«Спецоперация» над языком

«Хлопок» вместо взрыва, «отрицательный рост» вместо падения экономики, «этот гражданин» вместо имени Алексея Навального – в последние годы российские власти пытались навязать гражданам новый, «успокоительный» язык. Кульминацией этого процесса стало понятие «спецоперация» – которым власть под угрозой наказания прикрывает другое всем известное слово. В своей колонке для «Улицы» философ, бывший старший преподаватель факультета Liberal Arts в ИОН РАНХиГС, Денис Греков объясняет, зачем власть называет вещи не своими именами – и почему ей так важно навязать гражданам этот новояз.

С ам по себе новояз никогда не используется как единственный метод пропаганды. Он сопряжён с остальными инструментами воздействия на сознание. Ведь пропаганда в целом опирается на определённые особенности мышления людей и социально-экономические условия. Поэтому отдельную эффективность новояза оценить довольно трудно – но это один из ключевых инструментов в пропагандистской машине. Он действительно может быть эффективным – за счёт связи языка и мышления.

В структуре языка понятия «война» и «спецоперация» ассоциируются с совершенно разными наборами других понятий – и даже с другими событиями реальности. Например, «война» для россиян – это тяжкое бремя, большие жертвы и горе в каждой семье. Это следует как из описания самого понятия, так и из общей исторической памяти. А «спецоперация» – это звучит значительно, но по смыслу воспринимается как что-то совсем общее, абстрактное. А значит, и эмоциональный ответ ниже.

Философ Денис Греков

Но главное, что «спецоперация» – это про что-то ограниченное. Какая-то локальная военная операция, которая обывателя не особо касается. И погибать на ней будет кто-то другой.

Естественно, что слово «война» взволнует и встревожит массы куда больше слова «спецоперация». И поддерживать второе слово куда легче – кто же будет радоваться горю и огромным потерям?

Навязать массам новый язык можно через довольно простые приёмы. В нужный момент пропагандистские медиа начинают массово и организованно переходить на этот язык – и одновременно управлять повесткой в СМИ. Они рассказывают лишь о тех событиях, о которых сообщать выгодно, по тем или иным причинам. Так создаётся информационная среда, внутри которой действует новояз, и он навязывается аудитории.

Большинство потребителей пропаганды не осознают связи между языком и мышлением. И не понимают, что язык сам по себе может быть средством убеждения. Или инструментом, который в их сознании провоцирует принятие одних смыслов и запрещает формирование других. Это достаточно эффективная практика, если у кого-то есть достаточные ресурсы, монополия в инфопространстве и контроль над СМИ и их повесткой. Легко заметить, что в России именно такая ситуация. Уничтожить все альтернативные медиа не получается, но государство смогло обеспечить монополию в части воздействия на массовую аудиторию.

Такие случаи фиксируются давно – и не только в современной российской истории. Сейчас в соцсетях часто цитируют фрагмент из произведения Льва Толстого, где газеты сообщают про «отступление на заранее подготовленные позиции» – а читатели понимают, что сражение проиграно. Со времен Отечественной войны 1812 года и Крымской войны 1853–1856 годов мало что изменилось. Примерно так же прикрывали свои военные поражения разные стороны во время Первой и Второй мировых войн. Новояз активно использовали провоенные американские СМИ времён войны во Вьетнаме и так далее.

Так что путинские пропагандисты не придумали здесь ничего нового. Советская война в Афганистане, например, тоже определялась как выполнение «интернационального долга» – в ходе всей кампании, вплоть до перестройки и вывода войск. И те солдаты назывались «воинами-интернационалистами». А в 1939 году сталинская пропаганда именовала «великой освободительной миссией» вторжение советских войск в Польшу и её раздел – на пару с гитлеровским рейхом.

Это уже настолько набивший оскомину приём, что кажется: да ну, он больше не действует. Но важно правильно понимать его функцию. Да, такие сообщения мало кого обманывают – но позволяют читателю принять удобную версию. Именно поэтому они эффективны в массе. То, что отдельные рефлексирующие люди понимают их ложность, не меняет общей картины.

Философ Денис Греков

Перелом наступает, только когда массы непосредственно на себе ощущают расхождения между языком пропаганды и реальностью.

