«При царе как-то справлялись»

В России снова началась дискуссия о необходимости расширения компетенции суда присяжных заседателей – после того, как вице-президент ФПА Генри Резник нашёл нужные слова, чтобы этой темой заинтересовать президента Путина. Верховный суд сразу выступил за передачу присяжным особо тяжких преступлений и «бизнесовых» дел. В свою очередь, руководство ФПА стало частым гостем на телевидении – на этой неделе член совета палаты Елена Авакян рассказывала о гуманизме присяжных на государственной «России 1», а Юрий Пилипенко просвещал зрителей либерального «Дождя*». «Адвокатская улица» не смогла остаться в стороне от этого тренда и тоже обсудила перспективы изменений – с судьями в отставке, адвокатами и юристами.

Вопрос о расширении компетенций суда присяжных вывел на уровень руководства страны вице-президент ФПА Генри Резник. В декабре на встрече главы государства с СПЧ он заявил Владимиру Путину, что такая мера поможет преодолеть «дурное наследие советского правосудия – пониженный стандарт доказывания». Адвокат апеллировал к судебной статистике 2018 года: профессиональные суды, по его словам, вынесли 0,5% оправдательных приговоров тем, кто не признал вину. Суд присяжных в тех же условиях оказался намного гуманнее и оправдал целых 15%. «Получается, что каждый год 12 тысяч наших сограждан осуждается без достоверных доказательств их вины», – подсчитал Генри Резник.

После этих неутешительных выводов адвокат предложил восстановить ту компетенцию суда присяжных, которая «была изначально». Для примера мэтр указал, что «не может понять», почему обвиняемые в совершении половых и должностных преступлений лишены права на рассмотрение их дел присяжными (Дела о половых и должностных преступлениях в 2013 году были переданы районным судам, где коллегий присяжных не было – “Улица”).

При этом Генри Резник подчеркнул, что «совершенно не настаивает» на передаче присяжным дел о терроризме (до 2008 года такие полномочия у заседателей были). И эта вовремя произнесённая ремарка обезоружила президента. В 2012 году судья КС в отставке Тамара Морщакова также предложила на заседании СПЧ расширить компетенцию судов присяжных – но Владимир Путин тут же парировал, что присяжные будут «отпускать террористов» из страха за семьи. Годом позже президент Путин повторил тот же тезис Сергею Пашину: «Мы столкнулись с рядом совершенно неприемлемых решений на Северном Кавказе, когда присяжные заседатели просто боялись принимать соответствующие решения в отношении людей, у которых руки все в крови».

На этот раз Генри Резнику «узкое место» удалось обойти, и глава государства отказывать не стал. «В целом я разделяю вашу позицию, нужно к этому точно вернуться», – заключил президент. И через два месяца после заседания Верховному суду рекомендовали рассмотреть вопрос о расширении составов преступлений, подсудных суду с участием присяжных. Председатель ВС Вячеслав Лебедев высказался по этому поводу уже 11 февраля. «Учитывая, что суды РФ имеют достаточный опыт рассмотрения дел с участием присяжных заседателей, – заявил Лебедев, – считаю возможным распространить эту процедуру на рассмотрение уголовных дел о всех особо тяжких преступлениях и о преступлениях в сфере предпринимательской деятельности».

«Полагаю, что двигаться нужно постепенно, – сказал “Улице” Генри Резник. – На заседании СПЧ я назвал те категории дел, которые просто напрашиваются на суд присяжных и которые были ранее как раз в его юрисдикции. Это дела о квалифицированных взятках и о половых преступлениях. Осмысленно будет рассмотреть и некоторые другие составы, не буду пока уточнять какие – вопрос обсуждается».

Экранизация реформы

Тема расширения компетенции суда присяжных заинтересовала и телеканалы – хороший знак в российской политической реальности. Практически одновременно государственный «Россия 1» пригласил в студию члена Совета ФПА РФ Елену Авакян, а «либеральный» «Дождь» взял по этой теме интервью у президента ФПА Юрия Пилипенко. Зрители госканала получили краткий ликбез по проблеме: узнали, что «суды присяжных более гуманны, чем профессиональные суды» и чаще оправдывают подсудимых. Вместе с тем Елена Авакян успокоила сторонников «жёсткой руки», заявив, что «наши граждане вряд ли так уж лояльно относятся к расхитителям социалистической собственности».

