11.10.2021

«Присяжные бы их оправдали»

настоящий материал (информация) произведён, распространён и (или) направлен иностранным агентом журналистским проектом «адвокатская улица», либо касается деятельности журналистского проекта «адвокатская улица» 18+

Адвокаты Сергей Шостак и Виктор Дроздов рассказали, почему вступили pro bono в дело о терроризме

В августе Апелляционный военный суд снизил наказание людям, осуждённым за организацию теракта в метро Санкт-Петербурга в 2017 году. Правда, сокращение оказалось символическим: всего один или два месяца от многолетних сроков. В сентябре «Улица» обсудила этот результат с адвокатом Сергеем Шостаком, который pro bono защищал одну из осуждённых Шохисту Каримову. Он объяснил, почему решил вступить в «террористическое» дело – и рассказал о недостатках следствия, которые заметила защита, но проигнорировала апелляционная инстанция. К сожалению, мы не успели закончить этот важный разговор: в конце месяца Сергей Николаевич скончался. «Улица» дополнила материал, побеседовав с его коллегой по защите Виктором Дроздовым.

Весной 2017 года в метро Санкт-Петербурга произошёл взрыв: погибли 15 человек, ещё 67 были ранены. По обвинению в подготовке теракта были задержаны 11 человек. Следствие пришло к выводу, что организатором был один из руководителей движения «Катиба Таухид валь-Джихад» (признано в России террористическим) Бобиржон Махбубов. Он якобы завербовал уроженца Кыргызстана Аброра Азимова и передал ему деньги на проведение теракта. Тот привлёк своего брата Акрама и двух коллег по работе в подмосковном кафе – Шохисту Каримову и Содика Ортикова. Следствие утверждало, что Каримова дала Азимову телефон, с помощью которого он активировал сим-карту. К ней затем привязали учётную запись в Whatsapp, через которую велись переговоры о теракте, и электронный кошелёк, по которому переводились деньги смертнику Акбаржону Джалилову.

Обвинение считает, что в Петербурге Джалилов завербовал Мухамадюсупа Эрматова. Он позже ввёл в организацию соседей по квартире (они собрали сведения о подходящих для теракта объектах) и собственного брата Ибрагимжона (он якобы помогал собирать взрывное устройство). 3 апреля Джалилов оставил взрывное устройство на станции метро «Площадь восстания», но его нашли и обезвредили. В тот же день он совершил самоподрыв в поезде.

Махбубов так и не был найден. Поначалу братья Азимовы признали вину – но затем отказались от показаний, заявив, что они были получены под пытками. Остальные обвиняемые изначально настаивали на невиновности. В декабре 2019 года Второй Западный окружной военный суд приговорил Аброра Азимова к пожизненному заключению, остальным назначили от 19 до 28 лет. В августе 2021 года Апелляционный военный суд сократил всем осуждённым, кроме Аброра Азимова, сроки на один или два месяца.

«Просто по-человечески стало её жалко»

– Как получилось, что вы стали защитником в таком громком деле?

ВД: Первоначально в деле были защитники по назначению и один адвокат по соглашению. Когда дело передали в суд, представители гражданского общества обратились ко мне с просьбой помочь Шохисте Каримовой. Мне сразу сказали, что защита может быть только pro bono. Но для меня дело было интересным с профессиональной точки зрения. А ещё… может быть, кому-то это покажется несколько пафосным, но я действительно почувствовал необходимость помочь Каримовой, которая оказалась без защиты в другой стране. Я попросил по возможности компенсировать мне только затраты на переезды – и это условие было выполнено. Совсем небольшие суммы.

– А у вас уже был опыт защиты от обвинений в терроризме?

ВД: Я являюсь адвокатом с 1996 года, и одним из первых моих дел была защита эколога Александра Никитина, которого обвиняли в шпионаже. Это было всего одиннадцатое или двенадцатое дело с того момента, когда у ФСБ появилось следствие. И тогда нам удалось добиться оправдания. Так что если говорить про ФСБ, гостайну, секреты – здесь нет ничего, что могло бы меня в работе смутить.

– Когда Сергей Шостак вступил в защиту Каримовой?

