Искусство требует дел

Год назад охранник «Ельцин-центра» Александр Васильев пририсовал «глаза» человеческим силуэтам на картине художницы Анны Лепорской. Поначалу полиция даже не стала возбуждать дело – но история вызвала такой резонанс, что Васильева всё же обвинили в вандализме. Адвокат Алексей Бушмаков защищал охранника pro bono и добился оправдания в апелляционной инстанции. В интервью «Улице» он рассказал, почему вступил в это дело, какие аргументы высказал в суде – и как ему помогло философское образование.

Обидеть художника может каждый

– Давайте напомним читателям о сути дела. Ваш доверитель Васильев работал охранником в «Ельцин-центре». В декабре 2021 года там проходила выставка «Мир как беспредметность», где экспонировалась в том числе картина Анны Лепорской «Три фигуры». Что, по версии защиты, произошло дальше?

– На самом деле трудовые отношения с Васильевым не были закреплены. Он был допущен к работе охранным предприятием, на которое только планировал устроиться, и трудовой договор ещё не был составлен. Так что Васильев отработал в «Ельцин-центре» всего один день, 7 декабря. Его даже можно назвать не охранником, а скорее контролёром, потому что охранных функций он не выполнял. Спецсредств и дубинки у него тоже не было.

Ту смену Васильев действительно провёл в помещении галереи, где экспонировались картины. В течение дня он ходил-наблюдал за посетителями – и вот в один прекрасный момент обратил внимание на картину Анны Лепорской, где изображены человеческие силуэты, овалы лиц без глаз. В силу своего ментального состояния, своих особенностей здоровья Васильев решил дорисовать к ним «глаза». Или, как указывает суд, «круги», издалека воспринимаемые как недостающие на этой картине глаза.

После этого Васильев почувствовал себя плохо. У него поднялось давление, он покинул галерею и уехал домой. Его жена говорила, что дома он находился в удручённом состоянии, принимал таблетки.

– Но в одном из интервью он объяснил свой поступок тем, что какие-то подростки «попросили дорисовать глаза».

– Да, Васильев так говорил. Однако государственный обвинитель представил фрагмент видеозаписи, где мужчина наносит эти круги на картину – и никаких детей рядом нет. Как поясняет сам Васильев, подростки подходили незадолго до этого. Они обсуждали, что у картины не хватает глаз и их надо пририсовать.

Но возможно, что он сам принял такое решение – ведь он воспринимал эти абстрактные полотна как детские рисунки. Никакой инструктаж с Васильевым не проводился, поэтому он не видел в картинах никакой ценности. У него и не возникло вопроса о возможной ответственности. В объяснениях и показаниях он повторял одно – не знал, что это «московские картины», которые «так дорого стоят».

– Как появилось уголовное дело?

– В январе сотрудники «Ельцин-Центра» обнаружили «глаза» и сразу обратились в полицию. Но не с целью возбуждения уголовного дела, а для фиксирования страхового случая. Нужно было официально установить факт нанесения «кругов» на картину для выплаты страхового возмещения. Так что сами сотрудники «Ельцин-центра» не оценивали действия моего подзащитного как преступные. И УМВД по Екатеринбургу изначально отказалось возбуждать уголовное дело.

– Почему?

– Логика была такая: сумма ущерба от действий Васильева не является значительной. Давайте я даже процитирую постановление об отказе в возбуждении уголовного дела от 20 декабря 2021 года: «Причинённый ущерб [в «Ельцин-центре»] расценивают около двухсот тысяч рублей, что является незначительным, в полицию обратились с целью фиксации данного факта. Участковый уполномоченный Тихонова постановила в возбуждении уголовного дела по признакам состава преступления, предусмотренного статьёй 167 УК [умышленное уничтожение и повреждение имущества], отказать на основании п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК за отсутствием признаков состава преступления».

Но с подачи Министерства культуры – и Генпрокуратуры, в которую обратилось министерство, – позже дело всё-таки было возбуждено: 21 января 2022 года дознавателем отделения полиции №9 УМВД России по Екатеринбургу. Затем дело было изъято из дознания и передано в следственный отдел.

