«Не смог бы смотреть в глаза коллегам»

Сегодня вступил в силу оправдательный приговор в отношении адвоката Александра Лебедева по громкому «делу о справке», за которым пристально следила вся корпорация. Оттолкнувшись от малозначительного повода, обвинение пыталось доказать, что адвокаты обязаны проверять правдивость заявлений своих подзащитных. Сторона защиты настаивала, что любой адвокат обязан исходить из презумпции достоверности документов и сведений, полученных от клиента. Александр Лебедев согласился поделиться с «Улицей» текстом приговора и рассказать историю своего преследования.

Р овно два года назад, 7 декабря, меня разбудил звонок в дверь – в шесть утра. На лестничной площадке стояли сотрудники Следственного комитета и даже ФСБ. Они сообщили, что пришли провести обыск – потому что против меня, оказывается, возбуждено уголовное дело по ст. 303 УК, фальсификация доказательств. Эта новость оказалась для меня полной неожиданностью.

Я сразу же сообщил о случившемся коллеге Александру Редькину, от палаты наблюдать за обыском приехал адвокат Александр Пиховкин. Они оба очень помогли мне в это время. Обыск проходил очень долго, почти 12 часов, хотя я сразу же выдал следователям все интересующие их документы. Но они продолжали упорствовать и обыскивали всё, даже детские вещи и игрушки. Одновременно обыски проходили в офисе, где я работаю, и дома у моей подзащитной Екатерины Краснихиной.

Как появилось «дело о справке»

С июля 2017 года я защищал Екатерину Краснихину, обвиняемую в растрате. Потерпевшей по уголовному делу признана организация, принадлежащая сыну Генерального прокурора России Артёму Чайке. А ранее она принадлежала Сергею Вильшенко – работодателю моей подзащитной. Новые собственники заявили, что старое руководство якобы похитило средства компании.

Когда я вступил в дело, моя подзащитная была беременна и находилась под подпиской о невыезде. Но в сентябре её перевели под домашний арест. Дело в том, что она сняла со счёта крупную сумму денег. И суд решил, что это действие является противодействием предварительному расследованию и достаточным поводом для изменения меры пресечения. Тогда же я разъяснил подзащитной последствия несоблюдения установленных судом правил. И посоветовал подтверждать документами посещения любых мест, разрешённые следователем.

15 сентября Екатерина Краснихина родила сына, а через пару недель обратилась к следователю с ходатайством о разрешении 12 и 15 октября посетить Перинатальный медицинский центр «Мать и дитя». Врачи рекомендовали ей сдать анализы новорождённого и провести медосмотр. Следователь разрешил ей отлучиться из дома на четыре часа 12 октября – с 8:00 до 12:00. Я сообщил ей об этом по телефону 10 октября.

Но на следующий день у Краснихиной и её матери был проведён обыск, который закончился в половине одиннадцатого ночи. Было поздно, поэтому мы договорились с подзащитной, что встретимся с ней на территории медцентра между 11 и 12 часами, чтобы поговорить о дальнейшей стратегии защиты.

12 октября мы встретились около полудня у главного входа ПМЦ. Но, взглянув на часы, я понял, что разрешённое время посещения медцентра истекло, и Екатерине необходимо ехать домой. Так как у моей доверительницы не было телефона, я сам сообщил об этом следователю и в уголовно-исправительную инспекцию.

Я понимал, что эта ситуация может стать проблемой для моей подзащитной, поэтому попросил её сейчас же получить справку о посещении ПМЦ. Но она ответила, что сделает это 15 октября, потому что ребенок капризничал, и ей нужно было скорее ехать домой кормить его. Я не стал настаивать, поскольку был уверен, что проблем со справкой не возникнет – сомнений в том, что она действительно посетила медцентр, у меня не было. Действительно, 15 октября она снова сходила в центр, получила справку и отправила мне копию.