СШ: Когда в марте 2020 года был вынесен такой жестокий приговор, Виктор Дроздов позвонил мне и попросил присоединиться. Я сходил в СИЗО к Каримовой, познакомился с ней и с материалами дела. Обвинение строилось на том, что она работала вместе с Аброром Азимовым в одном кафе. В марте 2017 года он попросил телефон, чтобы активировать симку. Она дала простой кнопочный телефон, через полчаса получила его обратно. А 6 апреля в общежитие, где жила Каримова, пришли с обыском. Там нашли гранату – упала на пол, когда сотрудники перевернули её сумку кверху дном. Ещё нашли два электродетонатора, микросхему и запал от гранаты. Этого оказалось достаточно, чтобы суд первой инстанции приговорил женщину к 20 годам колонии общего режима. Каримову обвинили в том, что она поддерживала связь с террористическим сообществом и принимала участие в подготовке теракта.

Мы заключили соглашение на символическую сумму в одну тысячу рублей. Мне просто по-человечески стало её жалко. Представьте: вы идёте по улице, подходит человек и просит ваш телефон. Мол, у него разрядился, а нужно срочно позвонить больной бабушке. А если спустя полгода окажется, что бабуля связана с преступным сообществом, то по фабуле следствия вы уже пособник или участник террористического сообщества.

Уроженку Узбекистана 1971 года рождения Шохисту Каримову признали виновной в совершении террористического акта в составе организованной группы (п. «б» ч. 3 ст. 205 УК), организации террористического сообщества и участии в нём (ч. 2 ст. 205.4 УК), приготовлении к теракту (ч. 3. ст. 30, п. «б» ч. 3 ст. 205 УК), а также в незаконном изготовлении, хранении и перевозке взрывчатых веществ и устройств. Суд счёл доказанным, что Каримова «в соответствии с распределением обязанностей обеспечивала предоставление средств связи членам террористического сообщества». Также суд установил, что Каримова «в неустановленном месте незаконно приобрела 1 запал УЗРГМ, 1 ручную гранату Ф-1, 1 электродетонатор замедленного действия ЭДЗД-12 “R”». Эти предметы она хранила по месту своего проживания в общежитии при кафе в Одинцовском районе. Весной 2020 года суд первой инстанции приговорил её к 20 годам колонии общего режима и штрафу в 500 тысяч рублей. В 2021 году апелляция снизила срок наказания на один месяц.

– У вас не было опасений, что вас станут называть «адвокатом дьявола»? Ведь вы pro bono вошли в дело об одном из самых громких терактов последних лет.

СШ: Честно говоря, мысли такие были. Но я такой человек: если у меня есть позиция, внутренняя убеждённость, что человек невиновен, то уже мало волнует, что будут говорить остальные. Я стараюсь руководствоваться документами, фактами. Если у кого-то возникнут конкретные вопросы по этому делу, я смогу аргументированно на них ответить. А мнение толпы мне не интересно.

Задача адвоката заключается в том, чтобы защищать. Находить нестыковки, факты, которые могут привести к оправданию подзащитного. Уж лучше отпустить десять виновных, чем одного невиновного осудить. К сожалению, наши коллеги, участвующие в деле по назначению, не разделяли эту позицию.

– В чём это выражалось?

СШ: Они нас с Дроздовым упрекали, что мы постоянно заявляли ходатайства, просили суд о чём-то... Мне говорили: это же «политическое» дело, их всё равно осудят, зачем вы затягиваете рассмотрение. Но надо отдать должное – некоторые наши коллеги по назначению к концу апелляционного процесса прониклись пониманием важности юридической помощи незаконно осуждённым и изменили свою позицию. Но далеко не все, а всего лишь некоторые.

Аргументы и факты

– Какие главные претензии были у вас к предварительному следствию?

ВД: Материалов дела было много, на тот момент около 120 томов. Суд не дал времени на ознакомление со всеми материалами – поэтому понять, что было наработано предварительным следствием, оказалось невозможно. Но первое, с чем я столкнулся, – дело пришло в суд без постановления о его возбуждении.

– Как такое может быть?

ВД: Через полчаса после взрыва в Санкт-Петербурге возбудили уголовное дело о терроризме под одним номером. Но в тот же день [глава Следственного комитета Александр] Бастрыкин забрал его в Москву и издал постановление о назначении следственной группы по другому делу – с той же фабулой и квалификацией. Но постановления о его возбуждении не было. И куда делось первоначальное дело, непонятно. А ряд следственных действий, которые по нему уже были проведены, почему-то легли в основу второго дела, которое не возбуждалось.