– Вы сейчас процитировали документ, где упоминается статья 167 – умышленное уничтожение и повреждение имущества. Затем Генпрокуратура хотела возбудить дело по статье 243 – уничтожение или повреждение объектов культурного наследия. А в феврале 2022 года полиция возбудила дело о вандализме, ч. 1 ст. 214 УК. Почему возникла путаница с квалификацией?

– Дело по 243-й [статье] УК не стали возбуждать, поскольку картина Лепорской не является объектом культурного наследия – она не внесена в соответствующий реестр. Статью 167 тут тоже не наскребли. Её критерий – причинение значительного ущерба, а значительный ущерб определяется с учётом имущественного положения гражданина и юридического лица. Думаю, именно здесь возникли проблемы, при определении данного критерия. Я считаю, что такой ущерб – около 200 тысяч рублей – для Третьяковской галереи является незначительным, учитывая её оборот. Для страховой компании, выплативший эти деньги вместо Васильева, ущерб тоже незначительный. Она пока даже не обращалась к Васильеву в порядке регресса для взыскания этой суммы.

Так что нам непонятно, почему, например, Зельфира Трегулова – директор Третьяковской галереи – с таким рвением настаивала, чтобы мой подзащитный был наказан. Видимо, цель была хоть какое-то дело возбудить. И самое удобное, что тут могли предъявить, – это вандализм.

«Вовсе не хотел портить эту картину»

– На каком этапе вы вступили в это дело? И почему?

– Я вступил в это дело как только узнал о нём. В тот момент оно приобрело общественный резонанс – и преследование Васильева показалось мне несправедливым. Бросалось в глаза, что это или малозначительное преступление, или тут вообще отсутствует состав. Я решил помочь. Тем более что семья искала адвоката, но денег на оплату юридической помощи у них не было.

И я был не единственным, кому дело показалось несправедливым. Губернатор Свердловской области, деятели екатеринбургской культуры, митрополит высказывались в защиту Васильева. Говорили, что не надо наказывать за такое деяние.

– А эта позиция официальных лиц помогла в процессе?

– Они, безусловно, привлекали внимание к ситуации. Telegram-каналы, известные блогеры, например Ксения Собчак, также интересовались этим делом и освещали ход процесса. Даже возникла общественная дискуссия, люди спрашивали, в том числе у меня: «А, что, теперь всем можно картины портить или глаза рисовать?»

– И что вы отвечали?

– Объяснял, что очень важным является направленность умысла обвиняемого на совершение преступления. Для вандализма это всегда мотив осквернения или порчи. А Васильев в своих показаниях говорил, что он вовсе не хотел портить эту картину. Он нарисовал глаза – то, чего картине, как ему показалось, не хватало.

Адвокат Алексей Бушмаков

Он же на картине, я прошу прощения, не член нарисовал, не рога и не свиное рыло. Не написал слово из трёх букв. То есть осквернения как такового нет, порчи тоже нет.

В уголовном деле есть дефектный акт, составленный художником-реставратором Третьяковской галереи. Я процитирую: «У левой фигуры на лице в центре также зафиксирована мелкая выкрошка левого слоя до нижележащего, общее состояние картины кроме выявленных изменений соответствует описанию сохранности произведения при передачи его на выставку 28 октября». То есть фактически ущерба или порчи картины не произведено. Как установлено в судебном заседании, он наносил эти «схематические изображения глаз» без какого-либо нажима. То есть там не осталось никаких вмятин на этой картине – буквально микроскопическое открошение красочного слоя произошло. Я понимаю, если бы он её разрезал – но тут и повреждений фактически никаких нет.

– При возбуждении уголовного дела полиция посчитала, что Васильев руководствовался «внезапно возникшим преступным умыслом». Как это доказывали?

– Только его же (Васильева. – «АУ») словами. Вообще, полиция описывала состав преступления в обвинительном заключении так, как будто это было хулиганство: «пренебрегая нравственными основами, моральными ценностями…», «совершил преступление против общественной нравственности, порядка и устоев жизни общества…» Но мотив действий Васильева не был хулиганским, не был антиобщественным. А полиция, получается, просто бездоказательно расписывала субъективную сторону, ничем её не подтверждая.

– Какие ещё действия полиция предпринимала на стадии следствия?

