«Мы свободные птицы»

В январе в Израиле прошли массовые акции протеста против реформы судебной системы. Правоцентристское правительство Биньямина Нетаньяху предложило значительно ослабить роль Верховного суда в политической системе страны, а также усилить исполнительную власть. В демонстрациях против этой инициативы участвовали адвокаты – и «Улица» поговорила с одним из них. Защитник Артур Блаер рассказал, чем конкретно недовольны протестующие – и как адвокатское сообщество страны относится к участию в уличных акциях.

«Это просто чудовищная идея»

– В Израиле весь январь проходят демонстрации против судебной реформы, которую разработало правительство Биньямина Нетаньяху. Расскажите, пожалуйста, что это за реформа.

– Чтобы понимать, чем люди недовольны, нужно понимать суть реформы. А чтобы понимать суть реформы, нужно знать, что было раньше. А раньше было следующее – в Израиле нет Конституции. Причём ещё в 1948–50 годах были планы её создать. Но поскольку в Израиле живёт разношёрстное, мультикультурное расслоённое общество, люди не могут договориться о каких-то основных ценностях.

Поэтому планы по созданию Конституции в жизнь не воплощаются. Но за эти годы были созданы так называемые Основные Законы – по-моему, их 13 штук. Они и несут конституционное начало. Хотя подавляющее большинство этих Основных Законов не имеют никакого отношения к самому главному, о чём должна заботиться Конституция – к правам человека. И лишь два закона непосредственно касаются этого вопроса. Это Закон о достоинстве и свободе человека и Закон о свободе деятельности, они были приняты в 1992 году. Позже Верховный суд и его тогдашний председатель Аарон Барак в одном из прецедентных решений посчитали, что эти законы будут базой нашей Конституции – и с тех пор Верховный суд начал применять их в конституционном ключе. То есть примерял к ним все остальные законы, которые принимались и применялись в Израиле.

Таких случаев с 1992 года было не очень много – примерно два десятка. Тем не менее сама возможность такой ситуации очень сильно смущает исполнительную и законодательную ветви власти. И вот по этому поводу у нас конфликт между ними и Верховным судом. Кнессет (израильский парламент. – «АУ») даже посчитал, что Верховный суд узурпировал власть. Нынешний министр юстиции ещё 15–20 лет назад готовил реформу, которая не позволила бы Верховному суду оценивать правомочность тех или иных законодательных инициатив. И вот теперь собралась [правая] коалиция, которая намерена претворить эту реформу в жизнь.

– И всё же, что именно предполагает реформа?

– Во-первых, она меняет механизм назначения судей вообще и Верховного суда в частности. Сейчас состав комиссий [которые выбирают судей] включает определённое количество представителей [исполнительной] власти, Кнессета, коллегии адвокатов и [Верховного] суда. А реформа подразумевает расширение комиссий с явным акцентом на представительство исполнительной власти. И если исполнительная власть решит назначить определённого судью, Верховный суд просто арифметически ничего не сможет сделать.

– Эти комиссии назначают всех судей в Израиле? Или только судей Верховного суда?

– Абсолютно всех судей. И насколько я могу судить – я в этих комиссиях не работал – они проверяют кандидатуры очень и очень тщательно.

Работа этих комиссий всегда была в той или иной степени политизирована. Там всегда учитывались интересы правящих партий, тех или иных [влиятельных] людей. Но поскольку сам механизм был таков, что приходилось прислушиваться к мнению каждой ветви власти, то в итоге назначались в массе своей достойные кандидаты.

Адвокат Артур Блаер

У нас в судах работают в подавляющем большинстве блестящие юристы. Люди, которые соответствуют этой должности. Как будет после изменений – очень сложно предположить. Но я как юрист, мягко говоря, опасаюсь этой части реформы.

– Ещё я читал, что Верховный суд предлагают лишить права вето. А в каких ситуациях он его использует?

– Как я уже сказал ранее, Верховный суд с 1990-х годов признал своё право проводить конституционный анализ – проверять правомочность тех или иных законов на соответствие двум Основным Законам о свободах и правах человека. Сегодня Кнессет и Минюст предлагают, по большому счёту, лишить Суд этих полномочий.

Если Суд назовёт какую-то норму неконституционной, то [по проекту реформы] Кнессет на следующий же день [сможет] принять закон, который оставит юридическую силу за этой нормой. То есть просто пойдёт наперекор решению Верховного суда.