Юрий Пилипенко выступал перед более подготовленной аудиторией, поэтому позволил себе немного пессимизма. «Исключить того, что практика пойдёт по пути, далёкому от ожиданий, мы с вами, к сожалению, тоже не можем», – признал он в беседе с ведущим. Президент ФПА напомнил и о том, что в России «достаточно часто отменяют вердикт присяжных».

Президент ФПА Юрий Пилипенко

К процедуре очень много вопросов: адвокаты зажаты в процессе с присяжными. Например, запрещается выдвигать в ходе защиты альтернативные версии. Вот судят Петрова – а Петров не может сказать: «Это не я убивал, это убивал Иванов».

Вместе с тем Юрий Пилипенко заявил, что «верит» в реформу. «Несмотря на прожитые годы, я всё ещё остаюсь оптимистом, – сказал президент ФПА. – Позитивные тенденции есть. Только суды присяжных и смогут серьёзно изменить положение дел и отношение к судебной власти. Она заслуживает доверия, но суды присяжных помогут это доверие завоевать по-настоящему».

По вопросу доверия с ним согласен и федеральный судья в отставке Сергей Пашин. «Это, конечно, будет и ходом в сторону роста авторитета судебной власти, – сказал он "Адвокатской улице”. – Ибо присяжные заседатели, работая в суде, полагаются на председательствующего, лицом к лицу сталкиваются с логикой системы и начинают понимать, как работают правовые механизмы».

Судья в отставке Сергей Пашин

Когда люди почувствуют, что действительно могут влиять на судебную машину, то перестанут воспринимать её как враждебную силу.

Этот оптимизм, впрочем, разделяют не все: заместитель председателя ВС в отставке Владимир Радченко полагает, что присяжные участвуют в рассмотрении статистически незначительного количества дел, «да и там часто присутствуют в роли пассивной». В беседе с «Улицей» он обратился к истории судопроизводства: «Убрав в своё время институт шеффенов, народных заседателей, законодатели превратили суд в корпорацию государственных служащих. Я всегда возражал против такой чиновизации, выступал за общественный контроль. Именно эту задачу и решали шеффены, они работали в суде по существу и рассматривали самый широкий круг дел. А затем шли обратно в народ и распространяли мнение о работе судов. Присяжные же не активные участники, а просто наблюдатели. Пришёл – отобрали – отслушал – убежал. Тем и кончилось их довольно поверхностное знакомство с деятельностью суда. Делу общественного контроля оно не служит, а раз нет контроля, то и о доверии говорить сложно».

Риторический вопрос

Сторонники суда присяжных говорят, что его распространение повысит стандарт доказывания. Подразумевается – или даже открыто проговаривается – что сторонние люди будут не так лояльны к правоохранителям, как профессиональные судьи. Адвокат Александр Васильев считает, что в России пока только суд присяжных смог положительно повлиять на качество судебных решений. «За годы судебной реформы в РФ предложены и испробованы разные способы повысить качество судопроизводства в РФ. Были применены и юридические, и организационные методы. Повышали зарплату судьям, перекраивали судебные инстанции, но я как практик улучшения качества судебных решений, к сожалению, не замечал, – говорит он. – С другой стороны, недавнее расширение компетенции суда присяжных уже вынудило следствие гораздо серьёзнее относиться к расследованию уголовных дел об убийстве и умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, повлёкшему по неосторожности смерть». Адвокат напомнил, что председатель Мосгорсуда Ольга Егорова в недавнем интервью высказала крайнее удивление низким качеством следствия именно по этим составам.

Адвокат Александр Васильев

Полагаю, при расширении списка подведомственных присяжным дел, удивление госпожи Егоровой будет только нарастать. А там, глядишь, оно переродится в оргвыводы и повлечёт за собой повышение требований к качеству расследования со стороны судов. Так что расширение полномочий присяжных в любом случае благо и для подсудимых, и для всей отечественной судебной системы.

Профессор Леонид Головко, заведующий кафедрой уголовного процесса юридического факультета МГУ, считает тезис об улучшении стандартов доказывания лишь «риторикой». «Это аргумент не правовой, а коммуникационный. “Дополнительный резон”, который можно при большом усердии подтянуть к обсуждаемому вопросу, зато очень понятный для публики, – говорит профессор. – Ведь никто не станет возражать против высокого стандарта доказывания, повышения качества работы следствия и обвинения». Он напоминает, что присяжные – обычные люди, а не специалисты в области права; они не в состоянии оценить допустимость тех или иных доказательств, да и не оценивают – в эти моменты коллегию удаляют из зала. «Можно выдвинуть тысячу гипотез о том, почему вынесен тот или иной вердикт, но проверить их невозможно в отсутствие мотивировочной части, – говорит Леонид Головко. – Они могут, например, не доверять системе уголовной юстиции в целом и действовать ей наперекор. Могут исходить из личных симпатий, эмоциональных суждений, ассоциировать себя с обвиняемым. Вопросы доказывания тут играют роль, но никто с уверенностью не скажет, какую».

