Спасая противника
Адвокаты рассказали, сложно ли им защищать силовиков
«Улица» часто пишет о том, как сотрудники силовых структур нарушают права адвокатов и подзащитных. Но иногда силовикам самим нужна юридическая помощь. Мы решили обсудить с адвокатами, каково им защищать таких необычных доверителей. Наши собеседники рассказали «Улице» о специфике работы с силовиками, поделились моральными размышлениями – и даже некоторыми лайфхаками. Имена некоторых адвокатов в тексте изменены.
Ирина, 25 лет в адвокатуре
«Нет сложнее подзащитных, чем сотрудники»
Я сотрудников – тогда ещё милиции – начала «защищать» в 1990-е, когда сама служила следователем. Возбуждали дело и отдавали мне на расследование: я считалась главным специалистом по прекращению дел в отношении коллег. Было, например, ДТП с «перевёртышем». Так мы смогли доказать, что автомобиль, который выдали милиционеру, был непригоден к управлению.
Отслужив 10 лет, я ушла в преподавание, защитила диссертацию. Но через пять лет поняла, что моей следственной практики недостаточно для работы со студентами. К тому же сменился УК – а у меня одна теория и старые примеры. Адвокатура дала возможность заниматься практикой, а годы преподавания помогли перестроиться от обвинения к защите.
Здесь ко мне правоохранители обращались уже по старой памяти. Вела дела, связанные с липовым привлечением к административной ответственности. Например, требовалось выполнить план по штрафам за переход на красный свет. А у одного участкового просто не было на участке светофоров. Он нашел два «левых» паспорта, выписал на них штраф – а люди оказались умершими. Ему грозило злоупотребление должностными полномочиями, статья 285 УК. Но в итоге не смогли установить, кому же причинён ущерб, поскольку последствия в статье 285 очень расплывчаты. Так удалось добиться отказа от возбуждения дела.
Была история, когда участковый из добрых побуждений превысил полномочия – немного побил местного хулигана, который распространял наркотики. Тот пошел в травмпункт, врачи дали телефонограмму в РУВД, те поручили расследовать сигналу участковому того же района. Естественно, тот не мог подставить товарища – от имени пострадавшего составил объяснение об отсутствии претензий и расписался за него. Прокуратура это выявила и возбудила дело по 285-й в отношении второго участкового. Но в те времена по таким статьям можно было мириться. Очень часто всё заканчивалось примирением, людям разрешали работать дальше. И здесь мы тоже в суде уговорили потерпевшего на примирение с участковым. После 2011 года такой вариант недопустим.
Добивалась я и оправдательных приговоров. Был у меня подзащитный – участковый, который опрашивал людей по телефону и сам за них расписывался. Прокуратура решила, что это подлог. А я доказала, что объяснения – неофициальный документ, поэтому действия моего доверителя можно считать лишь неправильным сбором информации. А вот его решения по этим делам были вынесены законно: либо отказы в возбуждении, либо прекращение. Мне было важно, что человек вышел на пенсию заслуженным человеком, а не преступником.
ИринаУ меня 25 лет адвокатского стажа и мне никогда не говорили, дескать, ты кого-то не того защищаешь. Может, мне везло с подзащитными? Тех, кто пытал людей, издевался над людьми, никогда не защищала.
Было дело, когда УСБ считало, что четыре сотрудника наркоконтроля избили наркомана. Он успел уколоться, уснул в отделе в два часа ночи – и сотрудники его пытались «привести в тонус». Стучали по нему аккуратно, говорили, мол, просыпайся, сейчас в тюрьму поедем. Камера всё зафиксировала, и УСБ это описало как 26 ударов по голове. Знаете, тут с превышением было сложно бороться. Когда парень проснулся и дал показания, его осмотрели и отпустили под подписку. Он к милиционерам претензий не имел, а вот УСБ имело. Так за них весь район стоял горой, с плакатами ходил. Им сочувствовали и судьи в районе, и даже судьи горсуда. Но факт насильственных действий был налицо, снят на камеру УСБ.