Сегодняшний «спецоперационный» новояз тоже рассчитан на создание искажённой картины мира. Но у его создателей есть проблемы. Этот новояз изначально разрабатывался для описания «блицкрига», поскольку расчёт был на быстрый захват Украины. Её существование как государства отрицалось, её политики объявлялись сборищем каких-то несерьёзных персонажей, «наркоманов» и так далее. Сама Украина преподносилась как прокси-государство для враждебных действий НАТО и США.

Именно новояз убеждал россиян, что украинская армия не представляет никакой проблемы. Прежде всего через обесценивание – например через использование слова «укропы». А иногда новояз апеллировал к ненависти – на основе притягивания за уши исторических явлений. Например, ассоциируя украинцев с нацистами, называя их «бендеровцами», «укронацистами» и так далее. Тут уже задачей было расчеловечить и вызвать ненависть. Судя по свидетельствам о происходящем в украинских городах и сёлах, это удалось.

Но когда «спецоперация» превратилась в тяжёлую, преступную и кровавую, а к тому же ещё и проигрываемую *** [«спецоперацию»], расхождение между языком описания реальности и самой реальностью становится всё более очевидным. Чем тяжелее поражения, наносимые украинской армией, чем больше поступает информации о бесславных поступках российских военных, тем труднее жертвам пропаганды находиться в этой иллюзии. Уже и до самых недалёких начинает доходить, что всё не так-то просто. Пропаганда ещё пытается объяснить, что эти проблемы вызваны поставками американского оружия – но солдаты сами прекрасно понимают, что воюют-то люди. И они на себе ощущают разницу в подготовке и морально-волевых качествах.

Поэтому эффективность новояза времен начала *** [«спецоперации»] падает. Убедить жителей России в их имперском превосходстве и продолжать именовать *** [«спецоперацию»] «спецоперацией» всё труднее. Особенно на фоне куда-то растворившейся изначальной группировки войск и объявленной мобилизации – про которую все тоже уже поняли, что она не «частичная». Поэтому язык пропаганды постепенно смещается в мобилизационную плоскость – апеллирует к страху и необходимости коллективного выживания.

Для этого происходящее теперь всё чаще определяют как «противостояние коллективному Западу». Иными словами, россиян пытаются убедить, что они «в кольце врагов» и что фактически идёт вопрос об их выживании в противостоянии со всем миром. Но и этот полуконспирологический язык работает всё хуже – это доказывает огромный поток потенциальных мобилизируемых, устремившийся за пределы России. Иными словами, власть новояза не безгранична. Он работает ровно до тех пор, пока массы удаётся изолировать от реальности.

Но кроме широких масс населения, мобилизантов и военных, есть ещё отдельная категория лиц, на которых влияет новояз. Это функционеры исполнительной и судебной власти – разного рода работники администраций, силовики, судьи. Там процент искренне подверженных воздействию пропаганды трудно отделить от «карьеристов». Однако, судя по некоторым кейсам, эти люди лояльны прежде всего системе. Многие из них считают, что важнее всего государство, а не субъективные переживания. Вероятно также, что многие восприняли эту параноидальную конспирологию, согласно которой люди не могут сами ничего хотеть – и выходят протестовать только из-за козней «коллективного Запада». Так что картина мира, навязанная таким языком описания, до определённой степени действует.

Новояз тем и характерен, что может обслуживать очень разную психоэкономию. Он удобен, например, если человек закрывается от реальности и не желает её осознавать. Он позволяет снять с себя ответственность за личный выбор или чувство вины. Это универсальное оправдание для тех, кто поддаётся страху и не совершает того, что хотел бы. За ним прячут осознание наступивших проблем или отсутствия будущего. Те, кто вложил свою жизнь в государственные проекты, могут с помощью новояза закрываться от осознания бессмысленности своей жизни. Опять же, это хорошее оправдание для тех, кто просто цинично делает карьеру.

В общем, новояз остаётся очень важным элементом во внутренней политике. Именно поэтому власть так старательно старается защитить его, установив серьёзное наказание за попытки называть вещи своими именами. Если бы это режим не беспокоило, то, наверное, и закон такой не был бы принят. Они прекрасно осознают важность контроля за языком – и делают всё, чтобы не потерять его в медиапространстве.