Но 16 октября Краснихина рассказала, что к ней приходили сотрудники опеки и сообщили о намерении забрать у неё ребенка, так как следственные органы планируют обратиться в суд, чтобы заключить её под стражу. По её просьбе 18 октября я отправил адвокатский запрос в уголовно-исправительную инспекцию с просьбой предоставить информацию о передвижениях моей подзащитной в день посещения ею медцентра. Однако уголовно-исполнительная инспекция ответила, что электронный браслет не фиксирует маршрут передвижений.

19 октября сотрудники ПМЦ сообщили мне, что к ним поступил запрос СД МВД о том, была ли Краснихина в больнице 12 октября. Там не отрицали факт посещения, но сообщили мне, что не могут найти данные об этом. Тогда я позвонил подзащитной, и она по громкой связи подробно рассказала, где оставила анализы ребенка. Сотрудник ПМЦ по описанию поняла, что Краснихина ошибочно оставила образцы в шкафу, предназначенном для анализов взрослых, поэтому данных об анализах ребёнка нет в базе. Но сотрудники обещали поискать их. Я также попросил начальника службы безопасности проверить записи видеонаблюдения. Однако он сообщил, что срок их хранения составляет только 48 часов. При этом вопрос о полученной справке даже не поднимался. Но я понимал, что в текущих обстоятельствах мне нужно собрать дополнительные сведения, подтверждающие визит Краснихиной в ПМЦ.

Адвокат Генри Резник
(из речи на судебном заседании 2 декабря 2019 года)

…Как же поступить защитнику для того, чтобы отстоять факты, лично для него очевидные? И здесь мне как одному из руководителей отечественной адвокатуры особенно приятно отметить, что мой молодой коллега действовал профессионально и этично. Суду не предъявишь в качестве доказательства: «я там был и сам всё видел». Процессуальные статусы защитника и свидетеля несовместимы. И Лебедев предпринимает меры к тому, чтобы проверить, найти сведения, которые бы подтверждали посещение Краснихиной медицинского центра. Повторяю, в чём он вообще никак не сомневается…

Я отправил в ПМЦ официальные адвокатские запросы. В ответах мне подтвердили техническую невозможность предоставить видео, а также сообщили, что не могут предоставить информацию о визите Краснихиной, поскольку она охраняется врачебной тайной. Хотя ранее моя подзащитная уже давала согласие медцентру на предоставление мне медицинских сведений как её адвокату. Думаю, ПМЦ не дал однозначного ответа, потому что его работники потеряли анализы, в чём центр не хотел сознаваться.

Между тем 19 октября следователь отправил в суд ходатайство об изменении меры пресечения. В этот же день я попросил Краснихину подробно описать, как прошёл её день 12 октября. Что она и сделала, в том числе сообщив о посещении кафе на территории медцентра и перечислив заказанные блюда. На следующий день я отправился в это кафе, где нашёлся не только чек с указанным подзащитной временем и заказанными блюдами, но и официантка, которая обслуживала её – она даже дала согласие позже дать письменные показания. Но позже ко мне подошла управляющая кафе и предупредила, что будет рекомендовать сотруднице не давать никаких показаний. «Администрации это не нужно», – объяснила она мне. В последующем официантка действительно отказалась дать показания. К сожалению, я не мог её вызвать в суд в качестве свидетеля, потому что у меня не было её персональных данных.

Перед судебным заседанием мы выяснили, что медцентр на запрос следователя ответил, что Краснихина не посещала ПМЦ. Моя подзащитная возмутилась и заявила, что центр вводит в заблуждение суд, поскольку не хочет признать факт утери анализов. Во время заседания 23 октября я заявил ходатайство о приобщении документов, подтверждающих позицию стороны защиты, в том числе копию справки специалиста от 12 октября, копию чека из кафе. Эти документы и тот факт, что я сам видел подзащитную в этот день в медцентре, подтверждали её визит туда. Сомнений в достоверности данных документов у меня не было.

