«Явка всё ещё царица доказательств»

Скандальное задержание белорусского блогера Романа Протасевича и его девушки Софии Сапеги позже было обосновано их собственными показаниями. Официальные белорусские СМИ демонстрируют видеоролики, где молодые люди признаются силовикам в различных преступлениях. Обсуждая эту историю в Facebook, адвокат Алексей Аванесян заявил, что не верит подобным признательным показаниям – и упомянул, что сам однажды был вынужден «дать явку» после избиений. «Улица» попросила его рассказать подробности этой истории – и оценить, может ли обычный человек противостоять такому давлению.

Н а днях мы все видели, как белорусский блогер Роман Протасевич «признался» на камеру в совершении преступления. А ещё раньше была целая волна видеороликов с «признаниями» или даже «извинениями» участников акций протеста в России. Разные страны, разные дела, разные процессы, но их объединяет одно – в эти «признания» мне очень сложно поверить. Я основываюсь на своём собственном опыте: в 2005 году мне тоже пришлось дать некое подобие «явки».

«Заволокли в какой-то подвал»

Тогда я служил в ФСБ – был старшим оперуполномоченным в звании капитана. Однажды я должен был встретиться на улице со свидетелем. Пришёл на место, увидел его – но тут выскочили человек пять в масках. Они начали меня избивать, натянули на голову чёрную шапку и затащили в машину. Там меня обыскали, запихнули между сиденьями, схватили, извиняюсь, за гениталии и так возили по городу около часа. На любые вопросы – кто они, что происходит – никто не отвечал. Просто били. Я подумал, что это бандиты.

Потом на меня надели наручники, перекрутив руки так, чтобы обеспечить постоянную боль. Лицом вниз заволокли в подвал. Лишь там я наконец понял, где оказался – в камере Управления ФСБ по Краснодарскому краю. Здания, где я работал.

Меня продолжали избивать, требуя, чтобы я признался в вымогательстве. Чего и у кого – не объясняли.

Адвокат Алексей Аванесян

Шапка просвечивала и я начал различать тех, кто меня избивал. Начал кричать, что смогу их опознать. Тогда один из них стал мне давить большими пальцами на глаза.

Потом потащили в следственный отдел. Там уже сняли шапку, я увидел начальника следствия, его зама, двух сотрудников управления собственной безопасности – нашего и из Москвы. От меня снова потребовали признаний в вымогательстве. Применяли стандартные, хорошо известные мне самому приемы: мол, в соседнем кабинете сидит другой сотрудник, уже даёт на меня показания… Обещали показать видео, как мне передают деньги, даже принесли видеомагнитофон, но так его и не включили.

Позвали понятых, начали личный досмотр. Сотрудник УСБ сразу потянулся к моему нагрудному карману. Только тут я увидел, что он непривычно раздут: там лежит что-то, чего не было до поездки на машине. И правда, оттуда достали пакет – от духов Kenzo, как сейчас помню. А в нём – 50 тысяч рублей. Также на стол выложили мой кошелёк, удостоверение, ключ от служебного сейфа. А вот ключей от дома почему-то не было.

Я потребовал, чтобы в протоколе досмотра указали и пакет из-под денег. Ведь на нём должны быть отпечатки – либо мои, либо тех, кто его подбросил. Они переглянулись, начальник психанул, начал на меня орать, завалил пакет стопкой книг. Потом начали вести елейные беседы – мол, что-то нечистое всё равно было, давай ты по-хорошему уволишься. Поначалу я отказывался, а потом краем уха услышал про возможный обыск, вспомнил о «потерявшихся» ключах от дома и понял, что туда могут что-то подбросить.

Тогда я сказал, чтобы кончали цирк: заявление я напишу. Они аж не поверили: дали мне ручку, и я онемевшими от наручников руками кое-как написал заявление: прошу уволить, нашёл другую работу. А в последний момент поставил другую дату: всё происходило 24 числа, а я «решил» уволиться 25-го. Вот так и я дал свою «явку».

«Для тех, кто меня бил, последствий не было»

Выйдя из здания УФСБ, я сразу поехал в больницу, снял побои, кровоподтёки, следы от наручников. Оказалось, что у меня сломан нос. На следующий день я вернулся в УФСБ сдать дела – заходить пришлось уже по временному пропуску.