Тогда ещё не увольняли сотрудников по факту возбуждения дела, только по приговору. Помню, как судья горсуда спросил меня лично – сколько ещё надо времени, чтобы ребята уволились по собственному желанию? Всех в итоге осудили, но условно, освободили из-под стражи в зале суда. И нам удалось протянуть вступление приговора в силу, чтобы все сотрудники уволились по собственному желанию, а не по компроментирующим обстоятельствам. Сейчас все работают в основном в службах безопасности частных фирм, где применяют свои навыки оперативников.
Почему-то считается, что защищать полицейского или следователя легче, чем обычных граждан. Это неправда. Вот недавно четырёх сотрудников ППС в Ленобласти обвинили во взятке в 100 тысяч рублей. Там максимум должно быть мошенничество – а может, и вовсе оправдание. Но им дали от 7 до 12 лет. Хотя один из сотрудников признался, что именно он взял деньги и присвоил себе; даже потерпевший подтверждает, что договаривался только с одним из сотрудников и ему же отдал деньги – а осудили весь экипаж. Я вообще не поняла жесткости такого приговора. В Следственном комитете прям страсть как хотят всех привлечь, всех посадить. Сейчас назначена дата апелляции, надеемся на благоприятный исход.
Когда сотрудника полиции берут под стражу, [следователи] пишут обычно, что он совершил преступление с особым цинизмом, поскольку правоохранитель не должен преступать закон. Как будто другие должны! У меня одного подзащитного, обвиняемого в убийстве, оправдали – при этом полтора года продлевали стражу лишь по причине «циничности».
Следователи очень не любят, когда сотрудники не признаются. Вернее, не могут признать свою ошибку и допустить возможности реабилитации. Вот прямо сейчас в отношении моего подзащитного прекратили дело по ст. 290 («Получение взятки» – «АУ»). Выпустили из-под стражи и тут же предъявили 285-ю («Злоупотребление должностными полномочиями» – «АУ»). Причём следователь сделал комичное предложение: «Адвокат, придумайте статью для своего подзащитного, по которой нельзя посадить, но и оправдать нельзя». А я считаю, что подзащитный невиновен – и по 285 тоже.
Выбор – бороться до конца, ведь есть шанс на оправдание. Или быть осуждённым по ст. 285 – скорее всего условно, поскольку обвинение весьма шаткое, а у нас зачастую при отсутствии доказательств выносят именно условный приговор. Но это судимость. Третий вариант – согласиться с недоказанным обвинением и получить судебный штраф с прекращением дела и без судимости. Выбор за доверителем, но мне очень трудно уговорить его бороться дальше за полное оправдание – он боится, что посадят.
ИринаВообще, нет сложнее подзащитных, чем сотрудники – в том, что касается поведения. С ними очень сложно общаться. Они считают, что самые умные.
Обычному человеку говоришь: молчи и слушай меня. А эти уверены, что лучше адвоката всё знают. Буквально вчера я во время допроса взяла своего подзащитного-полковника за плечо и сказала: «Либо вы слушаете меня, либо я ухожу».
А ещё они все «не виноваты». Моя адвокатская практика началась с защиты участкового от обвинения во взятке. Его с поличным поймали, а он всё равно кричал, что не виноват. Даже очевидного признавать не хотят. И всегда себя оправдывают. За редким исключением – когда действительно не виноваты.
С тех пор как я ушла со службы, моё мнение о правоохранительных органах однозначно изменилось. В худшую сторону. Мы тут собирались и праздновали День милиции – именно милиции. Я родилась в семье милиционера, помню, как уважали моего папу, как я им гордилась. Сейчас папа-милиционер, к сожалению, совсем не повод для гордости. Я рада, что успела уйти ещё тогда, когда к органам было большое уважение.