Но это ещё не всё. Самый распространённый инструмент, который применяют судьи при анализе того или иного закона или распоряжения властей, – адекватность. Что это значит? Если решение какого-то чиновника оспаривается в специальном суде по административным вопросам, то суд проверяет, какие соображения учитывал тот орган, который принимал решения. Учитывал ли он всё необходимое? Какой вес он придал каждому фактору? И если суд считает, что решение вынесено без учёта очень важных обстоятельств, то он может посчитать решение неадекватным, полностью или частично его отменить, вернуть чиновнику на пересмотр или корректировку.

Представьте, что механик, собирающий автомобиль, забыл вставить карбюратор. Или просто наплевал на него, решив, что карбюратор не нужен – хотя это очень важная деталь, которую он должен был учитывать в своей работе. При подобных случаях суд считает: имеет место настолько грубое нарушение адекватности, что это решение нельзя посчитать правомочным. И отменяет его.

Адвокат Артур Блаер

Это базовый, ключевой юридический инструмент, который применяет любой суд в Израиле – хоть административный, хоть Верховный.

Так вот, наш Минюст предлагает вообще упразднить критерий адекватности. То есть прописать закон, который не позволит судьям его применять. Как тогда будет работать система административных судов, как будет работать система Верховного суда без этого инструмента, я боюсь даже предположить. Это просто чудовищная идея.

– Кажется, в этой реформе есть ещё один важный момент – который касается уже самой исполнительной власти?

– Да. У нас в каждом министерстве работает юрисконсульт. Его задача – оценивать правомочность проектов, которые предлагает исполнительное звено министерства. Иерархия выстроена так, что эти юрисконсульты подчиняются в первую очередь главному юридическому советнику правительства – высшему должностному лицу, которое возглавляет юридическую систему в Израиле.

Когда государственное ведомство хочет провести определённую реформу, оно сначала представляет проект изменений юрисконсульту для оценки правомочности. И если юрисконсульт считает, что проект не соответствует закону, то не даст своей рекомендации. И в этом случае министр вынужден будет отказаться от этой идеи.

Этот механизм давным-давно раздражает исполнительную власть. И сейчас политики предлагают изменить механизм иерархии и подчинённости юрисконсультов – чтобы последние назначались самими министрами и были доверенными лицами министров. Второе предложение – чтобы резолюции и юридические заключения этих юрисконсультов носили исключительно рекомендательный характер.

«Сотни сложных, огромных, многотомных дел»

– Председатель Верховного суда Эстер Хают заявила, что реформа – убийство судебной системы. Понятно, что вы тоже не в восторге от идеи правительства – но всё же: согласны ли вы со столь жёсткой оценкой?

– Я должен признаться в том, что я, наверное, тоже тут не объективен. Я когда-то работал в судебной системе, был ассистентом судьи – поэтому тут говорю из определённой позиции. И, может быть, я тоже где-то неточен.

Адвокат Артур Блаер

Но мне представляется, что эта реформа никак не решит основные проблемы, которыми уже много лет страдает израильская судебная система. У неё совсем другие задачи.

– Если я правильно понял, по мнению исполнительной власти, это даже не реформа, а некоторое восстановление справедливости – которая, с точки зрения правительства, была нарушена в 1990-е годы. Есть ли хоть какие-то юридические доводы в пользу этой позиции?

– Юридические доводы и основания здесь есть. Потому что у нас нет Конституции – а у Верховного суда сегодня есть репутация суда активистского. Суда, который слишком рьяно проявляет инициативу и попросту много на себя берёт.

Понятно, что Верховный суд вынужден был это сделать в ситуации, когда [в стране] подразумевалась Конституция, но её не было. Суд просто вынужден был в начале 1990-х годов сам создавать инструменты конституционного контроля. Может быть, здесь было слишком много энергии, азарта, запала. Но, как мне кажется, Суд был вынужден это делать. Если бы наши политики создали Конституцию, которая прописала бы более чётко полномочия каждой из властей и защитила права человека, – тогда, может быть, Верховный суд позволял бы себе меньше.

Вот там, мне кажется, и нужно искать решение. А не в нападках на ВС и не в узурпировании той традиции, которую он установил за эти десятилетия. Потому что на наш Верховный суд равняются многие суды в мире. И наши известные прецеденты в административном и конституционном праве изучаются сегодня различными судебными системами.