– На самом деле меня удивило, что они даже не пытались заниматься сбором доказательств. Не были опрошены искусствоведы, не запрашивались нужные документы. Например, мы так и не узнали, сколько стоит картина. Ведь её страховая стоимость – 75 миллионов рублей – может не отражать реальной стоимости полотна. Но на первом этапе мы не стали этот вопрос педалировать, чтобы следствие не стало собирать дополнительные доказательства. Мне показалось, что в будущем это сыграет в нашу пользу. По сути так и вышло: в суде стало очевидно, что следствие не озаботилось доказыванием значительности размера ущерба, не запросило финансовые документы у потерпевшего, у Третьяковской галереи.

– Кстати, а полиция не пыталась разыскивать подростков, которые, как утверждает Васильев, просили его нарисовать глаза?

– Они не посчитали это нужным.

– Я читал в одном из ваших интервью, что это тоже сыграло в пользу защиты.

– Да, это так. Меня вообще удивила их незаинтересованность в реальном расследовании. Ещё когда Васильев давал показания в качестве подозреваемого, я спросил дознавателя, как дело будет развиваться. Мне ответили: «Так а чего тут, собственно, делать?» Полиция понадеялась, что психолого-психиатрическая экспертиза признает Васильева невменяемым – и дело будет направлено в суд для избрания принудительного лечения. То есть чего там расследовать, «он же псих».

Экспертиза шла два месяца, потом её продлили – эксперты запросили дополнительные медицинские документы. Всё это время дознание ничего не делало. А потом полиция получила медицинское заключение о том, что Васильев нуждается в назначении принудительного амбулаторного наблюдения и лечения у психиатра, совмещённого с исполнением наказания. И дознанию не удалось «легко проскочить», пришлось дело расследовать.

– СМИ утверждали, что Васильев – ветеран боевых действий в Афганистане и в Чечне. Что на его ментальное состояние могли повлиять контузия или ранение на войне…

– Да, это могло повлиять. По-моему, в заключении психиатрической экспертизы отдельно отмечено, что у него есть проблемы, что он нуждается в медицинской помощи. И у него действительно есть боевые награды. Суд первой инстанции учёл это в качестве смягчающего обстоятельства, но не в полной мере.

Искусство в глазах смотрящего

– Как вы готовились к такому необычному процессу? Изучали ли вы практику по делам о порче картин?

– Конечно! Могу сказать, что все мировые случаи порчи картин оказались очень интересными. Именно благодаря изучению практики мне стало очевидно, чем отличается кейс Васильева. Что для вандализма нужен преступный умысел, нужно наличие признаков обезображивания, причинения вреда полотну.

Ещё я консультировался – непроцессуально, неофициально – с сотрудниками факультета культурологии и искусствоведения УрФУ. Дело в том, что моё первое высшее образование – это философский факультет Уральского государственного университета. У нас была кафедра этики и эстетики, теории и истории культуры, поэтому я имею неплохое представление об искусстве. И сохранились дружеские связи с профессурой, с представителями которой мы это дело обсуждали.

– Кстати, мне показалось, что вы довольно пренебрежительно высказывались о Лепорской в СМИ. Говорили, что она «раскрашивала чашки». Это была, возможно, часть стратегии защиты?

– Нет, видимо, СМИ упростили мои слова. Конечно, возможно создать у людей, которые следили за этим процессом, и такое понимание творчества Лепорской. Но даже специалисты не считают этот супрематизм каким-то отдельным направлением в искусстве. Они говорили мне, что это прежде всего экспериментальное искусство. Соответственно, в какой-то мере супрематизм нуждался в некоем «сотворчестве» человека, смотрящего на картину. Что в принципе Васильев и сделал: подрисовал то, чего ему на полотне не хватало. Это отвечает самой сути художественного направления.

Ну и, конечно, до этой истории никто не знал художницу Лепорскую, кроме узких специалистов. Нисколько не принижаю её талант, но она была знаменита тем, что расписывала фарфор на Ленинградском фарфоровом заводе. А теперь, после этой истории, все знают, кто такая Лепорская. Знают, что она ученица Малевича. И этот стиль – супрематизм – тоже именно с ней сейчас ассоциируется.

– Вы несколько раз просили судью рассматривать дело заочно, без участия Васильева. Почему вы не хотели, чтобы он присутствовал на заседаниях?