Михаил, 29 лет в адвокатуре
«Им непременно надо дать показания»
Я защищал оперативных сотрудников: потерпевший утверждал, что они физически воздействовали на него. Однажды защищал следователя, обвинённого в мошенничестве. Защищал сотрудника ГИБДД, взявшего взятку. Короче, обычный набор. Думаю, большинство адвокатов с таким примерно и имели дело.
Я никогда не работал в правоохранительных органах. Наверное, поэтому воспринимаю их сотрудников просто как подзащитных. У меня нет к ним никакого предубеждения.
МихаилЯ вырос в семье адвоката – и все вопросы о том, можно ли защищать плохого человека, ещё в детстве папе задал. Ответы услышал и теперь с ними живу.
Конечно, в других делах я сталкивался с нарушениями закона со стороны сотрудников. И реагировал на подобное ровно – как защитник. Такие действия отдельных личностей не вызывают у меня негативных эмоций к правоохранителям как к социальной группе. Ну и меня самого никогда лицом в пол не укладывали, из суда за ноги не уносили, обысков тоже не было. Хотя я не исключаю, что всё это у всех нас впереди.
Тот факт, что полицейские обычно получают более мягкие наказания, можно объяснить не только особым к ним отношением суда. Ведь сотрудник правоохранительных органов обязательно ранее не судим – значит, это его первое преступление. Он социально адаптирован, как правило, женат, имеет детей. И всегда очень хорошо характеризуется.
Правда, я никогда не защищал тех, кто, например, расстрелял кого-то из пистолета. Понятно, что в таких случаях даже самые прекрасные характеристики не особо помогут.
Я участвовал в нескольких делах, когда моих подзащитных-полицейских признавали виновными. Но при этом всегда находилась причина и возможность их не сажать. Но я не связываю это с «фактором сотрудника» – у меня и других подзащитных не сажали.
Могу отметить одну особенность. Подзащитные-правоохранители полагают, что им непременно надо дать показания – мол, если всё объяснить, то потом будет проще. И чем больше ты объясняешь, что это не так, тем больше вопросов у них возникает. Иногда ребёнок лучше полицейского понимает, что в некоторых ситуациях нужно помолчать.
МихаилМне часто приходится убеждать доверителей-сотрудников, что не надо всё рассказывать. Что следователь им не друг и не коллега, а процессуальный оппонент – который хочет, чтобы дело пошло в суд.
Недоверия к себе со стороны доверителей-сотрудников я никогда не чувствовал. Установить контакт с любым подзащитным – вопрос профессионализма. И я не вижу причин мне не доверять. Ведь я работаю на своего подзащитного вне зависимости от его социального статуса. Я бы даже сказал, что мне проще общаться с сотрудниками – у них, как правило, есть высшее образование и опыт.
Тимур, 12 лет в адвокатуре
«Многие не сразу обращаются к адвокату»
Я и сам бывший сотрудник органов, но это было давно, больше десяти лет прошло. Уже и следователей тех нет, с которыми я работал. Изменилась система, поменялась страна – и то, что мы когда-то считали из ряда вон выходящим, сейчас является нормой. И всё равно какого-то предубеждения против людей в погонах у меня нет.
У меня было много доверителей-правоохранителей. Я защищал сотрудника ГАИ: сначала его обвинили в получении взятки, а потом всё переросло в мошенничество. Защищал оперативных сотрудников по уголовным делам. Прямо сейчас у меня в производстве одно такое дело – защищаю человека, обвинённого в злоупотреблении полномочиями.
Мне не приходилось стоять перед нравственным выбором. В одном деле я был убеждён, что человек действительно преступил закон. Но наша позиция таковой и была: да, совершил преступление – но не то, в котором обвиняют. В итоге мы своего добились. Суд переквалифицировал дело с ч. 5 ст. 290 УК (взятка в особо крупном размере – «АУ») на ч. 3 ст. 159 УК (мошенничество с использованием служебного положения). По итогам отбытого на домашнем аресте мой подзащитный получил полтора года.