Адвокат Генри Резник
(из речи на судебном заседании 2 декабря 2019 года)

…если адвокату достоверно известно, если он точно знает, что сведения, получаемые им от доверителя, ложные, он не имеет права их представлять суду. Иное дело, когда подобные сведения представляются адвокату лишь сомнительными. В таких случаях адвокат не только вправе, но обязан предъявить эти доказательства суду. Больше того, если он их не предъявляет, он лишает подсудимого защиты…

Однако суд заключил мою подзащитную под стражу, не дав оценку предоставленным документам. Но через четыре дня решение было отменено как неправосудное. Это стало возможным благодаря обращению уполномоченного по правам ребёнка Анны Кузнецовой и ряда депутатов Госдумы в Генеральную прокуратуру. В итоге заместитель генерального прокурора обратился в Следственный департамент МВД с просьбой изменить меру пресечения, руководствуясь принципом гуманизма. 19 октября следствие вышло в суд с ходатайством об изменении ей меры пресечения – Краснихину перевели под домашний арест. Казалось, история закончилась относительно позитивно. Но через полтора месяца меня разбудил звонок в дверь…

Уголовное дело и поддержка коллег

После обыска меня отвезли в Следственный комитет. Мы с коллегой Редькиным пришли к выводу, что целью этого преследования является желание «выдавить» меня из защиты Краснихиной. И, честно говоря, я всерьёз опасался, что по такому уголовному обвинению меня могут тут же отправить под стражу – и тогда моя семья осталась бы без средств к существованию. Поэтому мы предложили следствию «сделку» – я не признаю вину, но выхожу из дела моей подзащитной, а они отпускают меня под подписку о невыезде. Следователь в итоге согласился. Возможно, это выглядит так, словно я поддался давлению, но я не мог рисковать благополучием моей семьи, а Краснихина смогла бы найти другого адвоката.

15 декабря я был привлечён в качестве обвиняемого. Мне вменили то, что я предъявил суду в качестве доказательства заведомо подложную справку о посещении подзащитной медицинского центра и чека из кафе. Чтобы подтвердить это обвинение, следствие, в частности, привело показания врача-педиатра, выписавшей справку о пребывании Екатерины Краснихиной в перинатальном центре 12 октября. Врач сообщила, что на самом деле справка была выдана через несколько дней после этого по просьбе Краснихиной, которая ввела её в заблуждение. А чек из кафе я якобы получил обманным путем.

С первых дней в адвокатуре меня учили, что при возникновении проблем нужно идти советоваться в адвокатскую палату. Сразу после обысков я так и сделал – обратился в АП города Москвы к Генри Резнику, с которым не был знаком лично. Но он внимательно выслушал меня и попросил подготовить для него информацию по делу. Через месяц мэтр сам позвонил мне и попросил приехать к нему, чтобы побеседовать. В разговоре он сообщил, что у него до меня было двенадцать адвокатов, которым он помог оправдаться, а я в шутку предложил ему себя в качестве тринадцатого.

Резник заявил, что готов принять мою защиту и подчеркнул, что в моих действиях нет состава преступления, а само дело – беспрецедентное. Он пояснил, что рассматривает мою ситуацию как искусственное создание дела в отношении адвоката, как вызов всей адвокатуре и едва ли не как объявление ей войны. Дело, по его мнению, фактически рушит основы профессии – доверительные отношения адвоката и клиента.

Кодекс профессиональной этики прямо свидетельствует, что при получении документов от доверителя адвокат исходит из презумпции доверия и не проверяет достоверность этих документов. Адвокат должен истолковывать всё в пользу своего доверителя, иначе он превращается из защитника в судью.

Адвокат Александр Лебедев

Работа с Генри Марковичем во многом удивила меня. По мере необходимости мы встречались с ним – обсуждали позицию и стратегию защиты, готовились к допросам – и я был поражён его активностью и работоспособностью. Думаю, мне в какой-то степени даже повезло, пусть это был и очень сложный период в моей профессиональной жизни – мне довелось работать с Резником и учиться у него. Он поддерживал меня в течение всего процесса и повторял, что уверен в оправдательном приговоре.