Я решил, что надо бороться. Нашёл адвоката, подал иск в Краснодарский военный гарнизонный суд. Там не поверили, что сотрудник ФСБ, не имеющий ни одного нарекания, 24 числа получает травмы – а 25-го приходит на работу по временному пропуску (его я предусмотрительно оставил у себя), просит его уволить, и начальник без разбирательств соглашается.

Меня постановили вернуть на службу. Апелляция решение «засилила», но в Верховном Суде возникли проблемы из-за нарушений в документах, допущенных начальником краевого управления ФСБ. Дело вернули в первую инстанцию и всё началось сначала.

Адвокат Алексей Аванесян

Я стал представлять себя сам – и мне это понравилось. Тогда я и решил стать адвокатом.

Первая инстанция вновь признала мою правоту, а за ней апелляция, а потом и Верховный Суд. Меня вернули на службу, выплатили зарплату за два года, дали майора. Я снова начал работать, чтобы потом не было разговоров. Дождался перезаключения контракта и тогда ушёл.

Для тех, кто меня бил, последствий не было. Начальник управления ушёл в отставку, теперь работает в банке. Начальник следствия на пенсии, начальник изолятора тоже ушел. Но официально никто ни за что не ответил.

Почему они это всё устроили? У меня есть версии, но озвучивать я их не хочу. Скажу лишь, что в ходе той разработки, как мне кажется, я вышел на серьёзных людей, которые так отреагировали.

«Текст явки максимально короткий»

Зачем я обо всем этом так подробно рассказываю? Потому что всем надо помнить, как могут рождаться явки с повинной, показания, публичные извинения – и даже заявления об увольнении.

Работая адвокатом, я видел не одну такую явку с повинной. К примеру, от 14-летнего Ярослава Мельниченко. На его глазах мать убила отца – и просила его признаться в этом убийстве. Он признался, а она уехала с любовником. Когда мальчик об этом узнал, он признался, что ввёл следствие в заблуждение. Но на одних первых «показаниях» ему дали восемь лет.

Ещё одна явка – Гриша Демиденко. Его отец избивал мать, та отмахивалась ножом, случайно попала в сердце. Сама позвонила в скорую, в полицию, говорила, что убила мужа. Потом пошла к адвокату, тот ей сказал уговорить сына взять вину на себя, а потом дать взятку прокурору и судмедэкспертам. У нас даже есть диктофонная запись этих вот советов. Дело мальчика отправили в суд, хотя там нет ни отпечатков, ни следов крови. В суде мать не выдержала, призналась во всём, дело вернули прокурору. Следователи отправили видео показаний мальчика на экспертизу. И там эксперт, ссылаясь на книжку экс-сотрудника ФБР, написал: мол, в одном случае парень поднял бровь вверх, во втором глаз ушёл влево. Поэтому сейчас он врёт, а вначале говорил правду. Дело снова в суде, теперь прокурор просит осудить Гришу по 105-й статье УК («Убийство»).

Или взять дело Дмитрия Бакшеева, которого прозвали «краснодарским каннибалом». Я спрашивал, зачем он дал явку с повинной об убийстве. Он рассказал, что ему надевали пакет на голову, прикручивали провода. Я ему верю: ведь он, не служа в армии, прекрасно описал внешний вид полевого армейского телефона, которого обычный человек в глаза не видел. А ещё на нём не было живого места. Впрочем, в деле есть бумажка о том, что Бакшеев ещё до задержания шёл по улице и упал.

Он был психически нездоров, но не убивал. Мы с журналистами даже нашли реального убийцу. Но в деле уже была явка с повинной. Максимально неконкретная: «убил двумя ударами ножа в сердце». В ней нет никаких подробностей.

Адвокат Алексей Аванесян

Как можно определить, что явка с повинной дана под пытками? Очень просто – там будет два слова: «Я убил».

Если расследование реальное, то в явке будут все подробности: из чего стреляли, где купили патроны, где винтовка, какой был угол обзора, откуда узнали, что жертва будет в нужное время в нужном месте. А когда опера пытают невиновного, то текст будет максимально короткий: «Я убил».

