмотрении и вышестоящие инстанции не могут входить в обсуждение вопроса о разумности и справедливости нижестоящего суда. Сейчас же есть решения, когда вышестоящие суды увеличивают суммы компенсаций в 3–4 раза или отправляют дело на пересмотр. Это не сплошная тенденция – лёгкие намеки, что надо обратить внимание. Жёсткой установки, что так больше нельзя, нет.

Адвокат Ирина Фаст

Глобальных изменений нет, но есть первые признаки, что судебная система услышала призыв о необходимости повышать стоимость человеческой жизни.

Есть ощущение, что они готовятся к формированию какого-то пленума по проблемам назначения морального вреда. Будет ли принята предлагаемая нами методика в качестве закона или же на Пленуме Верховного Суда – принципиальной разницы нет, в любом случае это приведёт к результату. Важно, чтобы это произошло быстрее.