Дело, возбуждённое в отношении меня, было абсурдным, поэтому производство, что называется, «не шло». Но 11 мая – в день рождения Резника – следователь всё же предъявил мне обвинение. Правда, переквалифицировав состав на воспрепятствование правосудию (ч. 1 ст. 294 УК). Несмотря на то, что дело не было прекращено, вменение менее тяжкой статьи меня порадовало.

Отказ от признания вины

Дело поступило в Тверской районный суд, откуда его вернули в прокуратуру из-за формальных нарушений. Почти год прокуроры спорили с судьями. Суд, видимо, не хотел рассматривать дело ввиду отсутствия состава преступления в моих действиях, а прокуратура не имела для себя возможности прекратить дело, хотя ей и была понятна её малая судебная перспектива.

Ещё до передачи дела в суд следователь мне тонко намекал на то, что если я признаю вину, то обвинение запросит для меня в суде наказание в виде судебного штрафа. Позднее Тверской райсуд, начав рассматривать моё дело в октябре, напомнил, что дело может быть прекращено по сроку давности.

Но я не мог согласиться с предложениями следствия и суда, потому что мне бы пришлось признать себя виновным в совершении преступления. А я не считал себя виновным и хотел, чтобы это было подтверждено судом – иначе я не смог бы смотреть в глаза членам своей семьи и коллегам.

Моё решение поддержал и Генри Резник. Он пояснил, что предъявленное мне обвинение может создать очень опасный прецедент, против которого нужно сражаться.

Адвокат Генри Резник
(из речи на судебном заседании 2 декабря 2019 года)

Обвинение, которое предъявлено адвокату Александру Лебедеву, квалифицируется по ч. 1 ст. 294 Уголовного кодекса. Норма эта сформулирована как вмешательство в деятельность суда в целях воспрепятствования правосудию. Под эту формулу подведено представление адвокатом Лебедевым документов в судебное заседание. Со всей ответственностью сообщаю суду, что ничего похожего на такое толкование статьи 294 ни в доктринальных источниках, ни в комментариях к уголовному кодексу, ни в судебной практике обнаружить нельзя. Статья 294 УК РФ производна от двух законов – «О судебной системе» и «О статусе судей». В них говорится о недопустимости незаконного, внепроцессуального воздействия на судей. И во всех научных и практических источниках содержится именно это толкование.

За те два года, что длится эта история, я убедился, что ситуация, в которую я попал, не единична, хотя она ни разу не была предметом судебного рассмотрения. Заседания по моему делу посещали другие адвокаты. Некоторые из них подходили ко мне и рассказывали, что и они попадали в похожие ситуации, поэтому обвинительный приговор по моему делу мог создать опасный прецедент и для них.

Однако суд 5 декабря вынес мне оправдательный приговор. Он указал, что сторона обвинения не представила суду достаточных доказательств наличия в моих действиях состава преступления, предусмотренного частью 1 статьи 294 УК. Этим решением суд пресёк желание следствия привлечь адвоката к уголовной ответственности за его профессиональную деятельность.

Адвокат Генри Резник
(из речи на судебном заседании 2 декабря 2019 года)

В УПК сказано: Никакие доказательства не имеют заранее установленной силы, следствие – предварительное. Но эти предварительные следователи возомнили себя окончательными. Они наделили собранные ими обвинительные доказательства абсолютной достоверностью. Они фактически запрещают их оспаривать. Запрещают всем. Суду не следует на этот счёт заблуждаться. Не может же быть такого, что защита не вправе возражать против доказательств обвинения, а суду это следствием дозволяется. Или всем – или никому. Вот какую ситуацию процессуального абсурда создала в данном деле сторона обвинения.