Есть и другая странность. Что должен был сделать следователь, когда увидел этот вагон после взрыва? Возбудить два уголовных дела: по гибели людей и о порче государственного имущества. И расследовать их параллельно – или уже при наличии умысла объединить, а затем отрабатывать версию терроризма. Но они сразу же объявили, что это была организованная группа, которая совершила теракт в целях устрашения населения и дестабилизации работы органов власти. И формулировка из первого постановления о возбуждении дела полностью перекочевала в приговор.

– Как отреагировал суд, когда вы обратили на это внимание?

ВД: Суд бегал от этого утверждения, всячески прятался. Когда я сделал заявление о необходимости прекращения дела, поскольку оно пришло без постановления, судьи в панике убежали совещаться. А потом вернулись бодренькие и отказали – мол, по мнению суда, постановление в материалах есть. Его никто не видел – но оно есть.

В определении Апелляционного военного суда утверждается, что «вопреки доводам стороны защиты в материалах уголовного дела имеются постановления о возбуждении уголовных дел в отношении каждого из подсудимых, в том числе в отношении Каримовой, которые соответствуют ст. 140–144, ст. 146 УПК». В документе подчёркивается, что «все они вынесены уполномоченными должностными лицами».

– А какие претензии к следствию были по ситуации с вашей подзащитной?

ВД: Доводы защиты были основаны не на том, что она не совершала преступления – а на том, что само дело незаконно состряпано. Речь шла об освобождении её из-под стражи по причине незаконных обвинения и судебного производства.

– Одним из доказательств была найденная у неё граната. Вы пытались это оспорить?

ВД: Для меня как для защитника граната – это ерунда. Речь идёт о взрыве в метро. А то, что у обвиняемых что-то нашли под матрасами вне рамок возбуждённого дела – это даже фальсификацией нельзя назвать. Потому что без дела можно делать вообще всё, что угодно.

При этом сам обыск проводили неизвестные сотрудники ФСБ в масках. И уже позже туда приехала следователь, которая не видела, как находили гранату. Об этом суду рассказал один из понятых. Второго мы даже вызвать не смогли, потому что в материалах был указан несуществующий адрес. А проведение обыска без второго понятого – уже основание, чтобы признать его результаты незаконными.

Апелляционный военный суд посчитал, что обыск проводился в соответствии с УПК. Допрошенные в суде свидетели – следователь и один из понятых – подтвердили достоверность указанных в протоколе обыска сведений. Доводы защиты о том, что предметы были подброшены, суд посчитал несостоятельными. В определении подчёркивается, что «предметы обнаружены в разных местах жилища, а значит, появились там до обыска».

– Но вы просили назначить какие-то экспертизы?

СШ: Ни на чём нет её отпечатков пальцев. Экспертиза обнаружила биологические следы только на гранате. Но Каримова рассказала: когда начался обыск, соседок выгнали из комнаты, а её повернули лицом к стене. В какой-то момент по спине провели твёрдым предметом. Может быть, это была и граната.

Были и другие спорные моменты. Экспертиза следствия установила, что граната была боевой. Но как обычно проверяют, боевая она или учебная? Взрывают и составляют протокол. А здесь этого не было. Далее: эксперт написал, что в гранате находилось от 50 до 56 грамм тротила. Каким образом определяют вес? Распиливают гранату, вытаскивают взрывчатое вещество и взвешивают. После этого она уже не опасна. Коллега Дроздов просил суд: давайте здесь исследуем эту гранату – раз тротил изъяли, то она не может взорваться. Давайте сами убедимся, боевая она, учебная – и вообще граната ли это. Ведь её никто не видел. Но суд отказал, сославшись на опасность исследования гранаты для участников процесса.

ВД: Надо понимать, что нет доказательств существования самой гранаты. Ведь защитники и обвиняемые так никогда её и не увидели. Граната просто упоминается в протоколе изъятия.

Апелляция сочла, что защите обоснованно отказали в непосредственном осмотре взрывных устройств в судебном заседании – «в целях безопасности участников». В апелляционном определении также отмечается, что вещественные доказательства были исследованы предварительным следствием. Экспертиза доказала, что граната содержала 50-56 г. взрывчатого вещества и была пригодна для взрыва. Также в определении указали, что у суда не было оснований сомневаться в существовании найденных у Каримовой предметов – поэтому было достаточно исследовать их фотографии, протоколы осмотра и данные экспертиз.