В других делах я был уверен в провокации со стороны ФСБ. Это обычный дарвинизм – ФСБ жрёт МВД. А вот по обвинениям в пытках я никого не защищал. Мне такие дела не попадались – и я сомневаюсь, что принял бы на себя такую защиту. Но когда я вижу откровенную и нелепейшую провокацию с отсутствием доказательств, – когда решение в СК или суде «прожимается» ФСБшным удостоверением, – я беру на себя защиту. И мы сопротивляемся, как можем.
Наши прославленные предки говорили, что адвокат защищает не человека, а права. Мы отстаиваем право на справедливый суд. Я ни разу не слышал упрёков из-за тех, кого защищаю. И надо понимать, что даже в эмвэдэшной среде есть нормальные люди. Вот они как раз часто попадают под раздачу.
ТимурВообще, в адвокатской среде не принято критиковать адвоката за принятую защиту. Это началось сравнительно недавно, буквально год назад. Когда нам вдруг стали говорить, что защищать людей по политическим делам – это «лезть в политику».
Я много работал по теме митингов Навального, насмотрелся на злоупотребления правоохранителей. Мои знакомые тоже сталкиваются с беспределом и насилием [со стороны сотрудников]. Но как я сказал, с каждым конкретным случаем я склонен разбираться отдельно. Нельзя говорить, что все опера негодяи. Я лично знаю пару нормальных.
Конечно, легче защищать сотрудника полиции, если он совершил должностное преступление – получил взятку или превысил полномочия. В таких случаях у следователя, как правило, нет личной неприязни, которую мы видим, защищая обычных граждан. Каждый следователь прикладывает ситуацию к себе. Может, поэтому жестких репрессий по отношению к «своим» обычно не наблюдается.
Более того, когда защищаешь сотрудника полиции, то у тебя гораздо больше оперативных возможностей. По одному «гражданскому» уголовному делу я четыре раза пытался получить записи с видеокамер – и мне четыре раза отказывали. Пишешь в ГАИ – ГАИ отсылает в ООО, которое обслуживает камеры. Приходишь в ООО – там говорят: «Пишите в ГАИ». И так по кругу. А вот когда защищаешь полицейского, таких проблем не возникает. Ты отправляешь запрос, звонишь его начальнику и говоришь, что нужен быстрый ответ. Так тебе его могут прямо в офис привезти. Каждый вопрос дублируешь сочувствующему руководству или коллегам, можно позвонить другому оперу – и тот принесёт любую выписку, любые документы. Только успевай запросы направлять.
ТимурВсе полицейские считают, что ходят по лезвию ножа. Но видят риск не в том, что им бандит может навредить. Они бандитов не боятся и граждан тоже не боятся – они боятся начальства.
Они считают себя частью системы – и когда сами оказываются на месте обвиняемого, то искренне не понимают, как такое вообще могло произойти. Кстати, многие не сразу обращаются к адвокату. Привыкли, что адвокат в России – никто и ничего решить не может. Поэтому на первом этапе они пытаются решить проблему самостоятельно или с помощью руководства. Но иногда и оно бессильно – часто сотрудника «кидают», оставляя на съедение волкам. Один мой коллега очень точно сказал: «Когда ты носишь погоны, тебе не дадут упасть. Но если ты упал, тебе не дадут подняться».
И вот тогда отношение сотрудника к адвокатам резко меняется. Мой нынешний подзащитный сначала мне в глаза смеялся и говорил: «Посадят меня, ничего ты не сделаешь, уже все решено». А сейчас мы с ним активно обсуждаем тактику защиты – у него появилась надежда.