Профессор, доктор юридических наук
Леонид Головко

Оправдательных вердиктов много, потом что в суд присяжных изначально заложена нуллификация уголовного закона. Заседатели не оценивают как правоведы, они смотрят на ситуацию как простые люди. Им безразлично, что говорят нормы права. Вспомним дело Веры Засулич – не всегда доказательства вообще играют роль.

Заложенная в концепции суда присяжных возможность нуллификации уголовного закона совместно с повышенным вниманием общества к оправдательным вердиктам породили устойчивый миф о том, что присяжные поголовно оправдывают заведомо виновных. Идея прижилась в СМИ и обществе, но судебной статистикой не подтверждается. О порочности таких обобщений говорят и профессионалы. «Мы не можем ставить вопрос так, что “человек виноват, а присяжные его оправдали”, – полагает адвокат Руслан Айдамиров, – Это неправовой, обывательский подход. Мы видим, что было вынесено определённое количество оправдательных приговоров, часть из них устояли в вышестоящих судах – значит, речь о невиновных людях. И с уверенностью можно предположить, что значительная часть из них, представ перед профессиональным судьёй, рассматривающим дело единолично, была бы осуждена».

По его словам, суд присяжных был бы эффективен как средство борьбы со злоупотреблениями следствия – например, в делах по «народной» 228 статье о наркотиках. «Самый простой пример – “профессиональные понятые”. Оперативники прихватят наркомана на чём-то и договариваются, что он теперь будет им “содействовать”. Такой человек кочует из одного дела в другое, приходит в суд в состоянии изменённого сознания, а судья отводит глаза стыдливо и считает показания приемлемыми. А вот присяжных такой понятой не убедит».

По мнению Айдамирова, расширение перечня составов, подсудных присяжным, позволит избежать и манипуляций гособвинения – когда преступление переквалифицируется на более мягкую статью, лишь бы избежать рассмотрения дела с участием заседателей. «Реформа 2018 года позволила закрыть эту возможность в делах об убийстве. После того, как суд присяжных смог работать по ч. 1 ст. 105 и ч. 4 ст. 111, обвинение лишилось возможности снизить вероятность оправдания за счёт более мягкого состава, присяжным неподсудного, – говорит он. – То же стоит сделать со статьёй 228.1. Пока коллегия может рассматривать только одну её часть, остаётся простор для махинаций: от подбросов до провокаций. Суд присяжных бы смог это пресечь, хоть и частично».

А у нас ещё есть дела

Одним из проблемных моментов, препятствующих распространению суда присяжных, называют сложность и затратность этого вида судопроизводства. Например, в 2016 году заместитель председателя ВС Владимир Давыдов заявлял, что расширение подсудности присяжных на два состава УК будет единовременно стоить 12 миллиардов рублей, а поддержание системы будет требовать 300 миллионов ежегодно. Зато присяжные смогут рассматривать дела 15 тысяч обвиняемых ежегодно только за счёт передачи присяжным двух составов. Сравнив эти цифры с имевшейся статистикой (600-700 человек в год), зампред ВС заключил, что реформа станет «прорывом».

«Нужно понимать, что одновременно идущие два или три процесса с участием присяжных – очень тяжелы даже для суда, где есть неплохие условия. В таких случаях каждый следующий процесс, возникший параллельно, может просто парализовать суд, – признаёт юрист Александр Брестер. – Поэтому к вопросу расширения перечня составов нужно подходить вдумчиво: анализировать, насколько распространена статья, прогнозировать загруженность судов, есть ли общественный запрос или можно несколько отсрочить».

Он указывает, что недостаточно расширить компетенцию присяжных – «надо каким-то образом поощрять и стимулировать людей этими присяжными быть». Россияне часто отказываются быть присяжными – ведь это на время изменит их привычный жизненный уклад, помешает работе, семейным делам. «Проблема такая есть, и с расширением компетенций проявится ещё сильнее, – говорит Брестер. – Решить её можно только комплексными мерами по созданию некоторой культуры присяжных. Когда государство каким-то образом показывает, что оно очень уважает этих людей. А граждане, в свою очередь, понимают и признают важности этой функции». Поэтому расширение компетенций должно быть не резким и всеобщим, а детально продуманным, настаивает юрист.