СШ: А ещё Дроздов запросил записи разговоров и переписку, которые Каримова якобы вела с террористами. Но ему заявили, что они общались по WhatsApp, где всё зашифровано. Вот только её простенький кнопочный телефон даже не имел выхода в интернет. Попросили привлечь эксперта, чтобы он установил, можно ли по этому телефону общаться по WhatsApp – получили отказ. В итоге в суде первой инстанции не было исследовано ни одного доказательства. С таким подходом на скамье подсудимых может оказаться любой.

Суд первой инстанции указывает, что эксперты ФСБ установили связь между несколькими абонентскими номерами и мобильными телефонами. Сим-карта одного из номеров была активирована в телефоне Каримовой. Но какой из перечисленных мобильных телефонов принадлежал ей, в приговоре не уточняется.

«Приторно-вежливое отношение»

– На что вы обращали внимание суда в апелляции?

СШ: При изучении дела я обнаружил деталь, на которую суд первой инстанции не обратил внимания. Так, там говорится про два пострадавших вагона – и взрыв произошёл только в одном из них. В приговоре суд первой инстанции установил, что взрыв был в вагоне 8455. Но при этом вещественным доказательством признан соседний с ним вагон 8147. Выходит, что место преступления фактически не установлено.

ВД: Другая очевидная несуразица, даже абсурд – отсутствие данных о самом взрывнике Акбаржоне Джалилове. По версии следствия, они нашли его обожжённые останки в вагоне. Но в деле нет обстоятельств его смерти, документа о нахождении останков, о месте захоронения.

СШ: Эти останки находились в бюро судмедэкспертизы, а потом просто исчезли. Мы с Дроздовым попытались получить выписку из ЗАГСа о его смерти – ведь Джалилов был гражданином России, поэтому такую информацию обычно предоставляют по адвокатскому запросу. Но нам отказали – и прокуратура неожиданно признала, что это законно.

Получается, у нас не установлено место преступления, недостоверно установлена личность подрывника, нет официальной информации о том, что такой гражданин вообще числится среди умерших, нет сведений о месте его захоронения. По сути, надо было заново проводить расследование.

Суд первой инстанции ссылается на протокол осмотра вагона № 8455. Согласно документу, наряду с фрагментами взрывного устройства там обнаружена «верхняя часть туловища мужчины с множественными телесными повреждениями, характерными для взрывной травмы». На фрагменте принадлежащих ему брюк и «устройстве прямоугольной формы белого цвета с кнопкой» были обнаружены «эпителиальные клетки и следы крови человека, которые произошли от Джалилова А. А.» Биологическими родителями этого мужчины экспертиза признала Джалилова А. К. и Джалилову А. Х. Суд счёл это достаточным для утверждения, что найденные останки принадлежали именно Акбарджону Джалилову. Апелляция подтвердила, что суд первой инстанции верно установил фактические обстоятельства преступления.

– Как проходили заседания в апелляционной инстанции?

СШ: Рассмотрение началось 25 ноября 2020 года, всего состоялось 57 заседаний. Но половина из них была техническими – то не обеспечивали явку подсудимых по ВКС, то переносились по другим причинам. В остальных суд выслушивал наши ходатайства.

Мы просили в первую очередь исследовать хотя бы одно вещественное доказательство в суде. Как я уже говорил – рассмотреть распиленную гранату, исследовать телефон Каримовой. Установить, с привлечением специалиста, могла ли она выходить с него в интернет и общаться в WhatsApp. Мы хотели вызвать всех свидетелей – людей, которые жили с ней в общежитии, и понятых, присутствовавших при обыске.

– Вы чего-нибудь добились?

СШ: Вообще, со стороны суда было такое подчёркнуто приторно-вежливое отношение: «Спасибо, пожалуйста, присаживайтесь…» Наши ходатайства – а было заявлено более ста ходатайств, – и версию защиты заслушивали. Но рассмотрели их все одним определением суда и во всех отказали. Не как предусматривает УПК – рассматривать каждое в отдельности – а все скопом.

Адвокат Сергей Шостак

Знаете, сколько понадобилось суду, чтобы оценить доводы защиты и принять решение по делу, которое насчитывало более 200 томов? Два с половиной часа. Подсудимые выступили с последним словом, судья объявил перерыв и потом вышел с готовым приговором.

– Как вы оцениваете приговор?

