«А ну, без истерик! Мы врежемся в берег!»

Комитет министров Совета Европы приостановил представительство России в организации после начала так называемой «специальной военной операции» на территории Украины. В ответ замглавы Совбеза РФ, экс-президент Дмитрий Медведев заявил, что это «хорошая возможность восстановить ряд важных институтов для предотвращения особо тяжких преступлений в стране» – имея в виду смертную казнь. Насколько реальна такая перспектива и что вообще будет означать для юридической системы России приостановка членства в Совете Европы, рассуждает в своей колонке юрист Кирилл Коротеев.

В конце прошлой недели Комитет министров Совета Европы приостановил право представительства России. Многие стали задаваться вопросом – что же это значит для нашей юридической системы, для наших жалоб в ЕСПЧ, отношений с Европейским судом? Самый простой ответ на эти вопросы таков: ничего не изменится. Во всяком случае, пока. Да, Россия не сможет участвовать в заседаниях Совета Министров и Парламентской ассамблее. Но она остаётся членом Европейской конвенции о правах человека.

Наша страна может выйти из неё, но это будет решением не европейских министров, а российских властей. И даже если это решение будет принято, то все жалобы, поданные в ЕСПЧ до выхода страны из-под его юрисдикции, будут рассмотрены Судом. Более того, это коснётся и поздних обращений, где будет говориться о нарушениях, совершённых в период выхода, который, к слову, растянется на срок от четырёх до 15 месяцев.

Если Россия решит выйти из Совета Европы до 1 октября 2022 года, то она окончательно покинет эту организацию с 1 января 2023 года. Если это случится после 1 октября 2022 года, то выход состоится лишь с 1 января 2024 года.

Конечно, у России будет крайне мало причин исполнять решения ЕСПЧ, принятые в этот отрезок времени. Впрочем, сейчас в этой области дела обстоят не намного лучше (во всяком случае, если мы говорим о мерах общего характера). Ведь членство России в Совете Европы не помешало остановить рост репрессий в последние годы. И даже напротив.

Юрист-конституционалист Кирилл Коротеев

Мне кажется, что российские власти сами не выходят из международных организаций, чтобы разлагать их изнутри. Чтобы делать эти институты менее качественными, менее мощными, а их надзор менее строгим и пристальным.

Когда я увидел заявление Дмитрия Медведева о том, что возможный выход из Совета Европы будет хорошим поводом вернуть смертную казнь, то даже не удивился. Это уже не кажется невозможным, раз политики считают себя не связанными никакими нормами права. Если хотите, они связаны только отношениями власти.

Между участием России в Совете Европы и отсутствием у нас смертной казни действительно есть связь. Другой вопрос, что у нас есть ещё и Конституция, о верховенстве которой пеклись ещё недавно. А Конституция предусматривает, что отмена смертной казни – это дорога с односторонним движением. Там говорится, что эта мера не применяется вплоть до её полной отмены. Конечно, отмены смертной казни не было, но ничто в Конституции не позволяет возвращаться к ситуации применения смертной казни.

Насколько наши власти реально готовы принять такое решение? Оценить сложно. Такие заявления нередко носят тестовый характер. К примеру, у нас долго и много говорят о необходимости принять очень нужный закон о домашнем насилии. Говорят часто, но закона всё нет.

Но обсуждать тут следует не только смертную казнь. Я вижу очень серьёзную проблему в том, что Россия может принять решение о выходе из Совета Европы. Чтобы лучше понять, что нас ждёт в этом случае, следует обратиться к опыту Белоруссии или государств Центральной Азии. В силу общего прошлого их правовые системы похожи на нашу – но при этом не связаны обязательствами подписанта Конвенции.

Нельзя сказать, что какое-либо из этих государств представляет собой образец верховенства права или соблюдения прав человека. Конечно, не все из них являются настолько тотальными диктатурами, как Туркменистан. Но в Таджикистане, к примеру, практически нет публичного суда. А в Кыргызстане сильна авторитарная консолидация, означающая доминирование исполнительной власти над публичным правом, а не наоборот. В общем, это страны, в которых спорить с государством абсолютно безнадёжно. Конечно, в случае отмены подписи под Конвенцией мы сразу не окажемся там же. Но репрессии будет проводить ещё легче – а дальше всё возможно.

Между тем без правовой рамки, без функционирующего механизма, обеспечивающего верховенство закона, будет сложнее привлекать инвестиции. Без наличия правопорядка, гарантирующего защиту прав частных лиц, сложно добиться экономической эффективности. Думаю, можно даже подсчитать, какие доли процентов или даже проценты ВВП зависят от этого.

Есть и ещё одно важное соображение. Сейчас мы участвуем в каком-никаком мировом диалоге на современные правовые темы. Мы можем обсуждать различные технологические или экологические дела, вопросы уголовного процесса, которые стоят сейчас перед всеми государствами Европы. Какие-то российские дела становятся важными для всего континента – как дело Романа Захарова по вопросу прослушки или Константина Маркина по гендерному равенству.

А если мы отключаем этот путь, то диалога становится меньше. Общего юридического языка с другими странами станет меньше – и это на самом деле будет чувствоваться.

Юрист-конституционалист Кирилл Коротеев

Пока кто-то будет обсуждать юридические вопросы биомедицины, мы всё ещё продолжим дебатировать, можно ли пускать ли пулю в затылок человеку по приговору суда. Проблемы, о которых мы сможем поговорить с миром, будут совсем другого уровня.

Останутся ли в случае выхода России из Совета Европы какие-то международные рычаги воздействия на нашу правовую систему? Я не питаю иллюзий, что они существуют и сейчас. Но мы так сильно концентрируемся на этом вопросе, потому что у нас совсем не осталось таких механизмов внутри страны. ЕСПЧ иногда остаётся последним способом добиться какой-то, пусть и отложенной, справедливости – всё больше превращаясь в некий кассационный суд по делам о митингах. Хотя роль этого органа вовсе не в том, чтобы исправлять каждую несправедливость, которую в промышленных масштабах производят российские районные суды.

Стоит ли опасаться, что российские власти, оставшись без этой «дополнительной кассации», начнут всё сильнее наступать на общепринятые юридические нормы? Может ли так случиться, что даже возвращение смертной казни окажется лишь первым шагом к более мрачным перспективам? Хочу подбодрить вас словами из песни Высоцкого: «“А ну, без истерик! Мы врежемся в берег!”, –сказал командир».

Российские власти до сих пор не приняли некоторые важные решения – как, например, возвращение смертной казни – вовсе не из-за каких-то юридических препон. Очевидно, что есть некие иные соображения, которые этому препятствуют – например, нежелание принять политическую ответственность за возвращение расстрелов. Так, никакая Конвенция не мешала бы принять закон об обязательной явке призывников в военкоматы без повестки. Разговоры об этом шли лет 15, но законопроект только сейчас принимается Думой.

Последний вопрос – с заделом на будущее. Если российские власти решат покинуть Совет Европы, сможем ли мы когда-нибудь вернуться? Да, такое бывает. Греция, покинувшая СЕ во время режима, как у нас принято говорить, «чёрных полковников», вернулась туда – после окончания этого режима. Наверное, для нас это будет лучшим выходом.

Я добавлю, что сейчас к Совету Европы есть много вопросов. Раз этот орган допускает всё происходящее, то он сам требует большой реформы. Но чтобы эту реформу обсуждать, чтобы участвовать в её проведении, нам нужно быть внутри Совета Европы. Где, как я убеждён, демократической России самое место.