– Я-то хотел, чтобы он присутствовал, но исходил из интересов доверителя. Васильеву всё это было очень тяжело – давать показания, ездить к следователю… Он переживал, волновался, принимал кучу таблеток перед тем, как поехать в суд.

Адвокат Алексей Бушмаков

Фактически он уже понёс наказание в виде личных переживаний. Слава богу, заседания были немногочисленными.

В принципе я считаю, что это даже обязанность суда – удовлетворить ходатайство о заочном процессе. По другим делам в моей практике суд спокойно это делал – а здесь почему-то не нашёл оснований. Суду было нужно, чтобы его тащили в суд, чтобы он страдал.

– Во время рассмотрения дела в первой инстанции вы называли этот процесс «показательной поркой». Почему?

– Смотрите, я три раза заявлял в суде первой инстанции ходатайство о прекращении дела с назначением судебного штрафа. Но судья всякий раз отказывала – как мне показалось, совершенно безосновательно. Ведь Васильев направил письменные извинения руководству Третьяковской галереи – которые, к сожалению, остались без ответа. Он возместил частично причинённый вред: пенсия у него порядка девяти тысяч рублей, а он пожертвовал в фонд Третьяковской галереи пять тысяч. В общем, человек извинялся, публично раскаивался – и вполне можно было бы выписать судебный штраф, чтобы он остался без судимости. Но следствие, государственное обвинение и суд не захотели проявить гуманизм.

– Как вы думаете, почему?

Думаю, общественный резонанс не позволил следствию и суду прекратить это дело без судимости для моего подзащитного. Видимо, нужно было показать, что подобные деяния ведут к уголовному наказанию – поэтому обязательно должна быть судимость. С несением гражданином всех отрицательных последствий содеянного.

– В итоге 19 августа 2022 года Васильеву назначили 180 часов исправительных работ и принудительное лечение.

– На мой взгляд, мировой судья не в полной мере учла состояние здоровья моего подзащитного. Потому что из-за своих физических и ментальных проблем он просто не мог бы отработать 180 часов. Он даже в собственном саду не может работать физически – его жена этим занимается. Поэтому исправительные работы в данном случае – настоящая пытка. Наказание, непропорциональное особенностям личности.

И я об этом говорил суду. Надеялся, что суд хотя бы назначит штраф – тем более что он предусмотрен этой статьёй. Подзащитный мог бы выплатить его – с отсрочкой, учитывая небольшую пенсию. Мне сложно судить, почему назначили такое негуманное наказание. Видимо, суд решил, что Васильев должен претерпевать какие-то страдания.

– Но что вообще делать, если человека приговорили к исправительным работам, которые он по состоянию здоровья не может исполнить?

– Видимо, нужно, чтобы орган, отвечающий за исполнение этого приговора, обращался в суд за заменой наказания по причине состояния здоровья.

– А что из себя представляет принудительное лечение в данном случае?

– Это амбулаторное лечение. У Васильева есть обязанность приходить в районную медицинскую организацию с психиатрическим профилем и получать там медицинские препараты. Принимает ли он эти препараты, никто не наблюдает. Никаких других мероприятий вроде сеансов групповой терапии в этом случае не проводится.

«Особенно надеялся на оправдание»

– Какие главные аргументы вы использовали в апелляционной жалобе?

– Я ссылался на многочисленные процессуальные нарушения – например на непредоставление защите права реплики. В основном же я упирал на то, что дело можно прекратить за малозначительностью либо назначить судебный штраф. Я указывал на отсутствие состава преступления. Настаивал, что имущественный ущерб не причинён. Обратил внимание: гособвинение и мировой судья указывают, что Васильев причинил ущерб в размере 250 тысяч рублей, потраченных на реставрационные работы. Но этот ущерб уже погашен страховой компанией! И кому тогда Васильев должен возмещать эту сумму? Третьяковской галерее? Но в качестве чего? Или он должен самостоятельно вернуть эти деньги страховой компании? Так ведь она пока не обратилась с таким требованием. В общем, этот момент для меня так и остался загадкой. Суд апелляционной инстанции этого вопроса тоже не касался, поэтому вопрос о причинённом ущербе всё ещё висит. Мне очень интересно, что гособвинение напишет об этом в кассационной жалобе.