– Мне не терпится перейти к протестам против реформы, но хотелось бы уточнить одну деталь, о которой вы упомянули. Вы сказали, что такая реформа не позволит решить реальных проблем судебной системы Израиля. О каких проблемах речь?

– Проблема номер один для нашей судебной системы – перегруженность судов. Израильские судьи находятся на первом месте по количеству дел, которые им приходится рассматривать за год. А их ресурсы очень ограничены. Только в Верховном суде у каждого судьи есть два юридических помощника и два стажёра. В обычных судах – всего лишь один помощник. И этого крайне мало, учитывая, что судьям нужно рассматривать сотни сложных, огромных, многотомных дел.

Из-за этого процессы длятся очень подолгу. Когда мы в офисе берёмся за какое-то дело с судебной перспективой, то сразу говорим клиентам: здесь как у Чуковского, «от двух до пяти». Готовьтесь к тому, что мы отправляемся в одиссею продолжительностью в несколько лет – иногда в пять, иногда в восемь. Можете себе представить? Причём речь далеко не всегда идёт про очень сложные дела. Просто суды загружены – и от слушания к слушанию может быть перерыв в полгода, а иногда и в год.

– И с этим реформа ничего не предлагает сделать?

– Абсолютно. Я, по крайней мере, не видел ни одного предложения на этот счёт. Ни одного предложения о выделении дополнительного бюджета, о назначении дополнительных судей, помощников, стажёров.

«В Израиле адвокаты политизированы»

– Вы принимали участие в уличных акциях протеста?

– Я один раз был на демонстрации, очень недолго. Чтобы хотя бы отметиться для самого себя. Это достаточно стихийные акции. Люди выходят на улицу, чтобы выразить своё мнение. И люди недовольны, мягко говоря.

Это огромное количество людей, на последней демонстрации только в Тель-Авиве было около 120 тысяч демонстрантов. Но это не отображает позицию всего общества, потому что политики десятилетиями накачивали общество дезинформацией – грубой, откровенно лживой. И сегодня, как мне кажется, общество настроено в принципе достаточно негативно к Верховному суду.

– Почему вы решили прийти на этот митинг?

– Мне сложно ответить на этот вопрос. Потому что меня эта предполагаемая реформа пугает. Потому что я считаю, что ничего хорошего от неё не будет. Потому что я считаю, что она причинит только вред. Это был мой гражданский долг, я считаю, – побывать там.

– Дело в том, что в России многие представители адвокатского сообщества декларируют тезис «Адвокатура вне политики». Они настаивают, что адвокат не активист. И если ему что-то не нравится в государстве, то он должен оспаривать это через юридические механизмы…

– Я считаю это возможной позицией, абсолютно легитимной. Но в Израиле такой стерильности в нашей адвокатской среде я не замечал. Есть государственный сектор, где запрещено [активно участвовать в политических акциях]. Моя жена прокурор – и им с коллегами запрещено принимать участие в этих акциях. Это я понять могу. Но мы свободные птицы и можем себе позволить выйти на митинг.

В Израиле адвокаты политизированы. Кстати говоря, я даже не знаю, какая в массе позиция у адвокатов. Мне кажется, очень многое зависит от того, из какой среды человек вышел. Где он вырос, кто его родители, на каких ценностях он воспитывался, к какой конфессии он принадлежит… Из какой страны приехал, если он репатриант.

Позиция же аполитичности, которой придерживаются российские коллеги… я её понимаю и уважаю. Она имеет право на существование. Но мы здесь, в Израиле, живём в пока ещё демократической стране. В этой стране можно говорить, думать и делать почти всё, что ты хочешь, пока ты не ущемляешь право другого человека.

Почему здесь именно такая атмосфера уже много десятилетий? Именно благодаря Верховному суду. И целому ряду прецедентов, когда Суд отменял решения министра внутренней безопасности или решение начальника полиции о запрете той или иной демонстрации. Поэтому израильтяне живут в атмосфере свободы.

Адвокат Артур Блаер

И сегодня, когда Верховному суду хотят обрезать крылья и ограничить полномочия, им страшно. Это может привести к тому, что наша страна уже не будет такой демократической, как сегодня.