«Прежде всего совсем не обязательно, чтобы 100% дел, подсудных суду присяжных, рассматривались судом присяжных. Важно, чтобы была такая правовая возможность, – говорит Сергей Пашин. – Сейчас просят суда присяжных фактически примерно 12% тех, кто имеет на это право. Значит, никакого жуткого урона для казны не будет». Вместе с тем он согласен, что сейчас в России нет инфраструктуры суда присяжных, «например, специалистов по отбору заседателей». Впрочем, Пашин уверен, что её можно создать. «Вот в 1994 году из вызванных присяжных явилось 92%. Значит, была система, она работала как часы, пока не была сознательно выведена из строя, – говорит он. – В царской России было 40 тысяч процессов в год с присяжными, а у нас 500 дел, даже до тысячи не доходит. И [суды] сейчас жалуются, что им сложно. А ведь ни ксероксов, ни факсов, ни телефонов при царе не было, и ничего, как-то справлялись».

Действительно серьёзной проблемой Сергей Пашин считает «распространение неправовых технологий и неправовых решений Верховного суда», которые препятствуют защите в суде присяжных. «Например, запрет говорить о пытках, или запрет указывать на людей, которые на самом деле совершили преступление, – указывает экс-судья. – То есть защита в суде присяжных сильно стеснена».

Адвокат Андрей Орлов напоминает, что оправдательные приговоры, основанные на вердикте присяжных заседателей, отменяются в апелляционной инстанции гораздо чаще обвинительных. «Практике даже известны случаи, когда одно и то же основание к отмене решения суда первой инстанции чётко применялось, если речь шла об отмене оправдательного приговора – и совершенно игнорировалось в противоположном случае, – говорит он. – Потому и не совсем понятно, в связи с чем возникло такое “щедрое” предложение председателя ВС РФ расширить состав и категории дел, которые рассматривались бы в судах с участием присяжных».

Адвокат Андрей Орлов

Мы, адвокаты, не раз были свидетелями незаконного и открытого воздействия председательствующего судьи на сознание присяжных заседателей непосредственно в зале суда. Да, эти случаи не зафиксированы в протоколах судебного разбирательства, но наши аудиозаписи процессов говорят об обратном. А Верховный суд подобные легко доказываемые примеры недобросовестного поведения судей не интересуют.

«По сути никто не обладает достаточной базой для прогноза по новой инициативе, только сплошные восторги и обещания, – скептически заключает Леонид Головко. – Популизм, чистой воды маниловщина. Давайте построим коммунизм к 2000 году, давайте выдадим по дворцу каждой семье, давайте присяжные будут рассматривать 10, 100 тысяч уголовных дел. Очень подходит для предвыборных обещаний, но реальность требует конкретики, целевых, простите за казёнщину, показателей». Профессор напоминает, что предыдущей реформе, расширившей полномочия суда присяжных, уже полтора года. «И результаты весьма далеки от заявленных Владимиром Давыдовым, как и от обещаний тех, кто инициативу лоббировал. А никакого подведения итогов нет, нет выводов о том, почему число дел всё ещё пренебрежимо мало, не установлены причины этого, не выявлена и не проверена закономерность. Не исследовали даже особенности региональных практик, демографические, географические, экономические, инфраструктурные аспекты проблемы. Зато фантазировать о дальнейшем расширении все горазды».

Статистика 2019 года действительно говорит о том, что решительного «прорыва», о котором говорил Владимир Давыдов, не случилось. После существенного сокращения полномочий суда присяжных в 2013 году и до появления заседателей в судах районного звена, по такой процедуре рассматривалось примерно 280 дел в год (в среднем с 2014 по 2017 включительно). В 2019 заседатели вынесли вердикты в 652 уголовных процессах, а перед «судом равных» предстало 893 человека.

«Процедура суда с участием присяжных громоздкая и хлопотная для системы. И у нас пока очень мало информации о том, как они приживаются на районном уровне, как реагирует общество и, что важнее, сама система, – говорит Александр Брестер. – Нужна большая выборка, чтобы понять, какие пути избирает система, чтобы суды присяжных нейтрализовать. Нужно анализировать опыт, потихоньку отрабатывать разные идеи, чтобы избежать отторжения. В нашей истории пока все попытки расширить компетенцию заканчивались тем, что через несколько лет она значительно сужалась, система не переваривала суда присяжных. Хотелось бы избежать повторения этого».