– А почему страховая не пыталась через суд взыскать деньги?

– Это вопрос не ко мне, а к страховой компании. Ещё не вечер – возможно, они обратятся в гражданском порядке. Но я поэтому и говорю, что признаков уголовного преступления просто нет. Даже если человек совершил какой-то проступок – можно взыскать с него деньги в гражданско-правовом порядке. Тут вообще никаких вопросов нет.

– 18 ноября апелляционная инстанция отменила приговор и оправдала вашего подзащитного. Для вас это стало неожиданностью?

– Конечно, я был приятно удивлён. Но в глубине души я надеялся, что приговор будет изменён – хотя бы в части наказания. Я обрадовался, когда узнал, что дело будет рассматривать председатель районного суда – авторитетный и уважаемый судья с большим опытом судейской работы. И он очень серьёзно подошёл к делу, действительно в нём разобрался. В глубине души я всегда надеюсь на оправдание – но в этом деле особенно.

Сам оправдательный приговор я пока что не получил на руки, поэтому пока не могу его комментировать. Отмечу только, что прокурор района так и не принёс извинения Васильеву – хотя он считается оправданным. Прокурор не торопится извиняться, потому что надеется на отмену оправдательного приговора в кассации. Кассационное представление ещё не подали, но кулуарно мне сообщили о намерении его подать.

– Подводя итоги, можно ли сказать, что в этом деле восторжествовала справедливость? Человек, воевавший за государство и отдавший ему здоровье, теперь получает девять тысяч пенсии. И, насколько я понимаю, после такой публичности найти работу больше не сможет…

– Мне сложно судить, что здесь является справедливым. Я не знаю жизненный путь подзащитного до такой степени – и мы никогда не обсуждали, почему у него такая пенсия. Я знаю, что у него убили сына, его убийца был найден и наказан, суд назначил выплатить порядка миллиона рублей Васильеву как отцу убитого. Но этих денег, конечно, нет, потому что преступник, находящийся в колонии, ничего не платит. Первая жена у Васильева умерла... Так что жизнь у него действительно была тяжёлая.

То, что он не может устроиться на работу после огласки и резонанса, – это точно. Сейчас он живёт на пенсию, жена ему помогает, она работает в больнице. Так что они живут на его пенсию и её зарплату. Свой огород, опять же. Надеюсь, он сможет найти работу, когда резонанс пройдёт и все позабудут об этом деле.

– Как юрист вы сделали после этого дела какой-нибудь вывод об искусстве?

– Видите ли, природа искусства конвенциональна. Если люди решили, что эта картина является произведением искусства или объектом культурного наследия, то этот вопрос уже не зависит ни от смотрящего на эту картину, ни от эксперта. Ну, вот люди так решили.

Подход к искусству субъективен: что является искусством, что не является, кто является художником, а кто нет. Всё это очень абстрактные категории – и поэтому преступления, касающиеся предметов искусства, очень интересные.

Адвокат Алексей Бушмаков

Когда занимаешься такими интеллектуальными преступлениями, то отдыхаешь от рутины, от дел по наркотикам, кражам и грабежам.

Это действительно интересное дело, потому что произведения искусства очень неоднозначны. Одни люди говорят, что это «какая-то мазня», другие говорят: «Нет, что вы, это последовательница Малевича». И непонятно, куда же склонится чаша весов Фемиды. В таких делах можно активно работать и обращать внимание суда на странности в деле.

– А в мировой практике были случаи оправдания по схожим делам?

– По вандализму оправдания в мировой практике точно не было.

– Получается, что вы создали прецедент.

– Да, прецедент (смеётся). На самом деле это разумный и здравый подход суда – всегда нужно анализировать умысел преступления. Как я уже сказал, Васильев не пририсовал хвост или какую-то похабщину на картине. Он дорисовал то, что органично смотрится.

Многие из тех, кто за этим делом наблюдал, указывали, что с глазами «Три фигуры» смотрятся лучше. Я уже не говорю о том, что картина явно подорожала, пройдя через такой скандал, через такой резонанс и общественное внимание. Думаю, теперь её страхуют на сумму значительно больше 75 миллионов. Потому что произведение искусства с историей ценится выше.