– Вы видели коллег на митинге?

– Да, я видел коллег по цеху на митинге. Но были и отдельные митинги, которые организовывала Всеизраильская коллегия адвокатов. Я в ней не участвовал, не довелось. Более того, мне жена говорила, что и прокуратура собирается объявить что-то типа акции протеста против этой юридической реформы – не работать на протяжении одного дня. Во всяком случае, такая идея обсуждается в их среде.

– А есть ли какие-то профессиональные дебаты внутри юридического сообщества? Кроме уличной и протестной активности.

– Основная работа как раз академическая. То, что мы с вами обсудили, – акции, протесты, митинги – это вещь абсолютно факультативная. Никто из моих коллег, я думаю, на это не ставит и особо [в их результативность] не верит. Это эстетика – а академическая работа ведётся, и давно.

В последнее время было немало круглых столов с участием профессоров и исследователей права. И я не могу вам сказать, что всё научное сообщество ругает реформу. Есть немало профессоров права, которые считают, что реформа эта нужна. Может быть, не в такой степени; может, не в таких формах; может быть, это должна быть не революция, а эволюция. Так что моя позиция вряд ли отображает мнение всего академического сообщества.

– Есть ли внутри адвокатского сообщества какой-то спор относительно акций протеста и участия адвокатуры в них?

– Я не слышал такого, не замечал. Я видел только высокую активность в моём профессиональном сообществе. Все за то, чтобы озвучивать свой протест, озвучивать свою позицию, принимать участие в акциях. Но очень может быть, что я вижу только своё окружение.

Я живу в Тель-Авиве, где волна негодования априори больше и сильнее в силу разных социоэкономических причин. Может быть, в Беэр-Шеве или в Хайфе большинство адвокатов придерживаются диаметрально противоположной позиции.

– Но раскола в адвокатуре по этому вопросу вы не видите?

– Я не вижу.

– Вы оговорились, что не уверены в предпочтениях большинства израильтян. Тем не менее мы видим десятки и даже сотни тысяч человек на улицах – хотя речь идёт о довольно сложном юридическом споре на тему взаимоотношений разных ветвей власти. В Москве сейчас такое сложно представить. Как вы думаете, почему эта реформа настолько взволновала большую часть общества?

– Это сложный вопрос, и я боюсь, что ответ мой будет, мягко говоря, ненаучным. Сотни тысяч человек – это в основной своей массе люди из центра Израиля, из определённой социоэкономической среды. Даже по тому, что я лично видел на митинге, – это, как правило, люди образованные. Которые прочли в своей жизни хотя бы одно судебное решение, которые в той или иной степени знакомы с работой Верховного суда – без «посредников», грубо искажающих информацию. Так что эти люди, как мне кажется, просто лучше осведомлены.

Однако это всего лишь сто тысяч, ну, может, сто пятьдесят – на почти десятимиллионное население Израиля. Может быть, для России сто тысяч протестующих – это очень большое число. Но мы выросли совсем в другом юридическом и демократическом климате – где люди могут себе позволить протестовать.

И всё же я боюсь, что эти массовые демонстрации не отображают позицию всего общества. К моему великому сожалению. Для тех людей, к которым я себя отношу, неприемлемо и дико предположить, что судья – особенно Верховного суда – будет считаться с какими-то политическими соображениями и поддаваться чьему-то диктату.

– На какой стадии находится эта реформа?

– Она пока что обсуждается. Но такое ощущение, что система и Минюст настроены очень решительно – и собираются быстро воплотить эту реформу в жизнь. Насколько быстро, я не знаю. Что останется от проекта, какие поправки ему придётся претерпеть, я тоже пока не знаю. Но такое впечатление, что они играют по-крупному. И реформе, судя по всему, быть.

– Есть ли у противников реформы, в том числе у юристов, какой-то план действий на случай принятия реформы?

– Понятия не имею, могу только гадать. Поскольку мы живем в демократическом государстве – если эта реформа будет проведена, то она превратится в новую юридическую действительность. Мы все будем в ней существовать и ей подчиняться. Не думаю, что последует саботирование власти.

Были идеи, чтобы верховные судьи ушли в отставку в знак протеста. Но не думаю, что и это произойдёт. Полагаю, что реформа проживёт до тех пор, пока будет существовать эта парламентская коалиция. А потом появится новая реформа.