Евгений, 31 год в адвокатуре
«Мне пришлось обратиться к психологу»
Я защищал оперативных сотрудников, сотрудников ГИБДД, таможенников и прочих силовиков, которых обвиняли в должностных преступлениях. В частности, одного из руководителей региональной таможни, генерала. Ему вменялось несколько должностных преступлений – якобы он лоббировал интересы некоторых строительных компаний и фирм, которые занимались импортом и экспортом.
Кроме обязательной срочной службы и преподавания, я никогда не служил в силовых ведомствах, и считаю это важным обстоятельством. При этом я не делю людей на касты: из «бывших сотрудников» есть много талантливых и успешных коллег, в том числе в нашем адвокатском образовании. Большинство людей, которые служат в силовых ведомствах, точно такие же, как мы все. Поэтому преступления силовиков, в том числе должностные, не вводят никого из адвокатов в трепет. У меня буквально вчера были переговоры по одному делу: оперуполномоченного угрозыска склоняют к тому, чтобы он дал определенные показания. Я сутки думал – и сегодня сказал, что готов этим заняться. Потому что ему угрожают уголовным делом, если он не сделает того, чего от него требуют. А требуют от него оговорить начальника и сослуживцев.
У меня нет никакой «негативной презумпции» по отношению к силовикам. Я много с ними работаю, большинство из них – адекватные люди. Я против воровства, против распространения наркотиков и других злодеяний, – но мы же защищаем тех, кому вменяют эти составы. Да, в среде силовиков распространены и правовой нигилизм, и избирательность правоприменения. Но если на кого-то из них вдруг указывают пальцем, из этого не следует, что адресат – злодей.
ЕвгенийЯ считаю, что нужно защищать всех людей, добиваться, чтобы наказание соответствовало деянию. Это и есть справедливость в моём понимании.
Я никогда не сталкивался с осуждением коллег из-за того, что защищаю силовиков. Как я уже говорил, половина адвокатов – сами выходцы из «органов». И я искренне считаю, что большинство там – нормальные люди. А откровенных злодеев достаточно в любой страте: и среди адвокатов, и среди журналистов.
Если говорить об истории со швабрами (имеются в виду пытки в системе ФСИН – «АУ»), то я не смог бы заняться этим делом. Когда я убеждён, что человек – злодей, то вряд ли смогу с ним работать. Ведь между адвокатом и подзащитным должно быть психоэмоциональное понимание, это очень сложный аспект адвокатской деятельности.
Мне однажды даже пришлось обратиться к психологу, работая с подзащитным-силовиком. Человек он был адекватный, но в силу своих личных особенностей, а также своей службы в силовых ведомствах, стал эдаким монстром в том, что касается давления на окружающих. Психолог подсказала мне, как правильно общаться с такими людьми. Благодаря психологическим методикам все коммуникационные проблемы мы преодолели и превосходно завершили историю. Получили условный приговор, который и для доверителя, и для меня был равен оправдательному.
ЕвгенийРаботая с сотрудниками силовых ведомств, я заметил одну особенность. Многие в правоохранительной системе чувствуют безнаказанность – и думают, что им можно пересекать «двойную сплошную». Их растлевает это ощущение, что им всё позволено.
И ещё один очень серьёзный момент. Следователи, ставшие обвиняемыми, часто говорят коллегам, которые расследуют их дело: «Да, я попался. Но я один из вас. Помогите. Когда вы попадётесь, вам тоже кто-то поможет». И адвокат может сориентировать подзащитного на использование такой цеховой солидарности – конечно, если подзащитный не занимался распространением наркотиков или не растлевал малолетних. Если же он немного утащил из казны, то я не вижу в такой возможности снизить наказание ничего плохого.
В России XXI века в силовые ведомства идёт молодёжь, которая хочет доминировать, хочет приказывать, хочет не работать – а получать. Это амбиции, бог с ними. Но ведь в органы рвутся и те, кто склонен к садизму. Моя знакомая психолог даже вынуждена была уйти из МВД, потому что отказывалась работать с такими людьми. Я не против защищать силовиков, но садистов защищать бы не стал.