Потом Бакшеев от этой явки отказался, но это ничего не поменяло. Дело ушло в суд без доказательств. Его осудили, год назад он умер в тюрьме.

Как-то раз я представлял потерпевшую – у неё украли и убили девочку. Так в материалах дела была целая череда явок. Мол, приходит мужчина и кается. Задерживают, выезжают с ним, просят показать место, раскапывают – а там ничего. Его отпускают. Потом история повторяется. Что это значит? Этих мужчин брали, пытали, пока они не признавались.

«Система воспроизводит сама себя»

Люди, оправдывающие пытки, часто говорят о необходимости поймать маньяков, террористов. Давят на чувства: а что, если бы от пыток зависела жизнь твоей дочери, твоего сына? На это тоже есть ответ: а что, если пытать будут твою дочь или твоего сына? Нет такого человека, который не оклевещет себя под пытками. Заговорит любой. Цена явки, полученной таким образом, – ноль.

Но люди этого не понимают. Они думают: раз человек сознался – значит, виноват. Люди всегда хотят Сталина для другого, не для себя. Вот такой пытающий опер и есть «Сталин для другого».

Когда я вижу следы чего-то такого, я сразу стараюсь опросить человека. Беру телефон, прошу по возможности раздеться догола, чтобы показать все синяки и по каждому дать объяснения – где человека пытали, а где старый кровоподтёк от игры в футбол. Комитет против пыток* мне подарил специальную линейку для осмотра синяков, чтобы определять их возраст. Я всегда её вожу с собой.

Проблема в том, что мало кому из адвокатов удаётся общаться со своими доверителями сразу после пыток. Человека можно задержать по административке и держать в изоляторе до 30 суток. Начальник изолятора ещё и скажет, что подозреваемый подрался в камере. А некоторые адвокаты по назначению, которых мы называем кивалами, покрывают такой беспредел.

Был у меня подзащитный, который дал явку под пытками. Протокол подписал вот такой адвокат по назначению из Адыгейской палаты. Я проверил – а он в тот день не дежурил. Я встретился с ним и сказал: либо он признается, что явку подписывали без него, либо я иду в палату. Адвокат согласился дать показания и явку признали недопустимым доказательством. Но таких случаев очень мало, это даже не статистическая погрешность.

Адвокат Алексей Аванесян

Явка всё ещё царица доказательств. Более того, чем более тяжкое преступление, тем неохотнее правоохранители, получив явку, работают дальше по делу. Да что там, даже отпечатки не пытаются снять…

Я как-то обсуждал это со знакомыми: прокурорами, следователями. Они говорят, что если явка дана, то пусть уже суд всё решает. Отпустят они человека – а он на самом деле виновен и совершит новое преступление. Начальник скажет: «Это на твоей совести». Каждый боится взять ответственность – так дела и уходят в суд. А в суде нет опции «оправдать». Недавно я был в двух районных судах, так в них вообще за всю историю никого не оправдывали.

Можно ли как-то пытки побороть? Боюсь, что в нынешней системе нет. Приходит на работу молодой сержант и видит, что наставник пытает и добивается успеха. Начальник это поощряет, прокуратура закрывает глаза, суд признаёт человека виновным.

Представьте загнанного опера, у которого съёмная квартира и семеро по лавкам. Куда он пойдёт расследовать преступление? На поквартирный обход двух шестнадцатиэтажек? Или даст пару затрещин первому задержанному?

Адвокат Алексей Аванесян

Никто не объяснит новичку, что к человеку нельзя прикасаться. Что надо думать головой, использовать новые технологии. Нет, он приходит в среду, где оторваться на задержанном – это круто. Где особый шик пытать так, чтобы не оставить следов.

А ведь пытают и виновных тоже. И можно чувствовать себя героем, видеть благодарные глаза потерпевших. Для новобранца это сигнал: так нормально, так добиваются результатов. И система воспроизводит сама себя. Человека, который хоть раз пытал задержанных, уже не остановить. Не потому что он маньяк, а потому что ему и всем так проще.