СШ: Это плевок в лицо российскому правосудию. Одному из братьев Азимовых смягчили приговор на два месяца, всем остальным осуждённым, кроме Аброра Азимова, – на месяц. Видимо, суд хотел таким образом показать, что исследовал что-то, разбирался. Причём по некоторым составам апелляция действительно снизила срок на год или два. Но поскольку общее наказание даётся по совокупности, итоговый срок практически не снизился.

Суд военных над гражданскими

– Как вам кажется, если бы у вашей подзащитной была другая статья, такие противоречия в деле могли бы привести к оправданию?

СШ: Присяжные бы их оправдали. Но эти составы были выведены из-под суда присяжных. Теперь дела о терроризме рассматривают военные суды, которые максимально закрыты и максимально подчиняются государству.

Рассмотрение проходило в подмосковной Власихе, суд находится на территории закрытого военного городка в здании министерства обороны. Там расположен штаб ракетных войск, просто так, без специального пропуска, туда не попадёшь. Чтобы журналисты могли прийти на заседание в апелляционной инстанции, им нужно было заранее запрашивать пропуск. Вот такая гласность: хочу – пущу, а хочу – не пущу.

Адвокат Сергей Шостак

Я считаю, что военные суды вообще должны рассматривать только преступления, совершённые военнослужащими.

Когда-то они создавались именно для этого – судить людей во время войны, при обвинениях в измене, шпионаже. Но в мирное время они не должны рассматривать дела гражданских. Их закрытость и подчинение государству – гарантия, что приговор будет таким, каким государство хочет.

– Если бы к делу было приковано больше внимания, это помогло бы добиться более справедливого рассмотрения?

СШ: По закону на суд ничто не должно влиять – ни общественное мнение, ни звонки «сверху». Но вот в нашем деле судья – родственник высокопоставленного сотрудника ФСБ. Он работает в том же управлении, что и сотрудники, которые вели дело. Мы заявляли отвод, но его отклонили. Сказали, что мы не доказали заинтересованность.

Главная проблема в том, что наш УПК не даёт защите таких же гарантий, как обвинению. У обвинения есть все права – а у защиты нет никаких. Вы уже спрашивали об отличиях дел о терроризме. Так вот, нарушения здесь происходят те же самые, что и по другим составам.

Адвокат Сергей Шостак

Здесь всё то же самое. Только по другим делам не дают такие людоедские приговоры.

Поэтому дела о терроризме нагляднее показывают, к чему приводит отсутствие независимого и справедливого суда. Отсутствие общественного контроля над государством. С таким подходом на месте Каримовой может оказаться кто угодно.

Что касается общественного внимания и журналистов – это вопрос двоякий. Многие СМИ сразу же называли обвиняемых террористами. Когда приговор не только не вступил в законную силу – но ещё не был вынесен. Конечно, это формирует отношение людей. Им кажется, что термины, которые навесили журналисты, имеют под собой основу.

ВД: Через несколько часов после взрыва версию о теракте озвучил президент России. После этого СМИ мало интересовала позиция защиты. Вот пример: в 2020 году в Петербурге появилась мемориальная табличка «жертвам теракта». Ещё до вступления приговора в силу, когда вина подсудимых не была доказана.

Адвокат Виктор Дроздов

Это был обман и наговор с самого начала на уровне следствия. Следствие пишет глупость, суд её цитирует. Потому что общество ведь проверять не будет.

– Вы достаточно резко критикуете расследование – и даже официальную версию о случившемся, произнесённую президентом. Вам не было страшно?

ВД: Я говорю только о том, что есть в материалах дела – и ничего не придумываю. И никого ни в чём не обвиняю, я не следователь. Моя задача – показать несостоятельность версии следствия, и всё, что есть в материалах дела, это доказывает. Задача следствия – провести нормальное расследование.

Когда ко мне приходит сотрудник ФСБ и просит его защищать, что я должен ответить? Что боюсь его коллег? Если адвокаты будут бояться, то вообще ни у кого никакой надежды не будет. У меня нет иной возможности защитить свою страну от подлецов. Некому сейчас защищать наше в безобразном состоянии оказавшееся правосудие гласно и публично, кроме как адвокатам.

Редакция «Адвокатской улицы» выражает глубокие соболезнования родным и близким Сергея Николаевича Шостака.

«Адвокатская улица» не сможет существовать
без поддержки адвокатской улицы
Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie.